Эдди Элкинс легкой походкой шел по бульвару Фантазий. Костюм белого кролика демонстрировал чудеса вентиляции, и Эдди, находившийся внутри костюма, наслаждался свежим ветерком.

Нечего и говорить, что стоял апрель, самый приятный месяц в Калифорнии. В июле и августе в кроличьем костюме будет невыносимо жарко, но Эдди не пугали подобные перспективы. Оно того стоило.

Шесть недель назад Эдди, прибегнув к обману, подлогу и взятке, получил лучшую в мире работу. Он стал Кроликом Трынтравой, самым знаменитым мультяшным персонажем из всех, кого за свою долгую жизнь породил Дин Ламаар. Иными словами, суперзвездой парка развлечений «Фэмилиленд», созданного Ламааром.

Эдди фланировал по безразмерному тематическому парку, приветливо махая лапой попадавшимся по пути малышам. Время от времени какой-нибудь отвязный подросток делал в его адрес неприличный жест, но большинство детей любили Кролика.

А он любил детей. То есть до такой степени любил, что, в соответствии с законом Меган,

[1]

был обязан отметиться в полиции Лос-Анджелеса, дабы последняя могла уведомлять добропорядочных налогоплательщиков о перемещениях Эдди в пространстве.

Периодически я жалею, что больше не курю. Бывают ситуации, с которыми легче справляться, вдыхая смертоносные токсины. К таким ситуациям, например, относится вскрытие ежемесячного письма Джоанн. На беду, я бросил курить семь лет назад, поэтому пришлось прибегнуть к другому способу самоистязания, тоже проверенному. К утренней зарядке.

Я сорок пять минут крутил колеса Велотренажера, вымучил сто четырнадцать приседаний и забрался под душ, где стал играть горячим краном, варьируя температуру воды от невыносимой до адской. Я задействовал холодный кран за секунду до того, как кожа на спине пошла пузырями.

Кофе кончился, однако со вчерашнего дня на барной стойке осталось полкофейника «Хуана Вальдеса» мельчайшего помола и деликатной обжарки. Я налил чашку и залпом выпил. Вкус больше походил на мочу Хуанова мула, но в семь утра я и не такое способен потребить, лишь бы кофеин был.

Затем я налил целую пиалу молока и насыпал туда овсяных колечек «Чериос». Андре услышал, как я жую, и не преминул явиться, предвосхитив мое первое глотательное движение.

– Очередь, – объяснил я. – Твой номер – два. За мной будешь.

Оглушительно сигналя, мой напарник остановил у ворот серебристый «лексус» модели ES 250, 2002 года выпуска.

– Дети, собирайтесь! – заорал Терри. – Мы едем в «Фэмилиленд»! Ураааааа!

Знакомьтесь: детектив Терри Биггз и его убойный юмор.

Я забрался в «лексус ES 250». Я люблю напоминать Терри, что «лексус» на самом деле – «тойота-камри» с панелью приборов из ценных пород дерева и еще парой примочек, призванных взвинтить цену.

– Доброе утро, детектив, – поздоровался я. – Вы, наверное, ищете парня, прилепившего логотип «лексус» на капот вашей «тойоты»?

До 1970 года, когда появился Дин Ламаар со своим безбашенным кроликом и безразмерной чековой книжкой, калифорнийский занюханный городишко Коста-Луна именно им и был. Занюханным городишкой. Однако Ламаар, в один присест заглотив большую половину Коста-Луны, возжелал гарантий, что его инвестиции будет защищать настоящая полиция, а не кучка болванов с томагавками.

Все сходились на том, что местная полиция отлично справляется с пьяницами и дебоширами. Однако страдавший паранойей Ламаар в ночных кошмарах видел, как отморозки устраивают гонки на его лошадках, верблюжатах и паровозиках. «Семейным ценностям – надлежащую охрану», – провозгласил Ламаар, имея в виду отнюдь не полицию Лос-Анджелеса.

Состоялось несколько деловых встреч. Нужные спицы подмазали, нужные спины почесали, и закон наконец был переписан. По слухам, юристы накатали целых сто пятьдесят страниц. Вот краткое содержание. «Фэмилиленд» не является подведомственным объектом полиции Лос-Анджелеса – до тех пор пока не вляпается в дерьмо. Перечисление факторов, подпадающих под определение «дерьмо», и заняло сто сорок девять страниц из ста пятидесяти.

