"… Скорый поезд Москва-Владивосток прибывает на первый путь", — пробубнил репродуктор на станционном столбе.

Мужчины, сидящие за столиком вагона-ресторана, синхронно повернули головы и уставились в пыльное оконное стекло.

Благообразный, с умеренной сединой, господин обвел грустным взглядом убогие реалии сибирской глубинки, повернулся к своему визави и выдохнул: — Господи, какая глушь!

— А ты, Михалыч, Елисейских полей ждал? — отозвался спутник. — Ни хрена это не Париж. Да ты смотри, смотри, Вячеслав Михайлович. А то скоро, поди, и этого не увидим.

— Авось обойдется… — неуверенно парировал седовласый.

Андрей прошел в тесную кабинку вагонного туалета, совмещенного с умывальником, крутанул барашек защелки и замер, глядя в зеркало.

События последнего часа выбили из колеи, наверное, ничуть не меньше, чем все предыдущее. Несколько дней назад, когда он пришел в себя от нестерпимой вони нашатыря и открыл глаза, в голове была кристальная чистота. Ни мыслей, ни воспоминаний, ничего. Только легкое удивление. Правда, потом, когда выяснилась неприятная истина, стало не до смеха. И даже не из-за отсутствия каких-либо воспоминаний. Это как раз вовсе не беспокоило. Ну, мало ли… Тем более, что врач, осмотрев больного, заверил его в полной нормальности. Сохранились и общие знания об окружающем его мире. По просьбе врача Андрей коротко, но без заминки рассказал внимательно следящему за его реакциями врачу о тех событиях, которые происходили в стране и в мире на протяжении последних нескольких лет. Вспомнил фамилию седоволосого президента, приказавшего расстрелять собственный парламент из танков. Легко написал несколько строчек под диктовку врача, но абсолютно ничего не сумел ответить о себе. В памяти не сохранилось ничего. Ни одного, самого малейшего, воспоминания. Врач пожал плечами, прописал несколько активизирующих работу мозга препаратов и оставил непонятного пациента в покое. Захолустная больница, не избалованная кадрами и финансированием, жила куда более понятными заботами. Переломы, отравления, дизентерия и прочие, свойственные подавляющему большинству местного населения, хвори требовали куда большего внимания, чем необъяснимое недомогание беспамятного бродяги. Говоря по совести, главврач и так сделал куда больше, чем мог. Продлил содержание Андрея на казенном коште вдвое от положенного и выписал на вольные хлеба лишь два дня назад. Да и в последующие дни смотрел сквозь пальцы на неоднократные появления его в больничной столовой. Сержант, встреченный им на перроне, внятно и доходчиво объяснил, что принять предложение столичных пассажиров будет лучшим выходом.

— Поверь, точно тебе говорю, Андрюха, — негромко произнес мент на прощание. — Здесь ты сдохнешь. Беги, куда угодно, беги. Эти двое — ребята мутные. Вряд ли они тебя узнали… Нюхом чую, не все так, как этот жидок мне в уши дует. Только тебе, в твоем положении, выбирать не из чего. Хотя… на этих, на пидеров, они не похожи. Но ты сам смотри. Если что, сбежишь, и всех дел. А так, может, и вправду, в столицу отвезут. Вдруг, и вправду, вылечат?..

Андрей отвлекся от нахлынувших воспоминаний, которые за неимением более далеких заполняли его целиком, и принялся растирать по щекам пену. Брить отросшую за несколько дней щетину новой, вынутой из пластикового пакетика, Жиллетовской скобкой было одно удовольствие.

Закончив с бритьем, он, кое-как, изогнувшись, сполоснул голову и с удовольствием скинул свои, пропахшие кочегаркой, в которой ему пришлось ночевать последние две ночи, вещи. Натянул новую одежду и вновь взглянул в зеркало. Увиденное ему даже понравилось. Исчез неопрятный бродяга. Из мутноватого стекла смотрел довольно симпатичный, светловолосый паренек с упрямо сведенными над переносицей бровями и синими глазами.

Стала причиной его спокойствия амнезия, или это было свойством Андрюхиного характера, однако никакого, ни малейшего, страха и даже волнения перед тем, что ему предстояло, он не испытывал. Более того, были некий азарт и веселье. "Надо же… еще вчера я даже не знал, где буду спать и что смогу найти на ужин, а сегодня предстоит изображать из себя знаменитого на всю страну артиста", — думал он, лежа в роскошной кровати большого, двухкомнатного номера.

