Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва

Клёнов Николай Викторович

История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Однако любой историк в своих исследованиях обращается к альтернативной истории, когда дает оценку описываемым персонажам или событиям, реконструирует последствия исторических решений, поступков, событий, образующих альтернативу произошедшему в реальности. Тем не менее, всерьез заниматься альтернативной историей рискуют немногие серьезные историки.

И все же, отечественная история предлагает богатейший материал для альтернативных исследований, ведь даже само возникновение нашего государства на бедных и холодных равнинах северо-востока Европы, да еще и с центром в ничем не примечательном городке, выглядит результатом невероятного нагромождения случайностей. Почему с XIV века центробежные тенденции на Восточно-Европейской равнине сменились вдруг тенденциями центростремительными? А если бы собирание земель возглавил богатый Новгород или гордый Смоленск? А если бы пресловутое иго было свергнуто еще в XIII веке? На эти и другие вопросы ищет ответы автор настоящей книги.

Предисловие

История, как известно, не терпит сослагательного наклонения.

При этом любой нормальный историк регулярно вынужден игнорировать это «правило» и забираться в бескрайние области истории альтернативной. Попасть в эти края очень просто: достаточно попытаться дать оценку описываемым персонажам или событиям. Ведь для того, чтобы эта оценка была осмысленной, необходимо реконструировать (хотя бы про себя) последствия решений, поступков, событий, образующих альтернативу произошедшему в реальности. Тем не менее, всерьез заниматься альтернативной историей — историей альтернатив — рискуют немногие ученые. Но ведь так хочется узнать, что было б, если… И разреженную атмосферу академических сравнительно-исторических штудий заполняют фантасты, обрушивая на наши головы мириады альтернативных историй. В созданных этими творцами параллельных вселенных сотни «попанданцев» из нашего времени отчаянно штурмуют приемную товарища Сталина, пытаясь объяснить, что принесет стране самый длинный день лета; десятки их товарищей по несчастью учат жизни Ивана IV да пытаются предостеречь Бориса Годунова от коварства Романовых. Вот только очень редко, глядя на страдания этих пришельцев из будущего в нашем несчастном прошлом, подмывает крикнуть: «Верю!». И это значит, что есть место для опыта по синтезу страстного любопытства фантастов и холодного знания исторической науки, достаточно далеко продвинувшейся на сегодняшний день в понимании прошлого человечества. Есть место для альтернативно-исторических исследований, использующих методологию исторической науки не для реконструкции реального прошлого, а для конструирования его альтернативных сценариев. Фантастам такое исследование может помочь в выборе площадки для приложения буйной фантазии, а историкам доставит несколько минут здорового (надеюсь!) смеха и странный взгляд на привычные, казалось бы, проблемы.

Отечественная история, как по заказу, предлагает богатейший материал для таких альтернативно-исторических исследований, ведь даже само возникновение нашего государства на бедных и холодных равнинах северо-востока Европы, да еще и с центром в ничем не примечательном городке, выглядит результатом невероятного нагромождения случайностей. Причем ясно понимали это и сами наши далекие предки, резонно вопрошая: «Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти?» Почему вообще с XIV в. центробежные тенденции на Восточно-Европейской равнине сменились вдруг тенденциями центростремительными? А если бы собирание земель возглавил бы богатый Новгород или гордый Смоленск? А если бы пресловутое иго было свергнуто еще в XIII в.? А если бы…

Чтобы навести хоть какой-то порядок в лавине вопросов, что сорвалась после того, как мы «разрешили» альтернативные сценарии отечественной истории, пришлось принять без обсуждения несколько аксиом. Во-первых, мы положили, что исторические события подчиняются определенным законам, пусть даже законы эти до сих пор и не вскрыты до конца ввиду сложности объекта исторических исследований. Без этого предположения число возможных альтернатив стремится к бесконечности. Во-вторых, пришлось признать онтологическую, системную природу случайности и свободной человеческой воли в истории, причем случайность эта, не отменяя общих законов, в особые, исключительные моменты может повернуть весь ход событий. В физике, изучающей сложные нелинейные динамические системы (а любое человеческое общество с этой точки зрения есть сложная, нелинейная, неравновесная система), для таких случаев давно введено понятие области, или точки бифуркации. Сложная нелинейная система живет по своим непреложным законам, и практически всегда пренебрежимо малое воздействие пренебрежимо мало изменяет её эволюцию, но вот в точке бифуркации сколь угодно малое воздействие, любая не вовремя соскочившая подкова, способна привести к сколь угодно серьезным последствиям. Не было гвоздя — подкова пропала, не было подковы — лошадь захромала; и вот враг вступает в город, пленных не щадя.

