Тьма таяла, утро тихо выплывало из ночной дремы. Флотилия из двенадцати тяжело груженых кораблей вяло покачивалась на волнах. Боцман флагмана с громким именем «Адунахор», что по-нуменорски значит «Владыка Запада», с досадой поглядывал по сторонам: на безоблачное небо, на лениво мерцающее море, на сонных матросов. Вот ведь невезение: весь месяц шли при хорошем попутном ветре, без помех, а в десяти милях от Андуниэ встали. Конечно, можно посадить на весла воинов — соскучились по дому и догребут в два счета, но Фаразон не велел — хотел войти в гавань красиво, под тугими парусами.

Знаменитый военачальник прогуливался по палубе и тоже ждал ветра. Надо признать, что в походы из Нуменора в Средиземье Фаразон отправлялся с легким сердцем, а вот возвращаться домой не любил. В армии он был кумиром, отцом, героем, покоренные народы поклонялись ему, искали защиты, исправно платили дань. Кто знал в Средиземье Тар-Палантира — короля, никогда не покидавшего острова? Для всех средиземцев именно Фаразон олицетворял нуменорскую мощь и славу, он был настоящим Владыкой Запада по их представлениям. А когда корабли с драгоценным грузом входили в родные гавани, народ ликовал и приветствовал Фаразона восторженными криками. И не однажды он задавался вопросом: разве справедливо, что трон занимает не мужественный и достойный народный любимец, а король-мямля, король-рохля, ни к чему не способный Тар-Палантир? Этот выживший из ума властитель дни напролет сидит в башне на горе Оромет и высматривает чудеса в дальних землях Бессмертных. Не смилуются ли высокомерные божки? Не пошлют ли на помощь свой белый кораблик, без весел и руля? Нуменорцы же не могут без них. Ну, просто погибают! Да-а-альнозоркий! Фаразон сплюнул, выражая крайнюю степень презрения к своему венценосному дяде: «Сиди в своей башне и любуйся моими парусами на горизонте. Красными с золотом. Недолго тебе осталось». Фаразон равнодушно смотрел, как звезда Эарендила бледнела в лучах восходящего солнца. Все-таки немного беспокойно возвращаться домой после долгого отсутствия.

Солдаты и моряки маялись от безделья, подначивали друг друга, гадали, успеют ли вернуться к самому веселому празднику на острове — Сиреневой ночи. Хотелось спрыгнуть на твердую землю, скинуть просоленную одежду, помыться, потанцевать с подругами, побаловать их трофеями и рассказами о заморских землях. А между тем на корабле зрел заговор.

— В сапогах-то не стоит, наверное, — шептал здоровяк Буз щеголеватому Физелю, — в сапогах неудобно.

Светловолосый заводила Лафер потихоньку обходил праздных моряков и что-то сообщал им как бы, между прочим. Все перемигивались.

На следующий день, как и следовало ожидать, Мириэль проснулась поздно. Большого труда ей стоило подняться с постели — всё тело ныло. Когда она посмотрела в зеркало, то не узнала себя. На неё смотрела бледная особа с распухшими губами и спутанными волосами. Вошедшая в комнату Айрен, поначалу довольно беззаботная, тоже была напугана видом подруги. Тихо, как две заговорщицы, они вспоминали свои похождения на празднике. Принцессе было трудно об этом говорить, кое-что пришлось утаить. Она сто раз прокляла «майского жениха» и даже залилась истерическими слезами. Все воспоминания об удовольствиях, испытанных вчера, рассеялись как туман поутру, осталось оскорбленное самолюбие и негодование по поводу столь не характерной для неё внешности. «Ну почему я не послушалась папу?» — мучилась поздними угрызениями совести Мириэль.

Она ни за что не согласилась бы на просьбу отца спуститься в приемный зал и поприветствовать гостей: Фаразона и Арфеста, — но ей просто необходимо было узнать, что говорят о бегстве королей, избранных Сиреневой ночью. Неизвестность мучила ее, и принцесса надеялась выведать все у Арфеста. «Вдруг в городе всё знают!» — ужасалась она. Был полдень, когда, не переодеваясь в парадное платье — его великолепие невыгодно бы оттенило её внешность — измученная красавица появилась на веранде, где сидели гости. Сначала она не заметила ничего особенного, так как тень виноградных листьев скрывала лица присутствующих, а потом было поздно. Она увидела Юниэра, и сердце ее подпрыгнуло куда-то к горлу, а потом быстро-быстро заколотилось в груди. «Что он здесь делает? Неужели отцу все известно?» — с усилием соображала она.