Кацман, которого вечернее мероприятие, судя по всему, тревожило куда сильнее, чем самого исполнителя, долго бродил по люксу, пытаясь отыскать известные одному ему недочеты в обслуживании, все же угомонился и отправился в свои, куда более скромные, апартаменты.

Его поведение вызвало у Андрея некое двойственное чувство. С одной стороны, он был искренне благодарен суетливому менеджеру за все, а с другой… Резанула ухо некая фальшивая нотка, прозвучавшая в голосе. Особенно, когда тот завел речь о деталях предстоящего выступления.

Семен Яковлевич не успокоился, пока Андрей не запомнил и не повторил слово в слово свой монолог, который Кацман сам же и написал для него.

— Да может, я лучше, просто… прочитаю с листа, всего и дел, — простодушно предложил Андрей, пытаясь увильнуть от нудной зубрежки.

К громадному удивлению Андрея, публика, которой вместо обещанного шоу пришлось довольствоваться сольным, почти бардовским, концертом, тем не менее, судя по аплодисментам и восторженным выкрикам, осталась им совершенно довольна.

Добил его громадный букет алых роз, который преподнесла ему симпатичная девчонка, сидевшая в первом ряду.

А вот что оказалось вовсе не каплей, а вполне ощутимым ковшом дегтя, так это реакция Семена Яковлевича. Перепачканный в пыли Кацман с зажатой в руке бутылкой злополучной минералки орал так, что Андрею даже стало немного страшно. Сраженный мгновенным перевоплощением добродушного толстяка в разъяренного монстра, он даже не пытался объяснить, что все случилось совершенно нечаянно, и что никакому спонсору наверняка не нужен скандал на концерте. Впрочем, и это тоже стало неожиданностью, спас растерянного Андрея от наскоков рассвирепевшего администратора не кто иной, как продюсер. Вячеслав Михайлович решительно вклинился между ним и Кацманом.

Что он сказал финансовому директору, Андрей разобрать не сумел, однако для взбесившегося толстяка эти слова стали настоящим ушатом ледяной воды, разом охладившей весь его пыл.

— … Тогда сам и расхлебывай, — произнес Кацман странным голосом, развернулся и вышел из тесной гримерки, даже не взглянув на Андрея, все еще сжимающего в охапке букет цветов.

Из истории болезни Пирогова Андрея Сергеевича, двадцати семи лет.

"… Пациент поступил в приемное отделение института им. Сербского 18 октября 20**года с жалобами на избирательную потерю памяти. В результате первичного осмотра был установлен следующий диагноз: "Синдром биографической амнезии второго типа.

Наследственной отягощенности психическими заболеваниями в анамнезе не выявлено. Психические расстройства, черепно-мозговые травмы в анамнезе отсутствуют.

Со слов доставивших пациента в стационар, перед тем, как у больного развился синдром биографической амнезии, имели место различные социальные неурядицы и стрессы: финансовые проблемы и "неудовлетворенность собственной жизнью".

Длительность периода расстроенного сознания является приблизительной, т. к. отсутствуют точные анамнестические сведения о времени потери памяти и выхода из состояния расстроенного сознания.

Разбудил его яркий солнечный свет. Открыл глаза, повернул голову, и только тут сообразил, что лежит в кровати гостиничного номера.

Стукнула дверь, и в комнате появилась Маша. Укоризненно качнула головой, торопливо задернула плотную штору, и осторожно коснулась прохладной ладошкой лба Андрея.

— Ты как? — Вопрос прозвучал настолько по голливудски, что Андрей не удержался и хмыкнул.

— I'm o'key. — Он даже чуть выпятил челюсть, прорычав такой-же стандартный ответ, но не удержался и закончил. — Блин, а что это со мной было?

— Не знаю… — Маша поправила подушку. — Ты вдруг словно уснул. Я думала без сознания… потом присмотрелась, а глазные яблоки двигаются… и дышишь ровно. Кое-как на кровать уложила, ну и… вот. Всю ночь спал, как младенец, впрочем и пол дня прихватить сумел. Я даже испугалась, а вдруг ты не проснешься.

Накатывать на Андрея начало еще в салоне, но всерьез прихватило, когда опустился на сиденье ожидающего их авто. Откинулся на спинку, из последних сил попытался успокаивающе улыбнуться обеспокоенной Маше и провалился в мутную бездну.

