Велика территория Древней Руси, земли подвластные Великому князю Киевскому протянулись с севера на юг, от Студеного моря до Дикого поля, где еще недавно полноправным хозяином и господином властвовал на золотом троне каган, правитель Хазарии. Суровая в северных районах с быстрыми холодными реками, хмурыми сумрачно-зелеными хвойными лесами, застывшими в извечном покое с бездонными топями болот скрываемых обманчиво-веселыми травяными окнами трясин, она мягкая и привлекательная для жизни на юге, где леса хоть и густы, но зелень светлая, ласкающая глаз, а чаши озер имеют цвет летнего неба. Да, болота на ней тоже имеют место быть и даже в большом количестве, но нет в них безысходности болотной ржавчины севера. Реки, текущие по южным землям, неторопливы, их сабельные изгибы, плавны, а песчаные берега, выбелены горячим южным солнцем.

Жизнь державы протекает как бы сама по себе в веками сложившемся русле родовых обычаев, взаимодействуя с князьями и наместниками их, по законам Киевской Правды, да по величине уплаты дани или налогов в полюдье. Воля Богов в судном поединке, отмечает победой невинного. Рабство у русичей в эту пору, как такового нет, кажется, живи и радуйся раскладу привычной жизни. Но пограничье, нато и пограничье. Неспокойные соседи вначале каждого лета приходят из степи в набег, грабят селища, угоняя скот и людей, а собираясь в большие ватаги — подстерегают судовые караваны на порогах приграничных рек. Давая отпор печенегам, дружины русов отгоняют их в степь, поблуждав по степным балкам и солончакам, возвращаются обратно. Так происходит из года в год.

В этом году лед на реке сошел рано. Солнце подсушило землю, обогрев ее, почки на лиственных деревьях поднабухли, а у корней проклюнулись иглы зеленой травы. Кое-где в густых лесах еще сохранились остатки посеревшего снега.

Ясным весенним утром, на пятачок затерянной в густом лесу маленькой поляны, выехал всадник. По натоптанной людскими ногоми тропинке, он неспешно порысил на немолодой низкорослой коняшке, к бревенчатой избенке, большая часть крыши которой, была укрыта лапами растущей по соседству огромной сосны, отчего издали, сам домишко смотрелся игрушечным. Услыхав звук копыт, на порожек избушки вышла старая седая, но ухоженная женщина, одетая в длинную рубаху с вышитой поневой на поясе и телогрейку без рукавов. Она приложила ладонь к бровям, вглядываясь против солнца, кто пожаловал к ее порогу.

— Здрава будь, Павлина!

Проснувшись по будильнику, Толик, умывшись, побрившись и заглотив кружку довольно отвратного кофе, облачился в спортивный костюм, побежал на городковское КПП, где по вторникам, средам и пятницам происходило построение части на физо.

Конец мая, теплынь. Успел встать в строй, когда народ уже готов был стартовать на трехкилометровый маршрут по грунтовке в направлении деревни Матвеевское. Неожиданно из-за угла бетонного забора, наследия советского периода ограды «красноармейских» зон, выскочил видавший виды отечественный внедорожник, перед строем части заскрипели тормоза командирского УАЗа. Первый зам, подполковник Дьяконов, подал команду и, шагнув навстречу командиру, полковнику Василенкову, доложил о готовности части к занятиям по физо.

— Игорь Петрович, к занятиям приступить, майора Монзырева ко мне.

— Понял! Монзырев, к командиру, остальные на пра-во, по подразделениям бегом ма-арш.

Часть, медленно вытянувшись по дороге, подразделениями побежала на маршрут. Монзырев подошел к командиру, крупному дядьке под два метра ростом и под полтора центнера весом, одетого в камуфляж и повседневную фуражку с двуглавым уродцем на тулье, стоявшему возле УАЗа.

Уже два часа группа шла по лесу, отмеряя шагами, оставшиеся до лагеря восемь километров, и никак не могла дойти. Монзырев подметил, что привыкшим к пейзажам городских кварталов и асфальтированным тротуарам детям и «барышням», первоначально восхищавшимся видами натуральной растительности и щебетом пернатой живности, стало приедаться вынужденное блуждание по лесным просторам малой родины.