— Милая кузина, позволь представить тебе моих лучших воинов, — вышел навстречу ей Фаразон. Юниэр и Лафер поклонились ей. Лафер опустил глаза, а Юниэр, как показалось принцессе, дерзко разглядывал ее. В ответ на их приветствие она едва кивнула.

— Хорошо, что ты пришла, дочь моя, — сказал Тар-Палантир, встал с места и оглядел всех строгим взором, — теперь мы приступим к делам серьёзным. — Он сделал знак слуге, и через мгновение тот привел высокого, светлокудрого юношу. Все ахнули. Это был эльф. Юниэр и Лафер перемигнулись. Арфест изумленно поднял брови. Ненависть исказила лицо Фаразона.

«Ещё сюрприз», — подумала Мириэль с досадой, узнав в эльфе вчерашнего незнакомца. Сейчас он скажет: «О! Я хотел спросить, почему вы лезли вчера по лестнице, ведь есть и парадный вход»? И я отвечу: «Этого не может быть, впрочем, чего не сделаешь в бреду. «Эльф улыбнулся, может, он прочитал её мысли. И она улыбнулась в ответ.

Занималась заря. Обитатели королевского замка ещё спали, а Юниэр уже давно сидел в саду, в беседке. Вокруг было тихо, в последние дни ему так не доставало тишины. Он пришел сюда, чтобы подумать, представить себе, что ждёт его дальше. Днём он не смог бы сосредоточиться в этом круговороте суеты, в котором жил сейчас. Юниэру было грустно: он не хотел быть королём и не представлял себя на троне. И не завидовал тем, кого судьба вознесла высоко. Он предпочел бы жить сам по себе, никому не подчиняясь, никем не управляя. До сих пор он считал себя одним из счастливейших людей в мире: радости встречал с упоением, несчастья быстро забывал, а ненужной суеты избегал. Конечно, самым прекрасным событием в его жизни была встреча с Мириэль. С того самого момента, как он впервые обнял ее Сиреневой ночью, Юниэр понял, что не одинок больше, и что бы ни случилось, он всегда будет стремиться к ней.

Он мечтал о том, чтобы, доверившись ему, она пошла бы за ним в далекие страны, чтобы свободно, как простые путники, они вместе переходили из одного города в другой, останавливались там, где понравится, знакомились бы с людьми, гостили у друзей. Конечно, у них был бы какой-нибудь дом, зимнее пристанище от холода и вьюг. А вообще, сидеть на одном месте скучно, а дороги дарят встречи и делают мир ярче. Юниэру хотелось бы, чтобы Мириэль отреклась от власти. Это же смешно, его Мирэ — королева! Но, наблюдая за ней в эти дни, Юниэр чувствовал, что его желание не сбудется. Мириэль стала вдруг серьезной, ответственной и на диво деятельной: выступала перед людьми, вела переговоры с Верными. Даже Фаразон не мог ей перечить, он как-то стушевался, даже как будто постарел, и потакал ей во всём. Юниэр думал, что Фаразон будет препятствовать его обручению с Мириэль, ведь ни для кого не секрет, что только себя он представляет на Нуменорском троне. Но и этого не случилось.

Да и кто он, собственно, такой? Никто не знает об этом. Он безродный, Фаразон прав, ему некого назвать отцом. Как его запишут в книгу правителей Нуменора? Король без родословной? Юниэр не любил думать, а тем более говорить, о своём происхождении, от таких загадок с ума можно сойти.