Острый, продирающий до мозгов, запах ударил в нос, заставил задергаться. И тут же, словно подняли занавес, прозвучал громкий, участливый голос: — Просыпайтесь, просыпайтесь… Не ленитесь. Теперь уже пора…

Голос зудел в ушах, не давал вернуться обратно в заросшую густой травой ложбинку, миновать которую Андрей почти уже успел.

Он раскрыл глаза. Медленно, словно ищущий настройку бинокль поймал резкость, всмотрелся в склонившееся над ним лицо.

На следующее утро после столь богатого на события дня они, не сговариваясь, старались даже и не вспоминать о произошедших накануне событиях.

Давно запланированная поездка к кудеснику рекламы едва не сорвалась из-за забивших столичные улицы машин. Ехать на такси, Андрей, глянув на стоящие в мертвой пробке машины, категорически отказался.

— Полдня проторчим. — Ткнул он пальцем в истошно гудящую и мигающую толпу разномастных автомобилей, и решительно направился в направлении станции метро.

— Ты же звезда, тебя в метро на сувениры растащат. — Перепугалась Маша.

— Да кому я нужен. Тем более что никто в таком виде и не узнает. — Андрюша обычно в лосинах, и волчьей шубе выгребал. Да еще с макияжем.

Дело свое Суслов знал крепко. И потому уже на следующий день в газете, когда-то бывшей весьма уважаемой и серьезной, а ныне балансирующей на тонкой грани с желтой прессой, появилась большая статья с интригующим заголовком.

"Куда исчез певец?" Спрашивал обладающий бойким пером и скандальной популярностью, автор. А следом, на трех колонках давал развернутый ответ на свой довольно риторический вопрос. Венчали ворох намеков и предположений парочка фотографий, на которых был изображен якобы один и тот же певец. Причем если на одной был снять эпатажный шоумен в шелковых лосинах и боевой раскраске вокзальной путаны, то с другого фото в объектив смотрел серьезный, неброско, но элегантно одетый молодой человек с задумчивыми глазами.

Где пронырливые папарацци умудрились подловить Андрея, вспомнить он так и не сумел, однако прочтение статейки оставило после себя несколько двойственное чувство. С одной стороны материал явно захватывал. События последних дней, поданные в удачной последовательности, и яркие сравнения поведения и привычек того прежнего Андрея с Андреем нынешним заставляли читателя удивленно задуматься и невольно согласиться с основным посылом опуса: Чего и как непонятно, однако, что-то тут не так… Дело ясное, что дело темное.

Появлению статьи предшествовало несколько событий. Первым из которых стал визит Маши в офис известного банка. Причем вопреки ее опасению никаких сложностей не возникло. Ей вовсе не пришлось никому ничего доказывать, объяснять, и ожидать. Оформление блестящей золотом банковской карточки в скромном фирменном конверте заняло не более часа.

А еще через пару минут, вставив ее в приемник банкомата, Маша с некоторым смятением убедилась в наличии на счете неприлично большой суммы.

Разбудило Андрея слабое, едва слышное пиликание. Он открыл глаза, потянулся, и с удивлением обнаружил, что лежит в больничной палате. Что, что, а уж безлико унылую обстановку, и непередаваемый, но весьма специфичную атмосферу этих заведений он успел запомнить. Но поразил его даже не сам факт пробуждения в очередном "доме скорби", а невероятный, какой-то нереальный порядок, чистота помещения и всех окружающих его предметов. Куда же это меня занесло. — Слабо удивился Андрей, и повернул голову в сторону, откуда доносился непонятный звук. Оказалось, издавал его странный, усыпанный миниатюрными разноцветными лампочками и множеством кнопок прибор.

— Замуровали, демоны. — Усмехнулся пациент, а затем осторожно шевельнул рукой, от которой тянулся к непонятному агрегату длинный жгут тонких проводов и трубок.

И тут дверь, едва заметная на фоне кремовых панелей, медленно поползла в сторону, а на пороге появился лысоватый человек в белоснежном халате.

— Гутен морген, — произнес человек, оскалившись в белозубой улыбке. — Мое имя Генрих Шмидт. Я ваш лечащий врач. Возможно, мой русский будет не совсем хорош, не стесняйтесь, переспрашивайте.

Прежде всего, позвольте сообщать вам, что вы имеете находиться в Швейцарии, в специализированной клинике. Мы пытаемся помогать вам в борьбе с вашим… недугом.