Высадившись из рейсового автобуса, со скоростью пьяного ёжика ехавшего от деревни к деревне, пошли по разбитой лесной дороге, когда Горбыль предложил:

— Командир, давай срежем расстояние. Дорога делает крюк и петляет по лесу, а напрямик через тридцать минут будем на базе.

Услышав, что уже через тридцать минут они будут в лагере, голодный народ зароптал.

— Сашка, да ты посмотри на наших воспитательниц, у них же шпильки по десять сантиметров.

Если бы кто сказал Галине раньше, что вся жизнь в один миг может измениться бесповоротно, безжалостно лишив ее всего, к чему она привыкла, что любила, да, и чего греха таить, не слишком ценила, она бы не поверила. Но теперь это было именно так.

Наступившее утро встретило всех в виде старика волхва Вестимира, представшего перед заспанными лицами, в белой длинной полотняной рубахе, подпоясанной тонким расшитым поясом и портах, в руках державшего деревянный посох.

— Вставайте, детушки. Работа нас ждет сегодня нелегкая, да, скорбная. Умывайтесь, ешьте, пойдем краду строить.

— А, что такое крада, дедушка? — спросила девчушка с белокурыми косичками, растрепавшимися после сна.

— Прощальная ладья. Родичей провожать будем к дедам нашим.

Лучи утреннего солнца, ворвались через оконное стекло в комнату, прямиком упали на лицо. Андрюха дернувшись, открыл глаза. Полежав немного, блаженно потянулся всем телом. Из открытой форточки в комнату поступала приятная прохлада. Пошарив рукой по тумбочке, стоявшей сбоку от кровати, наткнулся на телефон. Поднеся его к глазам, нажал кнопку.

— Етическая сила — заорал он, сбрасывая одеяло на сторону и пружиной выскакивая из кровати, при этом говоря сам себе будто стороннему собеседнику.

— Через сорок минут построение. Опоздаю, опять Владимировичу за меня достанется, — мечась по своему холостяцкому жилищу, он в темпе напяливал на себя комуфлу, впихнулся в берцы, завязывая их практически на ходу.

«Вчера, кажется, не поздно разошлись, да и выпили совсем чуть-чуть. Проспал блин и будильник не звенел», — уже мысленно рассуждал он.

Прыгая по лестнице через ступеньку, промчался мимо дежурной по общежитию, на ходу крикнул:

Гордеево городище еще не оправилось после посещения соседей из Дикого поля, когда в один из теплых погожих деньков Монзырев позвал к себе Ищенко и прямо с порога огорошил своего сотника словами:

— Застоялся ты у меня здесь, лейтенант, а как известно, волка ноги кормят. Пора бы уже и делом заняться, а то не заметишь когда и зима в окно постучит. Собирайся в дорогу дальнюю.

— Это куда ж? — опешил Андрей, и без того хлопот полон рот было, а тут такое.

— Поедешь на закупки. Вон Боривоя с собой возьмешь, Сашкин печенежский хабар, у степняков взятый, два десятка бойцов из своей сотни. Ну, это сам подберешь, кого сочтешь нужным.

— Это понятно. Закупать-то что?

— Многие из нас умеют предсказывать будущее, врачевать болезни, снимать с людей порчу, лечить скот, вызывать стихии. Иные могут с помощью заговоров превращать людей в животных.

Людослав помешав варево в небольшом котле, зачерпнул толику его, пригладив ладонью бороду и расправив полностью седые усы, подув в ложку, остужая кипяток до приемлемого состояния, отведал для пробы. Сидевший у костра напротив старца отрок, с интересом внимал словам собеседника. Казалось, юнец забыл обо всем, что их сейчас окружает. Старик крякнул от удовольствия.