За все эти годы нам довелось иметь дело с парой изнасилований и тройкой жалоб из категории «Этого урода не стояло в нашей очереди». Нынешнее убийство было первым в маленьком королевстве всеобщего счастья.

Мы припарковались у здания администрации с подкупающим названием «Утенок Декстер». Радикальное отличие от Утенка Дональда или Утенка Даффи. Надеюсь, убийца, подобно создателю «Утенка Декстера», не любит оригинальничать.

«Утенок Декстер» отвечает вашим самым смелым представлениям об административных зданиях южной Калифорнии – оно приземистое, устойчивое к землетрясениям. Архитектор не проявил ни собственной индивидуальности, ни познаний в утиной анатомии. На мой взгляд, следовало покрыть крышу черепицей в форме перьев или хотя бы скруглить очертания параллелепипеда, чтобы он больше походил на утку.

Мы миновали стеклянные двери, затем еще одни. Секретарша сидела за стойкой точно посередине, в двадцати футах от дверей. На тот факт, что данное здание несколько отличается от офиса обычной страховой компании, тонко намекали мультяшные персонажи в кислотных тонах, скалившиеся со стен.

Не успели мы приблизиться к стойке ресепшена, как по мраморному полу послышалось частое цоканье каблучков – к нам спешила брюнетка лет тридцати пяти, невыносимо сексапильная и без обручального кольца. На шее у нее была цепочка, на цепочке – удостоверение личности с фотографией, которое удачно улеглось на левой груди (полноценного четвертого размера, как я определил навскидку). На удостоверении значилось просто «Эми», однако я пялился достаточно долго – за это время можно было Декларацию независимости прочитать.

Мы с Биггзом предъявили свои удостоверения личности.

– Рада познакомиться. Меня зовут Эми Чивер, я руковожу Отделом корпоративных связей.

В участок мы вернулись к восьми вечера. Вертолет доставил нас на крышу Федерального управления, а внизу стоял на низком старте полицейский автомобиль с новой парой сопровождающих в униформе.

На сей раз отдел кадров руководствовался при отборе принципами равенства полов. Я впервые видел эту пару, однако поклясться мог, что они и в нерабочее время очень, очень дружны.

– Еще бы, – согласился Терри. – У парня такой доходчивый язык жестов. Все равно что вслух сказал: «Я сплю со своей напарницей».

– Язык жестов, говоришь? А я-то думал, это мой дедуктивный метод помог вычислить их связь. С другой стороны, будь я настоящим детективом, я бы не просил ФБР расследовать дело.

– 

Помочь

расследовать, – уточнил Терри. Всю дорогу из «Фэмилиленда» он сидел мрачнее тучи, но теперь, оказавшись в родных стенах, смягчился.

Я переступил порог ровно в половине шестого утра. Машина уже ждала. Точнее, полторы машины – у ворот стоял предлинный «линкольн», заднее сиденье которого по своим размерам само тянуло на отдельный номерной знак.

Водитель открыл передо мной заднюю дверь и очень вежливо поздоровался. Я уловил легкий европейский акцент, откинулся на сиденье, и «линкольн» почти бесшумно заскользил по темному, пропитанному росой Лорел-Каньону к аэропорту Бербанка.

Там меня поджидал капитан Тед Шеппард. Ему перевалило за сорок, он был высок ростом и имел классический квадратный подбородок – в моем представлении такие подбородки являются дополнительным подтверждением квалификации пилота. Гладко выбритое лицо Шеппарда сверкало бронзовым загаром; под нижней губой, впрочем, он зачем-то оставил клочок рыжеватой щетины.

– Ну вот, скоро осмотрите окрестности, – улыбнулся Шеппард и повел меня к двухмоторному самолету.

От Большого Джима я знаю о самолетах достаточно, чтобы сообразить: с реактивного самолета окрестностей видно не будет.

