Поэтическое творчество Эллиса (Л.Л. Кобылинского) — выдающегося поэта, переводчика, теоретика символизма — практически неизвестно современному читателю. «Рыцарь без измены», единственный в русской поэзии певец Марии, Эллис соединял в себе, казалось бы, несоединимое — Данте и Бодлера; высочайший религиозный взлет и «Цветы Зла». «Один из самых страстных ранних символистов, разбросанный поэт, гениальный человек», — писала об Эллисе М. Цветаева. В книгу вошли оба изданных в начале века поэтических сборника Эллиса «Stigmata» и «Арго», собрание переводов «Иммортели» и фрагменты неизданной рукописи «Крест и Лира», опубликованные в парижском журнале «Символ».
Stigmata
Вместо предисловия
Эта моя книга, содержащая в себе произведения самого последнего времени, не представляет собой собрания отдельных, закрепленных в образы, разрозненных и самостоятельных лирических переживаний.
Во всей своей тройственной последовательности книга «Stigmata», на что намекает и самое название книги, является символическим изображением цельного мистического пути. Само собой очевидно, что самые главные основания и самые заветные субъективные устремления (пафос) автора ее касаются области, лежащей глубже так называемого «чистого искусства». Чисто художественная задача этой книги заключается в нахождении символической формы воплощения того, что рождалось в душе не непосредственно из художественного созерцания, а из религиозного искания.
Появление такой книги едва ли может озадачить или удивить именно в настоящее время.
Кризис современного символизма, уже приходящий к концу, является с самого начала лишь распадом так называемого эстетизма, т. е. того полуромантического, полудекадентического миросозерцания, которое, опираясь на иллюзию самоценности искусства и на ложный догмат аморализма, пыталось отождествить себя со всей областью символизма, с первых же шагов развития таившего в своих недрах неугасимый, священный огонь религиозного возрождения и великую идею синтетического искусства будущего, которое одно будет способно дать всей распадающейся нашей культуре безусловную религиозную санкцию и пробудить больную душу нашей расы к новому творчеству. Это обращение от эстетического иллюзионизма к мистицизму, говоря совершенно точно, — к христианству, внутри «современного символизма» является, быть может, самым существенным симптомом его развития, от Верлена и Гюисманса и до Роденбаха и Рильке. На этом пути неизбежно символизм приходит в интимную связь с священной символикой католицизма, над которой склоняется светлая тень величайшего из поэтов с его потрясающим благословением, тень Данте.
Эллис
Клеопатре Петровне Христофоровой
Stigmata
Часть I
В стране безумия
Роза ада
Жених
Злая лампада
Часть II
Ангел преддверия
Ночные стигматы
Петелийская надпись
Два голоса
первый голос
второй голос
Арго
Предисловие
Собранные в «Арго» стихотворения написаны в разное время за период с 1905 по 1913 год, написаны они в совершенно различные часы жизни, под влиянием различных переживаний, стремлений и влияний, на разных ступенях пути. Тем не менее, собранные вместе, они являют внутреннее единство. Далекие всякой гармоничности, всякой последовательности достижения, они кажутся неизбежными в самой смене путей, пройденных исканий, изменивших разбитых надежд и помраченных кумиров. Три внешне различных пути внутренне объединены здесь, и нет теснее объединения, чем неизбежный переход явления в свою противоположность. Тем вернее приходят все эти три пути к пути единственному и незыблемому, тем неизбежнее несбывшиеся мечты о новом превращаются в восстановление забытых обетов, ибо без исправления нарушенного, без возврата к оставленному нет пути вперед, пока утраченный Рай позади нас.
Современному поэту, все еще ревниво стремящемуся остаться только поэтом, но уже властно увлеченному потоком всеразрушения, потрясенному и ужаснувшемуся до конца, столь естественно отдаться голосам детства, этого малого утраченного Рая — призракам, снам и сказкам, которым не дано повториться никогда; только призраки детства — всегда реальны, только детские сны не знают пробуждения, сказки — конца, только поэзия детства чиста и незабываема. Но сны и сказки детства понятны и живы лишь для детской души. и как бы ни верилось в их возврат, они не вернутся; голоса детства оказываются слабой песенкой Табакерки с музыкой: вышел завод, гаснут огоньки елки, тают Ангелы, сны улетают, нет забвения, и Рай еще невозвратнее.
Тогда в тишине и пустоте отчаяния, подобно блуждающему огоньку, вспыхивает Голубой цветок, как иная весть об ином Рае, как звезда любящих, как чудо Мечты, вечно цветущей, как ключ в тайное царство единой и вечной песни, как путь посвящения в последнюю тайну сердца, как знамение новой религии менестрелей, «религии любви», как знак избранников и мучеников вечно-женственного.
Но ужасна тайна Голубого цветка! Кто поверит ему и пойдет за ним, тот под последним покровом тайны увидит лишь свой собственный лик. Кто узрит его, станет безумным!
Но, утратив мерцание чистой мечты, душа не вернется на землю, ибо на земле нет ничего, чего не было бы в царстве грезы; в самом безумии, в беспокойных изломах и изысканной прихотливости сочетаний, в опьянении странным и причудливым миром искусственного, в бреду самосозерцания, убегая от земли и неба в искусственный рай, в царство
Арго
1905