Поиск таких «гвоздей» в поворотные моменты нашей средневековой истории, в её областях бифуркации, оказалось удобно оформить в виде шести относительно самостоятельных рассказов-глав с подробным введением, дополнениями и эпилогом. Каждая из глав чем-то похожа на остросюжетный детектив с завязкой, представлением подозреваемых, кульминацией и развязкой с последующим разоблачением-разъяснением. Мне нужно было каждый раз лишь по мере сил не портить уже приготовленную за меня прекрасную драматургию. Насколько это получилось — судить вам.

Глава 1

«Русская земля» и земли Руси в XI–XIII вв.

Всякому «Архимеду» от альтернативной истории жизненно необходима надежная точка опоры: ясное и детальное понимание мира, который он собирается мысленно изменять, внятное представления о законах, по которым происходили изменения в этом подлунном мире. Для меня такой обязательной точкой опоры будет работоспособная модель генезиса и развития существовавшего в IX–XIII вв. государственного образования, известного в историографии как Киевская Русь. Во избежание бессмысленных (для нашей задачи) споров о том, была ли та Русь государством, будем придерживаться знаменитого определения Вебера и считать государством «то человеческое общество, которое внутри определенной области… претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия» [

Вебер М.

Политика как призвание и профессия. Избранные произведения. М., 1990. С. 645].

Неизбежно упрощая и огрубляя цветущую сложность реального мира (но изо всех сил стараясь сохранить правдоподобие и предсказательную силу модели), основные особенности динамики рассматриваемого государства можно сформулировать в виде последовательности связанных тезисов. Практически все эти тезисы уже выдвигались и обсуждались в исторических исследованиях… но на сегодняшний день в самых различных областях человеческого знания существуют три условно пересекающихся пространства: пространство представлений общества — «образованных профанов»; пространство представлений академических ученых, непосредственно занимающихся с данным объектом исследований; пространство представлений «антиакадемического» сообщества. Яркий пример ситуации, когда эти миры уже практически перестают пересекаться — история ранней Руси от Рюрика до Владимира Святого. Действительно, если читатель-неспециалист (да и специалист, не занимавшийся древнерусской проблематикой) прочтет такие суждения, как:

• «поляне, древляне, кривичи, вятичи и другие восточнославянские племена»;

• «во второй половине XII в. центр Руси перемещается из Киева во Владимиро-Суздальское княжество»;

• «в 1380 г. Дмитрий Донской, одержав победу в Куликовской битве, сверг ордынское иго, но два года спустя хан Тохтамыш, разорив Москву, иго восстановил»;

1. «Русский союз Славиний»

6 сентября каждого года все прогрессивное человечество отмечает годовщину речи профессора Герхарда Фридриха Миллера на заседании императорской Академии наук в Санкт-Петербурге на тему Origenes gentis et nominum Russorum, с которой есть пошла великая «котора» в отечественной исторической науке. Как известно, так и неоконченная лекция вызвала спор между сторонниками скандинавского происхождения Руси (норманнистами) и их противниками (антинорманнистами), которому после ряда впечатляющих перерождений не видно конца и в обозримом будущем. К сожалению, имеющиеся у нас достоверные источники на тему происхождения Руси настолько бедны, а содержащиеся в них сведения настолько противоречивы, что составить полную и достоверную картину событий того времени практически невозможно. Можно лишь относительно уверенно утверждать, что в конце IX в. контроль над северной частью Восточно-Европейской равнины (с центрами в окрестностях Ладоги-Новгорода) и конечной точкой «волжского торгового пути» взял в свои руки балтийский по происхождению военно-торговый клан, который по имени его легендарного родоначальника принято называть Рюриковичами. Хотя его глава в X–XI вв. носил заимствованный, вероятно, у хазар титул «каган», для большей простоты будет употребляться славянский титул «князь» или «великий князь».

С какого бы берега Балтики — южного или северного — ни пришла «русь» Рюриковичей, её власть была внешней для потестарно-политических структур (красивый термин!), уже установившихся в IX в. на берегах Волхова, Западной Двины, Волги и Днепра. Описывая жизнь этих грандиозных территорий до Рюрика и непосредственно после его смерти, стоит повторить замечательную формулировку А. А. Горского:

«… этнополитическая структура раннесредневековых славян не может быть признана племенной в собственном смысле этого понятия. Племенной, очевидно, была структура праславянского общества… В результате расселения VI–VIII вв. она была разрушена и сформировались новые общности, носившие уже в основе не кровнородственный, а территориально-политический характер. Называть их «племенами» или «союзами племен» неверно фактически… У самих раннесредневековых славян особого термина для обозначения догосударственных территориально-политических общностей не было. Но в византийских источниках они именовались «Славиниями» (Σκλαβηία, Σκλαβυία)» [

Предложенное краткое определение для государства нашей ранней истории —

• северо-восточное ядро с Новгородом и Ростовом;

2. «Окняжение Славиний»