Дэниел Свен Иг родился в Лос-Анджелесе в 1947 году. Его сестра Инга родилась годом раньше. Отец, Ларе Иг, служил в армии вместе с Дином Ламааром, а карьеру завершил на «Ламаар энтерпрайзис», в узком кругу. Дэнни был голливудским ребенком. После колледжа он неплохо зарабатывал на телевидении – писал главным образом сценарии для сериалов про полицейских. В тридцать лет женился, через четыре года развелся. Еще через несколько лет Дэнни обрюхатил начинающую актрису, двадцатидвухлетнюю Барбару Шнайдерман, более известную как Бонита Шторм. У них родился сын Колби.

Дэнни было четырнадцать, когда отца выжили из «Ламаар энтерпрайзис». Ларсу, правда, заплатили за моральный ущерб, он попытался всерьез заняться живописью, однако так и не раскрутился. Через несколько лет Ларе устроился в маленькую студию, выпускавшую мультяшные рекламные ролики. Работа была стабильная, но ни в какое сравнение не шла с размахом «Ламаар энтерпрайзис». Еще через несколько лет у Ларса обнаружили болезнь Паркинсона. Она быстро прогрессировала, и вскоре Ларе уже не мог держать карандаш.

Однажды вечером, в 1985 году, Ларе, вернувшись домой, загнал машину в гараж, но не заглушил мотор. Ларе задохнулся; мало того, дым через окно проник в кухню, где на плите стоял чайник. В итоге дом взорвался. Жена Ларса выжила чудом. Она переехала в Олбани, штат Нью-Йорк, к дочери. Через две недели после трагедии подружка Дэнни сбежала вместе с их сыном. Иг больше никогда не слышал ни о ней, ни о Колби.

У Дэнни дело шло к сорока; он переживал кризис среднего возраста, усугублявшийся отсутствием какой бы то ни было карьеры. Дэнни тоже переехал в Олбани, поближе к матери и сестре. Он устроился в колледж преподавателем английского и подыскал юридическую компанию, которая согласилась возбудить против «Ламаар энтерпрайзис» иск о правах наследников, однако юристы из «Ламаар» успешно удушили этот иск в зародыше. В 1991 году, после смерти матери, Иг решил переехать из суетливого Олбани в относительно тихий Вудсток.

Иг увлекся политикой, был избран в городской совет от Демократической партии и даже трижды переизбирался. На его банковских счетах не обнаружилось ни подозрительных поступлений, ни крупных трат, свидетельствующих о выплатах наемным убийцам, призванным разрешить противоречия между Игом и «Ламаар». Поступление в размере пятидесяти тысяч долларов, сделанное девять месяцев назад, оказалось авансом за книгу, над которой в настоящее время работал Иг.

Ф.К. Фэлко оказался именно таким, каким я его себе представлял: рослым, крепким и смуглявым борцом с беззакониями. Помимо представительной итальянской внешности и мужественного рукопожатия Фэлко отличался интуицией, заставившей его захватить для меня теплую куртку.

– Здесь вам не тропики, – усмехнулся Фэлко, протягивая мне темно-синий пуховик. – У нас всего тридцать пять градусов,

[28]

а ближе к горам, где живет Иг, и того холоднее.

На парковке стоял белый джип с красной надписью «Шериф» по борту. Едва расстояние между нами и двумя копами, дежурившими на парковке, перестало быть непреодолимым для луженой глотки Фэлко, как он заорал:

– Ребята, спасибо, что не вызвали для моей колымаги эвакуатор!

Один коп рассмеялся, второй скривился.

Дом Дэнни Ига находился футах в пятистах от дороги, за деревьями, – если не знать, где он, ни за что не заметишь. Дом был большой, двухэтажный, обшитый выбеленными досками – совсем не пафосный, но внушительный. На лужайке еще лежал снег, но местами его успели прошить желтые и лиловые крокусы.

Мы вышли из машины. Парадная дверь открылась, и на крыльцо выскочила лохматая четвероногая пигалица. Через секунду она уже громко выражала недовольство моими туфлями. В дверном проеме появился хозяин.

– Я смотрю, шериф, вы снова ко мне пожаловали. Мне, вероятно, понадобится адвокат?

– Только если ваш йоркширский терьер нас покусает, – отвечал Фэлко.

– По крайней мере у вас появится повод меня арестовать. Тинкер, фу. – Последняя фраза адресовалась визгливому лохматому комку. Тинкер еще пару раз устрашающе пискнула, желая показать хозяину, что ситуация под контролем, и только затем побежала в дом.