– Изабель! – взвизгнула госпожа Снидер. – Ты что же, оглохла?

Изабель не оглохла, хотя имела на то все основания, работая на кухне. Справа от нее Нел рубил топором солонину, слева Эд отбивал деревянной колотушкой сушеную рыбу, чтобы превратить ее в нечто съедобное, требовалось несколько часов. За спиной у Изабель Лаквит дробил соль, тоже производя немалый шум. На кипящих горшках прыгали и танцевали крышки, скрипела ручка водокачки, работники засыпали уголь в огромные кирпичные печи и выгребали золу. Через открытую дверь проникали не только свежий воздух и мухи, но и стук молотка – в конюшем дворе кузнец подковывал лошадь.

С чего тут оглохнуть?

– И что ты делаешь со всей этой корицей? – еще громче и пронзительнее возопила старая гарпия.

Госпожа Снидер была высокой, сутулой, с гротескно сужающейся от широких бедер к узким плечам фигурой, которую венчала сморщенная злая физиономия с похожим на клюв носом.

– Отведайте же вина, леди Бомон. – Великий Магистр перевел взгляд на Изабель. – Оно не совсем такое, за какое его выдают, но пить можно.

– Я не могу пренебрегать своими обязанностями, – ответила она. – И если дело и впрямь столь конфиденциальное, как вы говорите, то будет лучше…

– Останьтесь, прошу вас! Я очень рад наконец-то познакомиться с вами и сожалею лишь о том, что это не случилось в более приятное время. Что касается моей проблемы, то она весьма любопытная. Я смущен, а коварная ухмылка на лице вашего мужа является признаком того, что он пребывает в недоумении. Возможно, вам удастся найти ответ на эту загадку и указать нам обоим путь к решению.

Лорд Роланд явно наслаждался успехом. Вот уж кто умел расположить к себе женщину. Она улыбнулась в ответ, признавая, что лишь немногие способны вступить в словесную схватку с ее супругом и победить.

Бо, сохраняя полнейшую невозмутимость, пододвинул жене ее кубок и приложился к своему.

Изабель открыла рот, собираясь забросать мужа вопросами, и Бо поцеловал ее в губы. Возможно, он уже не был лучшим в мире фехтовальщиком, потому что на протяжении двух последних лет, минувших со дня победы в Королевском Кубке, не имел напряженной ежедневной практики, необходимой для поддержания навыков. Но зато у нее не было никаких сомнений в том, кто лучший на свете любовник.

Ей ничего не оставалось, как подчиниться скрытой в нем силе. Налитые груди расплющились о твердый как камень живот, и все вокруг закружилось, колени подогнулись, и она наверняка упала бы, если бы он не опустил ее осторожно на скамью.

Ей не хватало воздуха. Бо разрумянился.

И только затем он взял меч.

– Почему ты не принял золото? – с горечью спросила Изабель.

– Страшное это время, старость, – сказал Энди, тяжело, словно грузящий мешки мельник, взбираясь в седло чалой лошадки. – Я прослежу, чтобы ты не сбился с дороги. Не хочу, чтобы заблудился.

– Сэр, честь требует удовлетворения за такое замечание. Опершись на подставленную руку конюха, Дюрандаль уселся на серого с куда большей (по его собственному мнению) грацией. Его сын был опытным всадником, хотя и довольно-таки неуклюжим.

Небо уже посветлело, ожидая своего повелителя, солнца, как двор ожидает появления монарха. Копыта застучали по грязному настилу, белый пар вырвался из лошадиных ноздрей. Дети еще спали, но Мод и кое-кто из слуг вышли попрощаться и пожелать путникам удачи, а донесшееся из стойла ржание прозвучало подобно напутствию, которым дряхлый Дестриер провожал давнего друга. Всадники направились к воротам.

Оба молчали, пока не выехали из леса на возвышенность, где остановились и, обернувшись, посмотрели на приютившийся в ложбине, среди деревьев, полей и садов, дом. Для Дюрандаля Айвиуоллз был неразрывно связан со щемящими воспоминаниями о Кэт, о былых днях могущества и счастья, о внуках, которых она так и не увидела.

Дорога извилистой лентой снова исчезала в лесу.

Утро выдалось чудесное. Четырехугольный двор уже огласили крики учеников, начавших урок фехтования. Отряд Стручков устремился за ворота, словно бросившись в кавалерийскую атаку. Легкий туман, поднявшийся с весенним солнцем, смягчил резкие очертания голых скал и укрыл коварные трясины Старкмура; белесая завеса задержалась на крепостных стенах и башнях Айронхолла, сделав их похожими на неприступные укрепления древних царств, что оказалось не по силам архитекторам. Конечно, эта чудовищная подделка не была настоящим замком. Служить тюрьмой для юных правонарушителей Айронхолл мог только потому, что его окружали непроходимые болота. Но зато другой такой фехтовальной школы не знал весь прочий мир. Одинокий ястреб патрулировал небо, на коньках крыш миловались голуби, дразня разгуливающих по конюшенному двору кошек. Дюрандаль затягивал подпругу, когда услышал пронзительные детские голоса.

– Милорд!

