– Граждане пассажиры, приехали! Конечная станция Москва! – объявила маленькая востроносая проводница седьмого плацкартного вагона. Пассажирский поезд, прибывший из Западной Сибири, раскинулся шестнадцативагонным телом по перрону Казанского вокзала. Сотни пассажиров устремились навстречу столице. Среди них был двадцатитрехлетний Андрей Крайнов, среднего роста, крепкого, скорее жилистого, сложения, светло-русый и коротко стриженный, он был в туфлях Баффало, летних голубых джинсах, короткого рукава футболке. Закончив университет и отслужив лейтенантом, год проработал в торгово-производственной фирме в родном Новосибирске. Он долго добивался и, наконец, добился перевода в Москву в отдел маркетинга, в центральный офис компании, и сейчас, попрощавшись с проводницей, выходил навстречу своему московскому будущему.

На перроне Андрея встречал старый школьный друг Денис Столяров, переехавший в Москву около года назад. Денис работал аранжировщиком поп-музыки, его карьера развивалась успешно для музыканта из провинции – он пережил начальный, самый сложный для приезжего период московской жизни, поработав несколько месяцев звукорежиссером и музыкантом в московском клубе Hungry Duck. Его заметили в музыкальной тусовке, и сейчас он устроился аранжировщиком на студии Дмитрия Валерьяновича Лещенкова – когда-то главной звезды советской эстрадной песни, неувядаемое мужское обаяние которого еще пользовалось спросом на корпоративах у менеджеров и бухгалтерш финансовых и сырьевых фирм – флагманов российской экономики. Зарабатывая у Лещенкова превращением его патриотичных советских хитов в мускульные синглы с современным звучанием, Столяров саунд-продюсировал будущих московских поп-звезд, с ненасытным удовольствием провинциала вкалывал и вгрызался в нутро российского шоу-бизнеса.

Долговязая Денисова фигура недвижимо стояла среди бешеного перронного мельтешения прибывших, встречающих, грузчиков, таксистов, продавцов минеральной воды, сдатчиков квартир на ночь или сутки.

– Как ты, Денис? Освоился в Москве? Машину успел купить? Ты, вроде, собирался, – поздоровавшись, спросил Крайнов.

– П-п-привет, – с детства он немного заикался, близкие люди, зная это, ждали следующих слов и фраз, которые он чаще всего говорил без запинок. – П-п-пока нет, на метро поедем, а в Новосибирске что нового?

– Держала сыр ворона в пасти, а ворон умирал от страсти! Рекламная служба «Русского радио»! – голосом хохмача и радиоведущего Фоменкова кричали колонки из торговых палаток; выйдя из их рядов, Крайнов вместе с потоками туристов и отдыхающих направился в сторону главных ворот ВДНХ. Решив вопрос с московской работой, он снял комнату на юге столицы, еще не переехав в нее, собрался, наконец, посмотреть одну из главных московских туристических достопримечательностей. Родной Новосибирск, выросший в миллионник в советскую эпоху 20-го века, был размашистым городом, с большими проспектами и домами. Но храмовые красавцы-павильоны, золотые скульптуры фонтана Дружбы народов, впечатляли и завораживали. Московское ВДНХ и в российские 90-е оставалось любимым туристическим местом, где умершая советская эпоха поклонения будущему, уступила склочной, базарной России, закидавшей шмотьем архитектурных советских монстров.

За павильоном «Карелия» Крайнов свернул в заброшенную, обросшую липами аллею; пройдя пару десятков метров, он заметил, как сбоку от дорожки, на одной из освещаемых августовским солнцем прогалин, двое парней, примерно его возраста устроили небольшой пикник с бутылкой шампанского, шоколада, каких-то фруктов. Один из них, высокого роста, худой, темно-русый, с щегольскими усиками а-ля рус, улыбался, показывая большие и кривые, как не из его челюсти, а какого-то большего существа, зубы, насмешливыми карими глазами смотрел на Андрея.

Багровская вместе с подругой, блеклой фиолетововолосой девушкой в модных здоровенных ботинках-гриндерс, сидели в студии ряда на три впереди Крайнова; ведущий тиви-шоу – высокий, представительный мужчина средних лет, в очках на крупном мясистом носу, выслушав последние реплики участников, взялся за заключительное слово.