Его нашли в Средиземье, у Андуина. Говорят, было и в нём, и в его вещах что-то особенное, необычное. Лицом младенец был светел и чист, не было заметно, что ему пришлось долго путешествовать, а еще он был запеленат в ткань, каких не было ни в Нуменоре, ни в Средиземье. К сверточку не прилагалось ни колец, ни цепочек или каких-нибудь талисманов и объяснительных писем. Ребёнок был красив, и Эреб решил воспитать его вместе со своими сыновьями. Но он никогда не называл его сыном, и Юниэр с малолетства знал, что взят в дом из милости. Эреб был нуменорцем, славным воином, без огрехов в происхождении, и жена его, Любилия, тоже отличалась благородством и добрым характером. У них было три собственных сына и четыре дочери, так что Юниэр вырос в многолюдной семье. Его никто не притеснял и ни в чём не отказывал, но мальчик был чужим. Он вырос в Средиземье, был силён, всегда полон энергии, дерзок, сметлив, но все-таки чем-то отличен от других. Когда ему минуло шестнадцать лет, Эреб отдал его в армию Фаразона. И началась кочевая жизнь…

Фаразон посоветовал ему до того, как окончится траур, навестить в Средиземье Эреба, чтобы тот усыновил его, дал имя, и тогда он и Мириэль обручатся по правилам.

Уже три месяца прошло с тех пор, как Ар-Фаразон был объявлен королём Нуменора. Молодая королева тихо скончалась во дворце, она не смогла пережить обрушившегося на нее горя. Но скорбь об ушедшей не надолго омрачила сердца нуменорцев. Остров процветал, народ богател, Средиземье кормило армию. Ни одного короля в истории Нуменора люди не обожали так, как Фаразона. Его называли Великим Умом, Вечным Героем и другими пышными эпитетами. Будучи очень жестким и требовательным человеком, он словно встряхнул всю страну, установил новые законы и задал стремительный темп жизни. Те же люди, которые были некогда подданными Тар-Палантира, а теперь подчинялись Ар-Фаразону, работали быстрее, точнее и с полной отдачей, потому что поверили вдруг, что они сами хозяева своего будущего. Тар-Палантир хотел, чтобы все были равны и счастливы. Ар-Фаразон стремился к благополучию одних только нуменорцев, так что его задача была конкретнее. Впрочем, от преданности и любви к нему нуменорцев, и от постоянных похвал Фаразон расслабился и подобрел, он прекратил слежку за Верными, и те вздохнули свободнее. Фаразон больше не боялся возвращения Мириэль, никто не поверил бы ей сейчас.

Фаразон сдружился с Терлоком, который постепенно стал его правой рукой. Терлок больше его не шантажировал, а всячески помогал. В глубине души Фаразон ему не доверял. Он знал, что дедушка Терлок отнюдь не добрый волшебник. Но что делать? Фаразон в нём нуждался. Терлок, например, изобрел чудодейственную мазь, которую они назвали «Крем молодости Фаразона». Крем разглаживал морщины, пусть не так уж бесследно, но изобретение вызвало у народа новый прилив обожания короля. Все, даже те, у кого не было морщин, мазались кремом и утверждали, что это первый шаг на пути к вечной жизни.

Терлок настаивал на том, чтобы Фаразон был бдителен и суров с врагами. Но Фаразон и без него был осторожен, и, если бы кто-то осмелился сделать выпад против него, он бы, не задумываясь, раздавил злодея. Он интуитивно знал законы успешной власти. Но никто на него не покушался.

Деятельному от природы Фаразону не сиделось на месте, ведь власть нужна не затем, чтобы дрожать над нею, а чтобы пользоваться ею!

— Для начала, — мечтал Фаразон, — я должен свергнуть темного царька, перед которым трепещет все Средиземье, тогда не только остров Эленна, но и весь континент будет на меня молиться.

Что-то было не так. Жизнь среди хоббитов не радовала Мириэль. Но не они были тому виной, а колдунья. Ей рассказывали, как Мудрена восемь дней не спала, медитировала и охраняла их от чар Горудуна. Им-то с Юниэром казалось, что они провели в Зачарованном лесу не больше суток. Она должна была чувствовать благодарность к Мудрене, но не могла себя заставить быть хотя бы просто дружелюбной, так как заметила, что странная девушка заглядывается на ее мужа, а Юниэр проникается по отношению к ней все большим интересом. Он почти перестал подходить к Мириэль и разговаривать с ней. Зато подолгу беседовал с Мудреной, с жадностью поглощая каждое слово ее птичьей речи, которую Мириэль терпеть не могла. Измученная подозрениями принцесса не выдержала и высказала Юниэру свои соображения.

