1904 год. Сорокалетний красавец Джордж Эрнест Моррисон, влиятельный корреспондент лондонской газеты «Таймс» в Пекине, слывет самым завидным холостяком иностранцем в Китае. Но сердце Моррисона свободно.
Точнее, оно было свободно ровно до тех пор, пока однажды Моррисон не увидел прелестную Мэй Перкинс, единственную дочь калифорнийского миллионера, умницу, красавицу и… настоящую эмансипе.
В этот самый миг там, где Великая Китайская стена встречается с морем, вспыхнул бурный, полный страсти и любовного томления, совершенно безумный роман.
Глава, в которой нашего героя неумолимо влечет к неприятностям
Мисс Перкинс, прелестное создание с лучистым взглядом, приоткрыла рот в похотливой улыбке.
— Знаменитый доктор Моррисон, — промурлыкала она. — Наконец-то мы встретились!
Начало дня нельзя было назвать многообещающим. Джордж Эрнест Моррисон проснулся в заурядном отеле маньчжурского городка Ньючанг, придавленный толстым ватным одеялом и сознанием никчемности своего существования. Снившийся ему всю ночь сладкий щебет птиц в залитом солнцем краю Антиподов
[1]
сменился жестким свистом хлыстов, обивающих бока лошадей, а хруст эвкалиптовой коры под ногами уступил место громыханию повозок по булыжным мостовым.
Моррисон нехотя открыл глаза. Тут же напомнил о себе ревматизм, и он убрал под одеяло ноющие ноги. За окном открывалось низкое небо цвета ружейного металла. Был последний день февраля 1904 года.
Глава, в которой ощущаются неудобства жары натопленного помещения
Моррисон все никак не мог сообразить, чем ответить на приветствие мисс Перкинс, а в это время миссис Рэгсдейл, прижав пухлую руку к своей необъятной груди, исторгла довольно тонким в сравнении с ее подбородком и прочими частями тела голосом, какая это великая — нет, величайшая! — честь встретить в такой глуши достопочтенного доктора Моррисона. При этом она пояснила мисс Перкинс, что Моррисон — самый что ни на есть блестящий, знаменитый и всеми уважаемый джентльмен. Миссис Рэгсдейл искрилась нервным возбуждением, ее прямо-таки распирало от чувств. Моррисон даже забеспокоился, не лопнет ли она от восторга.
Миссис Рэгсдейл, однако, не унималась, и Моррисон, вконец утомившись, мысленно взмолился о том, чтобы она и впрямь лопнула. Почему-то ему вспомнился званый обед, который однажды устроили в его честь в Лондоне. Хозяева прониклись к нему таким пиететом, что, как он позже записал в своем дневнике, усадили его «рядом с мрачной старухой герцогиней, давно миновавшей климактерический период, в то время как обладательница роскошного бюста, явно не отягощенная строгими моральными принципами, томилась на другом конце стола». Почет, конечно, штука приятная, но все хорошо в меру. Он бы не стал терпеть словесных излияний миссис Рэгсдейл, если бы рядом с ней не сидело столь прелестное создание с лучистым взглядом.
— Вы слишком любезны, — настойчиво повторял он, как будто это могло остановить неудержимый поток красноречия миссис Рэгсдейл.
Наконец мисс Перкинс заговорила голосом, сладким и тягучим, как теплый шоколад:
— Я уже давно наслышана о вас, доктор Моррисон. Вы здесь самая большая знаменитость. Мне рассказывали о ваших героических подвигах при осаде Пекина «боксерами»
[5]
. Говорят, вы спасли миссис Сквирс и Полли Кондит Смит из «Вестерн-хиллз» и еще сотни новообращенных христиан, когда «боксеры» взяли в осаду собор. Все отдают должное вашей храбрости.