Прежде чем ты дочитываешь эту фразу до конца, я бью тебя тупым предметом в затылок. Потом немного нагибаюсь и наношу тебе сильный удар в правый висок. Пойми меня правильно, я ничего не имею против тебя лично, но мне не нравится, когда без спросу читают написанные мной предложения. Откуда мне знать, что после прочтения ты не объявишь меня психически нездоровым субъектом? Откуда мне знать, что ты будешь достаточно прилежно читать, чтобы понять смысл написанного, и не обвинишь меня в том, что я пишу ерунду? Именно поэтому мне приходится быть с тобой осторожным и поступать подобным образом. Так что, как видишь я, как уже было сказано, не имею ничего против конкретно тебя. Даже, наоборот, готов поспорить, что мы бы вполне могли с тобой подружиться, я мог бы принести тебе на пробу бокал восхитительного красного вина, прячущегося в моем чулане, спросить твое мнение о политическом положении в стране, но теперь ты лежишь здесь с разбитым затылком, и всего этого мне уже не сделать. А все оттого, что другие уже успели скомпрометировать тебя в моих глазах, успели создать тебе репутацию недостаточно внимательного наблюдателя и язвительного человека. Ты начинаешь кашлять, и я почему-то проникаюсь к тебе сильной нежностью. Почти такой, с какой женщины любят котят и ненавидят мужчин. Мне приятно, что ты недостаточно логично мыслишь после ударов и не в состоянии опровергнуть или посмеяться над моим заявлением, даже если оно само себя опровергает и не соответствует простейшим смысловым законам. Мне даже хочется обнять тебя и сделать своей частью. Но тихо… кажется, я снова начинаю слышать шум…

Шум всегда подобен воришке. Он никогда не заходит ко мне впрямую, звякнув ключами и по-хозяйски отворив дверь. Нет, он вползает подобно дождевому червю (мне не хочется сравнивать его со змеей даже несмотря на то, что ты лежишь на полу, пытаясь встать после двух сильных ударов и не можешь правильно воспринимать того, что здесь написано. Ты выглядишь настолько запутавшимся, что, готов поспорить, тебе кажется, будто бы ты лежишь не на полу, а на диване, или на стуле, или в кресле-качалке, или даже, не дай Бог, в вагоне метро). Он крадется, оставляя невидимые следы у меня на стекле, двери, ковре, и первый его шаг я слышу уже тогда, когда он касается барабанной перепонки. Ш-Ш-Ш-Ш… Ш-Ш-Ш. Готов поспорить, тебе это кажется странным. Но ты не волнуйся, все это легко объяснить примитивнейшей биологией. Дело в том, что ты не совсем психически здоров после двух пропущенных тобою ударов. Забавно, да? Давай знаешь что сделаем? Давай прямо сейчас вместе закроем глаза и досчитаем до трех! Раз, два, два с половиной, три. Ну вот видишь, ты пропустил два с половиной! И наверняка снова готов обвинить во всем меня. Обвинить во всем того, кто мог бы стать твоим лучшим другом, предложить тебе на пробу бокал восхитительного красного вина, прячущегося в его чулане, спросить твое мнение о политическом положении в стране… а теперь ты по собственной вине, из-за собственной же язвительности лежишь на полу с проломленным затылком и раной на виске и обвиняешь во всем этого человека. А вместе с тем я ведь даже не заставляю тебя слушать преследующий меня шум! Не заставляю влезать в пораженную им часть головного мозга и черпать там ковшами порожденные им странности. Более того, я даже не прошу тебя расшифровывать произрастающие здесь гиперболы, поскольку знаю, что это дело не является твоим любимым занятием. И я совершенно не готов тебя в этом обвинять. И именно поэтому я верю в то, что мог бы принести тебе на пробу бокал восхитительного красного вина, прячущегося в моем чулане, спросить твое мнение о политическом положении в стране и не только. И вообще я отношусь к тебе с невероятной симпатией, ведь иначе я бы спустил тебя с лестницы прежде, чем ты успел добраться до самой первой строки. Той, из-за прочтения которой мне пришлось нанести тебе два удара. Ты наверное уже и не помнишь о них? Что ж, это неудивительно. Должно быть, удар пришелся на ту часть твоего мозга, которая отвечает за память. Впрочем, довольно о шуме!