Он оглянулся и увидел нескольких Сопрано, мальчиков из младшего класса, бежавших к нему через двор.

Минуло пять лет с тех пор, как Дюрандаль, устав считать новые морщины, передал Айвиуоллз сыну и вернулся в Айронхолл, чтобы заняться чем-то полезным. Боль по Кэт улеглась, сгладилась, но не ушла, она напоминает о себе, как напоминает отрубленная рука или нога, как нечто, что невозможно ни простить, ни забыть, как обрубок, ноющий, но не кровоточащий. Парсвуд не раз предлагал ему занять любую, на выбор, должность: стать Магистром Рапир, Магистром Сабель, Магистром Чего Угодно. Дюрандаль настоял на том, чтобы остаться Магистром Ничего. Кандидатам такой титул казался смешным, но он занимался с ними фехтованием, рассказывал о политике и помогал, чем мог.

Так было зимой. В остальное время Дюрандаль путешествовал, посещая места, побывать в которых всегда мечтала Кэт.

Король Ательгар приехал в Айронхолл в начале Четвертой Луны в сопровождении восьмидесяти Клинков Королевской гвардии. Он остался на две ночи, провел церемонию посвящения с пятью старшими кандидатами и покинул Школу на рассвете со всем эскортом.

Часом позже Дюрандаль отправил одного из Щенков найти нового Первого. Молодой человек, представший на пороге его кабинета, был светловолос, гибок и щеголеват, насколько это позволяло подержанное платье.

– Вы посылали за мной, Великий Магистр? Дюрандаль поднял голову от бумаг.

– Духи! Ты еще здесь?

Бомон всегда понимал шутки. Он грустно улыбнулся:

Годы, пролетевшие, словно осенние листья, заставили Дестриера уйти на заслуженный отдых. Его сменил молодой гнедой по кличке Крикет, прозванный так потому, что препятствий для него не существовало – он не считал за таковые даже деревья, которых, к счастью, в Старкмуре не было.

Дюрандалю стоило немалых трудов сдерживать своего гарцующего рысака, что доставляло немало радости его спутникам. Маленькая кавалькада постепенно поднималась по склону.

Весна бушевала вовсю. Дикий ландшафт, еще недавно закованный в панцирь льда, нарядился в мягкое платье трав, не пожалев украшений из полевых цветов. Ястребы выслеживали добычу, в траве играл ветерок, а по берегу Черной Воды скакал последний третьелунный заяц. Дюрандаль сделал выбор в пользу Высокого Тора по той причине, что с горы открывался отличный вид на восточную дорогу. Если Вассайл приедет сегодня, они его заметят. Если нет, то, вероятно, будущих Клинков придется отправить на поиски.

Духи! Дюрандаль провел целый час с Магистром Этикета, изучая все доступные материалы, в которых упоминалось имя человека, указанного в королевском распоряжении. Разумеется, потом он перечел то, что имелось в библиотеке. Лорд Вассайл был ближайшим доверенным лицом Ательга-ра, но вел замкнутый образ жизни и перевалил шестидесятилетний рубеж. Его знал Энди. Они даже переписывались, обмениваясь опытом выращивания капусты. Даже при условии, что старик успел завести врагов в прошлом, которые, возможно, все еще не оставили надежды свести с ним счеты, Дюрандаль не мог избавиться от подозрения, что привязанность короля повлияла на его суждения, а значит, три отличных Клинка будут растрачивать свои способности понапрасну.

Конечно, получить пожилого подопечного – хорошая новость для кандидатов. Если он умрет естественной смертью и не очень внезапно, они должны быстро оправиться. Клинки сходили с ума только тогда, когда подопечный умирал скоропостижно или в результате насилия.

Увы, с годами моложе не становишься. После трех дней в седле все суставы скрипели, каждый вдох отдавался болью в груди. Ночлег в постоялом дворе наградил Вассайла не только несварением, но и полчищем блох. Вдоль дороги стояло немало домов, где он мог бы переночевать в более приятной обстановке, но рисковать не хотелось. Слишком многие из нынешнего так называемого дворянства были на деле всего лишь приспособленцами. Не имея представления о том, что такое настоящая верность, они громогласно заявляли о преданности королю Ательгару, а втихомолку называли человека, спасшего трон, Лордом-без-чести. Им доставило бы удовольствие захлопнуть перед ним дверь.

Король его понимал. Король ценил истинную верность.

Вассайл неодобрительно относился к фальшивому замку, бывшему конечным пунктом его путешествия, и уж совсем не одобрял существование Клинков. Одни должны служить другим без всякого чародейства. В давние времена, когда Шивиалем правили его предки – задолго до возвышения Дома Ранульфа, – короли полагались на клятву верности, а не на всякие отвратительные обряды с протыканием сердца.

По склону холма наперерез ему неслись три всадника, явно не думавших о безопасности своих скакунов. Когда они подъехали ближе, Вассайл заметил мечи, свидетельствовавшие о принадлежности троицы к благородному сословию, но обратил также внимание и на их поношенную, плохо подобранную одежду. У двоих даже голова оставалась непокрытой.

Один серый. Один светлый и один темный… Они остановили лошадей на пьяной тропе, и светлый приветственно поднял меч.