Замок был полуразрушенный, но в два часа ночи в тусклом свете луны это не бросалось в глаза. Все, на что падал взгляд, стояло крепко, неприступно: две круглые башни, между башнями арка, под аркой железные ворота, глухие и тяжелые, не отворявшиеся, наверно, лет триста. Или вообще никогда.

Раньше Дэнни не доводилось бывать в замках, да и в эти края его занесло впервые, но все кругом казалось смутно знакомым. Будто он уже это видел — не в жизни, так в книжке или во сне. Сверху на башнях зубцы, как на детском рисунке. Воздух по-осеннему холодный, с дымком, хотя в Нью-Йорке в середине августа народ еще ходил в майках. А тут с деревьев уже начали опадать листья: когда Дэнни шел, они мягко скользили по его волосам и шуршали под ногами. Сейчас он искал дверное кольцо, звонок, выключатель — не важно что, главное попасть внутрь или хотя бы понять, как это делается. Но ничего не находилось, и Дэнни начал терять надежду.

Вечером он два часа проторчал на остановке в маленьком унылом городишке, втиснутом в ущелье между двумя грядами холмов: ждал хоть какого-нибудь завалящего автобуса, который бы подвез его до замка. Но автобуса не было. А потом Дэнни случайно поднял голову и увидел темный силуэт замка на фоне вечернего неба. Пришлось несколько километров пилить в гору пешком, волоча за собой чемодан — тяжеленный «самсонайт» на разболтанных колесиках — и спутниковую тарелку. Колесики вихляли, натыкались на корни и булыжники, проваливались в кроличьи норы. А тут еще нога. И всю дорогу, от самого Нью-Йорка, с ним происходила какая-то несуразица. Ночной рейс, которым Дэнни должен был вылетать из аэропорта Кеннеди, в последний момент задержали: якобы в самолете обнаружилась бомба. Их оттащили на запасную полосу и окружили пожарными машинами с красными мигалками. Пассажиры начали было успокаиваться, но вскоре стало ясно, что задача пожарных — в случае чего не дать огню вырваться наружу, а судьба тех бедолаг, что оказались внутри, никого не волнует. В итоге Дэнни опоздал и на самолет до Праги, и на поезд до конечного пункта, то есть до этого самого городка с немецким названием — только находился он, кажется, не в Германии и вообще неизвестно где: в интернете Дэнни ничего похожего не отыскал. А может, просто неправильно запомнил название. Он пытался выяснить детали по телефону, но владелец замка, его кузен Хоуи, который, собственно, и уговорил Дэнни помочь ему с реставрационными работами и оплатил дорогу, мало что успел сказать.

Дэнни: Я все-таки хочу уточнить: этот твой отель, он в Австрии, Германии, Чехии или где?

Хоуи: Честно говоря, я сам пока не разобрался. С этими границами у них тут черт ногу сломит.

Между этим новым Хоуи и тем, которого Дэнни помнил с детства, может, и угадывалось какое-то сходство, но уж очень отдаленное. Во-первых, этот был блондин. А часто ли бывает, чтобы человек из шатена превратился в блондина? Вот наоборот — сколько угодно: половина девушек, с которыми Дэнни в разное время спал, уверяли его, что раньше волосы у них были гораздо светлее

(Ты не представляешь, какая я в детстве была светленькая!),

и из-за этого теперь они тратили по ползарплаты на мелирование, пытаясь восстановить свой изначальный колер. Но чтобы темные волосы с годами посветлели — о таком Дэнни слышать не приходилось. Конечно, Хоуи мог их чем-нибудь обесцветить, но на обесцвеченные они не похожи, да и этот новый Хоуи (точнее, уже не Хоуи, а Ховард — это было первое, о чем он сообщил своему кузену, еще до того как заключил его в медвежьи объятия) меньше всего похож на тех парней, что обесцвечивают волосы.

Новый Хоуи был в прекрасной форме. Можно сказать, в идеальной. Никаких жировых наплывов, никакой девчачьей грушевидности. Что это — чудеса липосакции? Специальная гимнастика? Просто время? Кто знает. И наконец, он был загорелый. Последнее сразило Дэнни наповал: тот прежний Хоуи был бледен какой-то особенной бледностью. Не то чтобы он совсем не бывал на солнце, но солнце его словно не касалось, светило мимо. Теперь же его лицо, руки, ноги (он был в шортах защитного цвета) — все покрывал коричневый загар. На загорелых руках выделялись светлые волоски — уж они-то точно были настоящие, какой кретин станет обесцвечивать волосы на руках?

Но основная перемена касалась не внешности. Главное — в Ховарде ощущалась сила. Кто-кто, а Дэнни в таких вещах разбирался: это был один из его многочисленных талантов, обретенных и доведенных до совершенства за годы жизни в Нью-Йорке. Можно сказать, что в совокупности все его таланты составляли своеобразное резюме — написанное, впрочем, невидимыми чернилами, так что иной человек (его отец, например) мог сколько угодно разглядывать это резюме, но видеть перед собой лишь чистый лист бумаги. Войдя в комнату, Дэнни сразу определял, от кого исходит сила, как некоторые по движению воздуха определяют, скоро ли пойдет снег. Если сильного человека в комнате не было, Дэнни тоже понимал это сразу, а когда такой человек появлялся, Дэнни вычислял его раньше, чем тот успевал открыть рот. Иногда даже раньше, чем он успевал войти: тут уже дело было в реакции окружающих, то есть тех, кто находился с ним в одном помещении.

С Ховардом в помещении находились:

1. Анна, его жена. Блестящие темные волосы, стрижка «под пажа», чуть заостренные черты, серые большие глаза. Интересная девушка, хотя от жены биржевого магната Дэнни, признаться, ожидал какой-то другой интересности. Лицо без косметики, бесполые джинсы и такой же бесполый коричневый свитер-балахон. Сейчас она лежала на спине на сером каменном полу, а младенец в розовых ползунках (Дэнни припомнилось, что в розовое одевают девочек) деловито сучил ногами у нее на животе.