Тихий безоблачный июльский вечер. На поселок ложится тень Уманакских гор. Коричневые скалы, коричневая земля, коричневые эскимосские домики из дерна и ярко окрашенные дома датчан. И кругом: и на море и на суше, на синем заливе с островками льда, на гористых островах, на снежных вершинах хребтов материка, на гребнях ближних гор и высоко вздымающихся склонах Уманакского пика — всюду золотистый свет незаходящего солнца гренландского лета.

И вот, как суслики из полевых нор, появляются люди. Они выливаются потоком из домов, сбегают с горы по каменистым тропинкам. Все собираются перед плотницкой, сливаясь наконец в большую, полную бьющего через край веселья толпу, которой не стоится на месте от возбуждения. Сейчас что-то будет.

Широкие двери плотницкой на три ступени выше земли; прямо в дверях стоит стол. Стол накрыт яркой скатертью и уставлен батареей бутылок, бокалами, коробочками; на нем стоит еще никелированная ваза. Позади стола беспокойно прохаживается, переставляя вещи, человек. Глаза всех устремлены на него.

Маленький белый человек, краснощекий и красноносый, с губами бантиком; люди следят за его движениями. Толпящиеся впереди мальчишки заглядывают под стол, рассматривая его кривые, расходящиеся буквой X ноги. Но вот, по-видимому расставив все, он опирается ладонями на стол, наклоняется вперед и впивается выпуклыми белесыми глазами в толпу. Море поднятых кверху лиц с приоткрытыми ртами обращено к нему.

Что за лица! Широкоскулые, темные. Сильные челюсти и гладкие лбы мужчин и женщин в расцвете сил, высохшие, выдубленные непогодой лица стариков, молодые лица — гладкие, как полированная бронза, с пухлыми щеками, будто раздутыми от смеха; дети на руках и сорванцы ребята с перепачканными личиками на ящиках, на крышах, на бочках — все, приоткрыв губы, смотрят в эти гипнотизирующие их глаза. Смотрят как прикованные, затаив дыхание. И когда наконец белый человек медленно поднимает страшную, изуродованную руку с тремя пальцами, внушительным жестом простирает ее над толпой и стоит так, задрав нос, готовый начать, наступает тишина, такая, как в день Страшного суда в ожидании гласа божьего.

В море — в пятидесяти милях от Уманака — находится большой гористый остров, названный голландскими китоловами Убекент, то есть Неизвестный. Название острова, его уединенность, величественная простота сурового заснеженного плато и выступающих над ним пиков, темный скалистый барьер, образующий восточный берег, придают ему очарование таинственного острова на пути в край поразительного великолепия. Вид неприступных скал совершенно исключает всякую мысль о возможности здесь людских поселений. Приблизившись к более гористой северо-восточной оконечности, где прямо перед вами вертикально поднимается над водой крутой обрыв горы, вы видите конец барьера и берег, уходящий внутрь дугообразной гладкой, шириной с милю и окруженной горами прибрежной полосой. Вам становится виден низкий пологий зеленеющий берег, украшенный, как драгоценными камнями, разноцветными домами европейцев и усыпанный маленькими холмиками земли — домами местных жителей. И душа ваша, внезапно осознавшая, чего ей не хватало, благодарно наслаждается ощущением исполненного желания.

Гладкий берег, зеленые луга, пересеченные узкими тропинками, дома, в которых живут люди, дым от очагов, поднимающийся в неподвижном, освещенном солнцем воздухе, — нет красоты, которая была бы нам ближе! А окружающая дикая природа и в подавляющей близости черная крутизна гор еще усиливают остроту восприятия.

Но вот раздаются крики, из всех домов выбегают люди, чтобы приветствовать нас. Одетые в яркую эскимосскую одежду, они бегут наравне с нашей лодкой и выстраиваются на берегу для встречи. Люди заходят по щиколотку в воду и вытаскивают на песок лодку. Они вынимают из лодки груз и несут его вслед за нами. Мы идем все — мужчины, мальчики, женщины — к стоящему неподалеку дому начальника торгового пункта. Доставив груз, люди складывают его внутри, у двери, и расходятся.

— Садитесь, не говорите ничего, будьте как у себя дома, — приказывает мой хозяин и спутник, начальник торгового пункта поселка Игдлорсуит, уманакский ангакок. Странный тип этот Троллеман. Надо будет с ним познакомиться поближе.

В течение девяти бесконечных часов переезда сюда из Уманака он болтал, изливая на мою голову (я был в лодке, как в тюрьме) нескончаемый поток воспоминаний, фантазий — плоды неудовлетворенного тщеславия. Ложь — бессодержательная, бесцельная. Ложь? Ну да, он хвастался своей ложью.