— О чем это вы разговариваете, если не секрет? Что она напела тебе? Ты за ней так и вьешься!

— Мирэ! — присвистнул Юниэр. — Ты что ревнуешь? Напрасно, милая. Ты бы лучше сама послушала, что она рассказывает. Мудрена многие вещи видит насквозь. Да и то, что она говорит, мне близко. Мы мыслим одинаково.

— Просто она тебя околдовывает. Говорят же хоббиты, что она на мозг действует.

Юниэр рассмеялся, глядя на рассерженное лицо Мириэль.

Пятеро гномов стояли вокруг ярко полыхавшего костра, подняв над ним тяжелые мечи. С каменными лицами слушали они клятву — воззвание молодого Тима Огнеруда. Темные сосны смыкались над пятью заговорщиками, и беззвездное небо окутывало их тревожным покровом.

Тим Огнеруд и двое его друзей принадлежали к племени гномов-бродяг, с которыми благородные гномы даже не здоровались. Их все сторонились и остерегались. Но Тим Огнеруд всегда помнил о своих предках и, как это свойственно гномам, почитал их и гордился ими. Он мечтал обрести утраченную родину Нуллукиздин, землю, из которой его предков вытеснили в давние времена эльфы-нолдоры под предводительством Финрода, решившие там поселиться. Много воды утекло с тех пор, блистательный Нуллукиздин сгинул в морской пучине, но память у гномов прочная и долгая, а наш герой был потомком Айбона, сына Мима, о чьей печальной судьбе повествует Сильмарилион. Мима убил Хурин в пещерах Наргозронда, у легендарного клада королевства, собранного в одном месте драконом Глаурунгом. С тех пор многие пытались отыскать сокровища Наргозронда. По одной версии, они были перепрятаны гномами из Голубых гор. Иные считали, что клад полностью присвоил Саурон. Легенды о сокровищах живут дольше самих сокровищ. Никто не верил, что эти сказочные богатства покоятся под толщей воды. Тим, как и его предки, был уверен, что гномы укрыли сокровища в новом труднодоступном, но надежном месте.

Дед и отец Тима много раз блуждали по заброшенным пещерам Габилгатола, и все безуспешно. Тим Огнеруд был, пожалуй, еще упорнее их, но и ему не везло. В одном из походов он встретился с Дебори, который показался ему свойским парнем: он не задирал носа перед бродяжками, хотя сам был повыше родом. Тим и не догадывался, что Дебори выбрал вольную жизнь, потому что стремился избавиться от ответственности перед родственниками за свои поступки. Тим сдружился с Дебори и рассказал ему о своих поисках. Дебори хитро подмигнул ему и заметил, что Тим несколько опоздал. Клад Наргозронда давно уже найден, причем, не смертельными врагами — эльдарами, не людьми, такими же ненавистными, мучителями Мима, не алчными гномами или орками. Счастливчиком, который набрел на клад, случайно стал отец Лавашки — пузатый, шерстяной хоббит. Он долго и успешно хранил свою тайну, и Дебори узнал об этом, подслушав разговор хоббита с Лавашкой. Непутевый папаша очередной раз задумал покинуть семью и перед походом, на случай, если он не вернется, поручил временное владение кладом дочери. «Это твое приданное», — повторил Дебори слова хоббита, с удовольствием замечая, как у Тима от возмущения напряглись скулы. Потом папаша пропал, Дебори бросился преследовать его, но прыткому хоббиту удалось улизнуть. Рассказал Дебори и о похищении Лавашки, несколько смягчив детали, чтобы не показаться негодяем.

— Я понимаю, у тебя есть права на этот клад, — заметил он небрежно, — но и мне, как любителю приключений, особенно доходных приключений, не заказано проходить мимо кладов, и ты, надеюсь, не злишься оттого, что я был готов нагреть лапу на сокровищах твоих предков. Взял бы себе, так мелочевку, из азарта.