– Нам, участникам сегодняшнего тиви-шоу, нашим телезрителям, важно, и жителям России небезразлично, как новое правительство во главе с Примаковым будет выводить страну из кризиса, как после дефолта будет развиваться российская экономика, как будут выплачиваться пенсии и социальные пособия гражданам России, будут ли возвращены вклады наших граждан. А сейчас большое спасибо всем пришедшим сегодня в студию, и будем надеяться, что наша страна, наши граждане в очередной раз преодолеют экономический кризис и с новыми силами двинутся дальше. Спасибо!

Присутствующие захлопали, под звук НТВ-заставки Крайнов двинулся в сторону сигналящего ему Журавского и стоявших рядом с ним Багровской с подругой.

– Приветствую, пожалуйста, девушки, знакомьтесь, юноши, знакомьтесь. Вот вам Андрей Крайнов, блестящий знаток автомобилей, сейчас занимается их продажей, как задумаете покупать машину…, – заговорил Журавский.

– Мы знакомы, – перебил Журавского Крайнов. Багровская, улыбнувшись, ответила кивком.

Столяров, расставшись с Багровской, съехал с ее квартиры в Марьиной роще к московскому приятелю на Щукинскую. После того, как Андрей устроился на работу, друзья не виделись больше месяца, договорились встретиться сегодня.

Крайнов, добираясь до Дениса, вспомнил историю, что случилась в Новосибирске, когда Столяров, уехав в Москву, бросил Риту Зданович, влюбленную в него пианистку, студентку новосибирской консерватории. Андрей был знаком с Ритой, и за несколько недель до призыва в армию позвонил ей. Они стали встречаться. Сначала между ними был Денис, которого они вспоминали, а потом, когда весна уже убегала в июнь, они, оставаясь вдвоем, гуляли и целовались на набережной Оби. Светлая, лёгонькая, как голубиное перышко, Зданович льнула к нему, Андрей нюхал ее мокрые после дождя волосы, прижимал ее покорные плечи, перебирал ее тонкие пальчики. Они молчали, глядя в чарующую зелень сибирской реки, покачивающей свои покойные воды; а потом зеленовато-мутные Ритины глаза смотрели сквозь Андрея, какая-то девичья покорная грусть была в них; Крайнов целовал и не чувствовал ее. А она была как будто с ним и не с ним, где-то в своем мире музыки и звуков, где-то в своем далеком, брошенном ее любимым человеком мире, где она ждала и искала его… и это был не Крайнов. «Зачем мучить ее и себя, ведь они музыканты и созданы друг для друга», – думал он, прижимая ее к себе. И так они гуляли по городу, по набережной ночами, которые так и остались между ними июньскими дождевыми поцелуями.

Мужской баритон объявил Щукинскую. Крайнов вышел из метро, пересел в автобус и, переехав через Строгинский мост, вышел на Таллинской. Минут через десять он нашел нужный ему 22-этажный новый дом. Дверь открыл Столяров. Накинув на свою худую длинную фигуру пододеяльник, он стоял в проеме двери, протерев глаза, пустил друга в квартиру.

– Ко мне в комнату п-п-пойдем.

Столяров как-то всегда умел заселяться к друзьям и приятелям сразу и надолго. Так было и в Новосибирске, и в Москве. Он привносил в дом свою шалопаистую, музыкально-неряшливую, богемную атмосферу: быстро закидывал свое обиталище шмотками, устраивал беспорядок в вещах и образе жизни своих приятелей и друзей, путая день с ночью, пока, наконец, получив деньги, не переселялся в съёмное жилье или, лишившись денег, к очередной, влюбленной в его романтический, музыкально-богемный образ жизни, девочке, от которой через месяц-другой съезжал, снова запуская свой круг вещей и переездов.

Крайнов с Золотаревым сидели в Макдональдсе на Пушкинской друг против друга, доедая картофель фри и бутерброды. Десятки людей, счастливых от встречи с американским фастфудом, в поисках свободных столиков кружили по ресторану.

Поев Крайнов, не спеша потягивал «Кока-колу» через трубочку, Золотарев, сняв пластмассовую крышку, пил черную газированную воду из стаканчика.

– Как тебе Москва, Владимир? – спросил Крайнов.

– Как сказать, привыкаю помаленьку. Ритм города совсем другой. Первое время не понимал, что вокруг меня происходит. В Томске все по-другому.

Все тихо и размеренно. Здесь, успеваешь сделать то же, что и там, у себя, – Золотарев неопределенно махнул головой. – Но в какой-то суете. Все куда-то бегут с безумными лицами, а погода…