— Еще чуть-чуть и будет готово! У щуров не было изображений Божеств и рукотворных храмов для них. — Глянув в глаза мальчишке, продолжил прерванное повествование старец. — По-первых, они посвящали им леса и рощи и называли «богами» нечто таинственное, осязательное лишь для преклонения в духе. С тех пор сохранился обычай вешать на ветви берёз, класть на камни у источника или к подножию старых дубов и лип нехитрые дары — приношения местным хозяевам и хозяйкам. И это вовсе не жертвы с целью ублажения, а просто знаки внимания и уважения. И не было там никаких сооружений и изображений. О том, что место священно, по ленточкам и лоскуткам, развешанным на деревьях, да по охватывающему человека чувству благодатного умиротворения, поймет любой родившийся на этой земле. Помни Веретень, наши божества с нами повсюду. Они населяют леса, горы, долы, реки и озёра, туманы и зарницы. Не станет меня, они всегда придут на помощь, когда попросишь. Многому я научил тебя с тех пор, как нашел в сожженной степняками деревне. Оба мы с тобой неприкаянные, лишившиеся рода. Во времена моей молодости, старший в роду был одновременно и жрецом в обрядах родового значения, служил не богам, а своему роду, и этим служением сама родовая жизнь закономерно обретала значение освящённой свыше. В моем роду главенствовал Велимудр, сильным волхвом был. На закате жизни исчез вникуда. Волхвом он выступал только на праздниках, зато при нем рода наши поднялись высоко.

Ложка вновь коснулась губ старика.

— Ну, вот и готово. Снимаем с огня, снедать будем. Отнеси к малиннику краюху хлеба и ложку каши, угости хозяйку сего места. Нехай берегиня полакомится подношением.

В дороге они вторую неделю. Сама дорога, уходя от деревни к деревне, начиналась с узкой тропы, летником погружалась в смешанный лес, пересекала речушки и змеилась вдоль болот. Песчаная почва южных территорий Руси, и лес делала светлым, не было того бурелома каковой бывает в лесах Подмосковья и Ленинградской области, какими их помнил Ищенко. На их пути не встретились заболоченные торфяные поляны с темными бездонными омутами, как на северных территориях России. Ночевали в попадавшихся в пути деревнях, один раз на постоялом дворе на перепутье дорог в глуши, а как же, везде люди живут. Пару раз пришлось коротать ночь на придорожных полянах, под шум ночного леса и потрескивание костра. Зато днем слух ласкал щебет птиц, погода им досталась отменная. Едешь непоспешая по лесным просторам и радуешься летнему солнцу и небу, и тому, что ты просто есть на белом свете. Хорошо! Ощущения у Андрюхи были как в детстве — особых забот — нет, что ждет их впереди — неизвестно, Русь велика. Прикольно! Точно, как в детстве.

К вечеру узкая дорога соединилась с дорогой раза в три шире прежней. По ней обычно проходили торговые караваны, воинские дружины, по ней перегонялись табуны лошадей и гурты домашнего скота. Дорога, на которую выскочили кривичи, была проложена между Черниговом и Киевом. По такому широкому тракту кони понесли седоков ходко, а колеса телег голосно зашумели, заставив торохтеть короткий поезд на всю округу.

— Если бы не твой крюк, верст через тридцать мы бы свернули на полночь, пересекли добрый кусок леса и попали бы на другой шлях, тот, что прямиком идет на Новогород, — не сбавляя ход своего коня, оповестил Судислав, как бы в чем-то пеняя своему сотнику, — а так, мы все через тех же тридцать верст, на полдень повернем. Я сии места добре знаю, не раз приходилось проходить по ним с дружиной северян.

Ищенко промолчал, не поняв, осуждает его в своем высказывании десятник или по обыкновению констатирует факт.

Галопом поскакали по извилистой, широкой дороге, с песчаным грунтом, утоптанным сотнями повозок. Справа и слева тянулся пейзаж густого леса, в котором пространство между деревьями заполнил колючий, высокий кустарник и лещина. Шорох песка под копытами глушил лошадиный топот. Возницы телег, едущих навстречу, издали заметив всадников одетых в простую повседневную одежду, но видно, что оружных до зубов, принимали правее, выезжая на обочину, нашаривали, подвигая поближе к себе топоры и мечи, с опаской наблюдали, как верховые проходят мимо, спешат по своим делам.

Нет ничего глупее, чем попасть из огня да в полымя. Но они попали. И случилось это, до обидного обыденно. Сначала поддавшись стадному чувству, пристроились к тележному поезду купцов, таких же погорельцев как сами, наяривавших лошадей, спешащих как можно скорей и дальше оставить за спиной сгоревший дотла придорожный шалман. Потом, то-ли от невнимательности, то-ли по злому року судьбы, прощелкали развилку летника, пошли вместе со всеми по более наезженному тракту. Только оказались они не там, куда стремились попасть. Сутки езды, можно сказать гонки по местности, имеющей плохую дорожную славу, в компании людей, ежеминутно ожидающих нападения татей, и они вымотанные и выжатые телесно, очутились в затерянном большом городище на окраине Руси.