С тех пор как Ар-Фаразон вывез из Средиземья его главного врага, жизнь на этих землях не стала легче: междоусобные войны раздирали материк, к власти стремились тщеславные вожди, клан шел на клан, сосед на соседа, не было дорог безопасных от мародеров, и люди с трудом добывали свой хлеб.

Но жил среди людей неувядающий миф о мудром правителе, который превратит их землю в благодатный край. Песнь о Спасителе гремела над Средиземьем на всех языках. О нем слагались все новые и новые байки, и люди толпами собирались послушать предсказателей, возвещавших его скорый приход. Кое-кто говорил, что Спаситель уже находится в Средиземье. Помимо предсказателей появилось много учителей, толкующих премудрости. При этом они часто противоречили друг другу: кто призывал умилостивить разгневанных предков и древних Богов, чтобы они перестали вредить потомкам, сбившимся с пути, кто призывал все бросить и плыть по жизни как по течению реки, расти подобно дереву, не работать, довольствоваться малым и быть счастливым.

Появились люди, выдававшие себя за Спасителя, но никто из них не мог продержаться долго на этом почетном «посту». Молва наделяла Спасителя сверхъестественными качествами: стремительностью и способностью противостоять всем, даже Валарам. И о его крыльях не всегда говорили в переносном смысле. Эти истории внушали благоговейный трепет у одних и тревогу у других. Очевидно, слухи распускались неспроста. Трудно было проследить за предсказателями, они множились как грибы, а того, кто был первым, уже и след простыл.

Они провозились с Шумми до утра. Мириэль понимала кое-что в целебных травах, поэтому недуг изгнали быстрее, чем при обычном лечении. Буги не без удовольствия передал содержание своих бесед с гномами и Лавашкой.

— Зря, по-моему, ты носишься за этой девицей, гордячка она спесивая, — высказался он в заключение рассказа.

— Дурочка она несмышленая, — мягко поправил его Шумми. — Конечно, они ее не тронут, пока она их к кладу не приведет, а уж потом, точно, церемониться не будут. Верно я говорю, принцесса?

— Не стану очернять всех гномов, — улыбнулась Мириэль, — но от нашего старого знакомого Дебори можно ждать беды.

— Надо идти! Не упускать их из виду! — рвался вперед Шумми.

Мириэль, понемногу приходившая в себя, не открывая глаз, провела рукой по песку. В ее сознании звучала детская песенка. Она лежала на небольшом острове, где песок был белый и воздушно мягкий. Вода больше не бушевала, неподалеку по-прежнему высились Прибрежные горы. Солнце приятно согревало и ласкало кожу.

Мириэль потянулась, улыбаясь, огляделась. Она была не одна на острове. Рядом, терпеливо дожидаясь, когда она очнется, сидела женщина, самая прекрасная на свете. Это была ее мама. Мириэль охватило ликование.

— Мама! Ты пришла или я умерла? — спросила она легко и была бы рада любому ответу.

Мириэль поднималась по лестнице, на этот раз с факелом и мечом, и думала, что надо было принять помощь Тима. Испытание, по ее мнению, оказалось не столь опасным, но книги были тяжелы, а сил оставалось мало.

— Я думал, что потерял тебя, — голос, а еще больше его обладатель, заставили принцессу вздрогнуть, и вялость как ветром сдуло. Посреди пещеры, прямо перед ней, стоял человек в маске.

— Охотник, — у Мириэль подкосились ноги. Если бы она поддалась соблазну открыть доступ к сокровенным формулам Мелкора, то смогла бы сейчас уничтожить это чудовище. Не это ли имели в виду книги, когда убеждали ее поторопиться? Такие предложения бывают раз в жизни, и она, похоже, упустила свой шанс.

— Рад тебя видеть, ты, наверное, помнишь, меня зовут Ярон, — в голосе прозвучала угроза.

Он не спешил. Ярон долго бродил в подземных лабиринтах, видел мертвых орков в верхнем ярусе и старался понять, что за катастрофа произошла здесь. Почему погибло многочисленное племя агнегеров, как случилось, что океан захлестнул горы, проник в самые недра? Еще он видел, что, в отличие от орков, гномы и хоббиты уцелели, и принцесса Нуменора тоже осталась жива. Ее магические способности оказались сильнее, чем он предполагал, она стала интересна ему.