Регина была в Игдлорсуите чужая, новоприбывшая, переселившаяся сюда только в прошлом году, когда мужа ее перевели из поселка Агто, где она родилась. Из гордости и по воле мужа она оставалась здесь чужой. Регина поддерживала свой престиж, тщеславно выставляя напоказ бесчисленные мелочи в одежде и манерах, вызывавшие зависть местных жителей. И, конечно, с их стороны нельзя было ожидать хорошего отношения к ней. Само положение Регины заставляло подозревать ее в том, что она доводит до сведения начальника торгового пункта тайные насмешки и недовольство, с которым гренландцы, заслуженно или незаслуженно, могут взирать на белых господ. Возможно, что она, сама о том не думая, в какой-то степени и была в этом повинна. Бедная девочка, жители поселка не любили ее и не доверяли ей.

Весной, летом, осенью и зимой она, стоя за закрытым окном, наблюдала жизнь своего племени — их работу и игры, любовь и счастливое безделье. Это была и ее жизнь с самого детства до замужества, состоявшегося шесть лет назад. Она слышала смех гуляющих на набережной, их песни в летние вечера. Регина могла иногда услышать шепот влюбленных, спрятавшихся от чужих глаз за углом ее господского дома. Охотники возвращались с охоты, Регина присоединялась к населению поселка, которое приветствовало их, гордилась, как и остальные, успехом людей своего племени, восхищалась их мужеством. В ней пробуждалось свойственное ее полу страстное влечение к молодости, силе, смелости. В душе она, как женщина, преклонялась перед мужчиной-героем. Регина стремилась сейчас ко всему тому, что с детских лет привыкла любить, о чем с детства мечтала.

У окна, которое как всевидящее око взирает на весь поселок, сидит сгорбленный беловолосый человечек. Он пишет. Каждый день по многу часов, старательно, гордясь и наслаждаясь вычурными завитками своего почерка, он записывает события дня. Обо всех смелых и ловких поступках, обо всем, что так волновало жителей поселка, чем они жили в этот день, он пишет: «

x

кило жира,

y

шкур, стоимость

z

крон». Он ангел книги судеб цивилизации. Регина, работая на кухне, видит эту согбенную спину, спину своего мужа. Несчастное дитя! Один бог знает, о чем она думает.

Когда-то среди девушек Агто прибытие нового начальника торгового пункта, холостяка Троллемана, вызвало заметное волнение. Хотя им и в голову не приходило думать о замужестве, девушки все же рассчитывали на его случайную благосклонность — мужчины любят ее выказывать. И в предвкушении преимуществ, всеобщего интереса и почета, связанных с его особым вниманием, девушки соперничали между собой в стыдливой игре в прятки — обычной здесь манере вести себя при ухаживании. Регина в то время, вероятно, сияла редкой красотой. На ее полном, молодом, овальном лице еще не успели появиться следы забот, выражение его было открыто и простодушно, как ее жизнь и мысли. Красота Регины была пышной: длинные иссиня-черные косы, обвивавшие тяжелым кольцом голову; оливковый цвет кожи, красивые губы и зубы, белые, как выбеленная солнцем слоновая кость. Не удивительно, что начальник торгового пункта вскоре остановил на ней свой взгляд и выбрал ее себе в служанки.

Троллеман был новичком среди оседлых жителей Гренландии. Случайные охотничьи приключения в погоне за человеческой дичью, выпавшие на его долю во время поездок по Гренландии, мало чем могли помочь ему в решении новой, возникшей перед ним проблемы пола в незнакомой для него области — в устройстве домашней жизни. Может быть, несмотря на утверждение некоторых, матросская любовь на одну ночь не дает понимания поведения женщин, и Магдалины глухих переулков Санкт-Паули и Фронт-Стрит совсем не похожи на Март из более достойного места — семейного дома. Во всяком случае, очаг, дом, семейная жизнь — все это было чуждо Троллеману. И какое бы презрение к женщинам он ни вынес со времен работы на фок-мачте, новая обстановка накладывала на него свою священную руку, набрасывала покров осмотрительности на нечистое вожделение, которое грызло его внутренности.

Тот, кто привык жить в стране, где каждый фут земли чья-то собственность, при виде никому не принадлежащих пустынных просторов испытывает желание владеть ими. Безлюдные горы и долины, девственные луга, места, с которых открывается вид на целый мир, и уединенные лесные поляны, где можно укрыться от этого мира, — все это по-своему наводит на мысль поселиться здесь и задуматься над тем, во что превратят друг друга человек и окружающий его мир.

Не сатана, а бог, взяв человека за руку, привел его на вершину горы, откуда видна пустыня.

— Все это, — сказал бог, — принадлежит тебе. Поступай как знаешь. — И, может быть, бог добавил: — И ты падешь и поклонишься мне.

Сознание, что стоит только захотеть, и этот вид, земля могут стать твоими, вызывает любовь к ним. Пусть вы всегда мечтали о жаре и о роскошной тропической природе, а то, что вам достанется, будет голая, пустынная, холодная земля, совсем не похожая на земной рай, о котором вы грезили, — все же ваша душа-хамелеон восклицает:

— Господи, я

люблю

эту бесплодную землю!

Июль в Игдлорсуите — ни одна душа ничего не делает.

Женщины не заняты домашней работой — ее нет.

Мужчины не охотятся — охотиться не на что.

Дети не в школе — каникулы.

И все на открытом воздухе.