Остатки более чем боеспособных дружин Святослава Храброго, остатки его военной машины стали основой формирования во времена Ярополка и Владимира Святославичей «дружинного» государства, которое и назвали позднее Киевской Русью. Главным деянием того же Владимира Святославича стал переход на всей восточнославянской территории (кроме земли вятичей) к непосредственному управлению землей через князей-наместников рода Рюриковичей. Летописные известия о посажении Владимиром своих сыновей в землях бывших восточнославянских общностей говорят о том, что именно с ним следует связывать решительный и решающий шаг в складывании новой территориально-политической структуры, при которой восточнославянские земли находились под непосредственной властью киевской княжеской династии. В Новгороде (территория словен) Владимир посадил Вышеслава (после его смерти — Ярослава), Турове (дреговичи) — Святополка, в земле древлян — Святослава, в Ростове (финноязычная меря и славянские колонисты) — Ярослава (позже Бориса), во Владимире-Волынском (волыняне) — Всеволода, в Полоцке (полочане) — Изяслава, Смоленске (смоленские кривичи) — Станислава, Муроме (первоначально территория финноязычной муромы) — Глеба; еще один сын, Мстислав, встал во главе Тмутараканского княжества — русского владения-анклава на Таманском полуострове, созданного Святославом Игоревичем.

Источники сохранили только подробный рассказ о разгроме Владимиром Святым княжества полочан, возглавляемого местным князем Рогволодом. Сообщения о постоянных походах на вятичей, радимичей, хорватов не содержат душещипательных подробностей. Но именно во время «большого окняжения земли» умирает центр северян Коровель [

Андрощук Ф. А.

Чернигов и Шестовица, Деснинские древности. Брянск, 1995. С. 118–121]; Волынь уступает место Владимиру-Волынскому; горит, а затем «переезжает» на новое место Смоленск-Гнездово [

Мурашева В. В., Ениосова Н. В.

Исследования на пойменной части Гнездовского поселения. Первые итоги // КСИА. № 219]. Обобщая данные археологии, можно сказать, что в конце X — начале XI в. из 181 укрепленного поселения, существовавшего в IX — начале XI в., к началу XII столетия 104 (то есть 57,5 %) прекратили свое существование, причем у большинства из них это произошло на рубеже X–XI вв. [

Укрепление положения Рюриковичей сопровождалось стремительным усилением роли их главной ставки. Столичный характер Киева подтвердили великие князья Владимир (создание центрального языческого храма, а после принятия христианства — митрополии) и его сын Ярослав Мудрый (строительство Софийского собора и введение церемонии интронизации в нем великого князя). Однако было бы неправильным рассматривать государство Рюриковичей с обычной для современного человека, «территориальной» точки зрения. Киев в X–XI вв. был не столицей в нынешнем понимании этого слова, не был независимым от личности правителя сосредоточением государственного аппарата, а был лишь местом пребывания старейшего из князей, главы всего рода. Вообще, как ярко выразил эту мысль Алексей Толочко, Семья потомков Сокола-Рюрика — это и была тогда «форма» державы. Рюриковичи, захватившие всю полноту власти в Восточной Европе во второй половине X в., составляли сакральный княжеский род, власть была имманентным свойством представителей рода Рюрика, держава — единственно возможным видом существования. Нельзя сказать, что держава была смыслом существования рода, держава была — родом, государство непосредственно идентифицировалось с Рюриковичами. Создание государства и оформление его «жизненного пространства» — то есть смысл жизни Рюриковичей в наших глазах — были «побочным продуктом жизнедеятельности» семьи, подобно тому как производство воска и меда является смыслом существования пчелиного роя — с точки зрения пасечника, но не самих пчел. Для рода Рюрика власть оказалась мистическим образом соединенной с землей в обоих древнерусских смыслах этого слова — и с «землей-территорией», и с «землей-народом» [

Установленная Рюриковичами система корпоративного владения землями получила в историографии название «коллективного сюзеренитета» (термин предложен В. Т. Пашуто). По идее, каждый из членов рода имел свою долю в общем владении семьи, которая называлась «причастием». Уже упомянутый Алексей Толочко считает, что это слово употреблялось в прямом, сакральном его значении: «Своё коллективное владение княжий род рассматривает как «причастие»,

3. Рюриковичи и «люди» средневековой Руси

Крайне интересен затронутый выше В. О. Ключевским вопрос о взаимоотношениях князя с «людием», вопрос об основах княжеской легитимности.

Обычай

в X–XII вв. в сфере отношений власти и общества еще занимал то место, которое в дальнейшем будет принадлежать

закону

, а следовательно, основные элементы легитимации власти — претенденты и способ овладения властью; ритуалы и церемонии, этот способ освящающие; методы принятия решений и доведения их до населения — составляли достаточно устойчивое

ядро легитимности.