Ряшицы встретили повсеместной суетой и волнением. Муравейник, да и только! Наверняка лишь глухой и слепой не знал, что в любой час на погост могут обрушиться печенеги. Все ведали и то, что воевода отправив гонца в Переяславль, не скоро ожидает помощи от княгини. Помощь не могла придти в такие короткие сроки, в лучшем случае она прибудет к шапочному разбору. Жители близлежащих сел и весей укрылись за стенами погоста. Набились в него как огурцы в бочонок. Теперь признать кто свой, а кто из дальней деревни, стало затруднительно. Иные отдаленные деревеньки, так те и вовсе не светились, их жители по старинке попрятались в лес. Авось пронесет нелегкая!

Вот-вот наступит темнота, а хлопоты местного населения не прекратились. Посад почти опустел, хозяева побросали избы, прикопали кое-какой скарб, и сейчас последние из них выдвигались к вот-вот закроющимся воротам. Роману не хотелось впихиваться в тесные стены детинца. Кто их там ждет? Там сейчас своих хватает. Ищенко, тому в силу монзыревского наказа, хотелось бы расспросить кого поподробней о сложившейся ситуации.

Что делать им, чужакам для этих мест, людям, не представлявшим полноты обстановки? Можно тупо забиться за стены крепости, слинять, куда подальше от самого погоста, спрятаться в лесу. Что выбрать кривичам, носящим на поясах мечи?

— Судислав!

— Несмотря на то, что ваши пастыри постоянно вдалбливают, вам, что человек смертен, и только его душа вечна, было время, когда люди были физически бессмертны, да и сейчас в каждом человеке заложено это бессмертие.

Крепкий седовласый мужчина, с окладистой шелковистой бородой, по движениям больше похожий на косолапого хозяина леса, сидевший, за столом напротив Андрея, можно сказать, в парадном прикиде славянина-пахаря, волооким, с хитринкой из под кустистых бровей взглядом умных карих глаз, в который уже раз за долгий разговор, взглянул на собеседника, таким образом молчаливо задавая вопрос тому, проверяя, понимает ли он, о чем идет речь? Сама манера беседы, совсем не походила на словеса средневекового повествования, велась на близком Ищенко языке. Продолжил:

— Раньше относились к смерти как к преображению, переходу человека из одного кона в другой кон. В действительности, смерть ничем ниотличима от летаргического сна. Человек всё слышит и даже видит, но не может пошевелиться, до тех пор, пока в нём не произойдет преображение. Утрата бессмертия произошла во времена правления русского царя Венатыря. «Венатырь, предупреждённый Сварогом, пережил потоп и после потопа смог сохранить и восстановить культуру своих предков. Тогда русских называли венедами или вентами. Впоследствии Вена был обожествлён и приравнен к богам. Имя Вены происходит от «вани», что на санскрите означает «лес». Столетняя война, которую вёл Вена, привела к уничтожению бессмертия у людей и появлению перевоплощения. Поскольку человеческое тело от природы бессмертно, на Земле было осуществлено ряд мер, утвердивших на всей планете смерть. В фокусах пирамид, разбросанных по всей Земле, стали помещать трупы, заражавшие Землю частотами смерти. Уничтожили много видов фруктов и овощей, предотвращавших увядание организма. А чревоугодие объявили смертельным грехом, хотя именно отсутствие чревоугодия является одной из причин, ведущих человека к смерти. Смерть изобрели как средство дальнейшего совершенствования человека, а сегодня используется как наказание ему. Башковитые научники на Руси в двадцатом веке, ставили опыты на стариках по возвращению им молодости. Слыхал про такое?

— Нет.

— Ну и что ты думаешь? У тех выросли волосы, зубы, кожа восстановила эластичность и прежний тургор, на вид им всем можно было дать не более четверти лет. Они вернулись к полноценной жизни. Вот и выходит, что человек бессмертен и в нём нет никакой «природной» программы на смерть, его программирует среда, вернее, человеческое невежество, точно так же, как нет никаких генов смерти, которые упорно пытаются найти ваши учёные.