Причем, как мы сейчас увидим, это ядро восходило ко временам Олега-Игоря, ко временам до «окняжения» Славиний. Систематизируя сообщения источников, можно вслед за К. А. Соловьевым выделить три формы легитимации княжеской власти конкретного Рюриковича в конкретной земле [

Соловьев К. А.

Эволюция форм легитимации государственной власти в Древней и Средневековой Руси. М., 1999].

Приглашение

. Это самая «чистая» форма легитимации власти через символический «обмен» полномочиями между общиной (хранителем земли) и князем — предводителем дружины (хранителем порядка). Такой характер легитимации достаточно часто встречается в условиях острой конкуренции между князьями (а на самом раннем этапе — между конкурирующими княжьими родами). Подходящая ситуация возникла, например, после смерти Владимира Святого — и летопись излагает свою версию начинавшегося столкновения между Святополком и Борисом, сыновьями Владимира, в следующих терминах:

оставшийся в Киеве Святополк «съзва кыяны, и нача даяти им именье», добиваясь их согласия на занятие стола. «Они же приимаху и не бе сердце ихъ с нимь, яко братья их беша с Борисомъ»;

в это же время дружина князя Владимира и городское ополчение обращаются к Борису Владимировичу: «Се дружина у тобе отьня и вой. Поди, сяди Кыеве на столе отни» [Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи. Ч. 1 / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.-Л., 1950. С. 90].

Здесь нам важно не столько соответствие излагаемого реальному ходу событий, сколько соответствие представлениям составителя рассказа о «нормальном и правильном». И участие в решении вопроса о будущей власти в кризисной ситуации выбора и князя, и дружины, и горожан (воев из городского полка) явно не представляется летописцу чем-то ненормальным. Вот только нужно всегда помнить, что формально существовавшее право общества на призвание князя, без которого государственный механизм земли-волости был парализован, было радикально ограничено со стороны Рюриковичей правом силы. Так, ярчайший пример «призвания» в 1068 г. киевлянами Всеслава Полоцкого вместо Изяслава Ярославича — старшего сына Ярослава Мудрого, правившего в городе по отцовскому завещанию — закончился примерно через год с появлением под стенами Киева собранных Изяславом сильных отрядов под командованием его сына: «И пришед Мьстиславъ [Изяславич], исече кияны, иже беша высекли Всеслава, числом 70 чади, а другыя слепиша, другая же без вины погуби, не испытавъ. Изяславу же идущю къ граду, изидоша людье противу с поклоном, и прияща князь свой кыяне; и седе Изяславъ на столе своемь…»

4. Накануне нашествия. Обзор земель Руси

Важно подчеркнуть, что в источниках XI — начала XII в. «землями» именовались независимые государства («Русская земля», «Греческая земля», «Болгарская земля», «Лядская земля», «Угорская земля»). Термином же «волость»/«власть» в территориальном значении древнерусские памятники этого времени именуют главным образом владения князей Рюриковичей в пределах Древнерусского государства [

Горский А. А.

Русь. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С. 80–86]. Использование обозначения «земля» применительно к частям наследия Владимира Святого явно можно трактовать как свидетельство развития той самой «феодальной раздробленности». Поскольку далее для нас основным занятием станет разбор исторических альтернатив развития этих самых земель, то естественно попытаться сейчас в самом примитивном и схематичном виде набросать обзор их состояния. Чтобы дать самое общее представление о том, какие из перечисленных выше «сбоев» в наибольшей степени определяли историю конкретной земли, попробуем воспользоваться простейшей бинарной оппозицией «

княжья»/«вечевая» земля.

Доминирование княжья в политической жизни земли, торжество родового принципа наследования, развитая удельная система и долевое соправление князей в старшем городе земли — все это мы вслед за М. А. Александровым будем считать признаком торжества «княжей модели» власти в определенной земле (предложенное Александровым понятие «удельной» модели кажется не слишком подходящим, так как само понятие «удела» впервые встречается в источниках в XIV в. [ДДГ. М.-Л., 1950. № 2. С. 12]). Регулярное появление вечевых собраний в сфере высокой политики, связанные системы городовых вечевых собраний в схеме «город — пригород», постоянное нарушение династической преемственности в занятии княжеского стола — все это будут признаками «вечевой земли» [

Александров МЛ.

Русские земли-княжества IX–XV вв.: компаративистский анализ культурно-политических альтернатив. М., 2009. С. 104–136].

Один из главных выводов из этой занимательной (пусть и примитивной) таблицы — принципиальная невозможность:

связать земли XII–XIII вв. со Славиниями X в.;

выделить сколь-нибудь обширные и устойчивые области «европейского движения к демократии» и «азиатской тяги к деспотизму» — видно, что все тенденции еще слабы, расплывчаты, альтернативным историкам есть где разгуляться.