В центральном посту тихо. Сюда не доносится жужжание главных электромоторов, не слышно шума буравящих воду винтов. Подводная лодка идет на глубине. Если закрыть глаза, кажется, что она неподвижно повисла в воде, затерявшись где-то между поверхностью и дном моря. Но стоит взглянуть на вахтенного командира, опускающего перископ, на сосредоточенные лица рулевых, удерживающих лодку на нужном курсе и глубине, — и эта иллюзия пропадает. Привычная обстановка рождает привычные ощущения: сразу чувствуешь, что корабль живет, движется, послушный умелым рукам.

Лязгает дверь водонепроницаемой переборки. Входит Аркадий Моисеев, одетый, как и все, по-походному: в меховой реглан поверх ватника и шапку-ушанку. Он только что обошел отсеки, побеседовал с моряками, объяснил им, в чем суть поставленной перед кораблем задачи. «Молодец, — отмечаю я про себя, — не может без того, чтобы не побеседовать с людьми. Очень хорошая командирская черточка».

Капитан-лейтенант Моисеев командует этой лодкой — «Щ-401» — недавно, всего около полугода. Но за это время мне, командиру дивизиона, не раз случалось выходить с ним в море, «на обеспечение», как говорят на флоте. Обеспечивать — значит следить, чтобы неопытный командир не наделал ошибок, опасных для корабля, поправлять его, если потребуется, давать ему вовремя нужные советы, одним словом, помогать ему набираться командирской премудрости.

Мне кажется, я неплохо знаю Моисеева. На подводном флоте он не новичок. Плавал на лодках штурманом, помощником командира, хорошо освоил наш трудный Северный театр. Во время совместных походов нельзя было не заметить таких его привлекательных черт, как рассудительность, умение владеть собой, спокойствие и доходящая до застенчивости скромность. С людьми он доброжелателен, прост. И моряки успели полюбить его. Когда они говорят «наш командир», в этом «наш» звучит неподдельное уважение и душевная теплота.

Но вот в самостоятельных походах Моисеев еще не бывал. Поэтому сегодня он вышел в море вместе со мной. Мне предстоит принять у него командирский экзамен в боевых, по-настоящему боевых условиях. Ведь сейчас на исходе 22 июня 1941 года — день, который навсегда войдет и в календари и в сердца наших людей, день, которым открывается знаменательная и трагическая глава современной истории.

И вот мы в море. Погрузились метров на сорок, чтобы спокойнее было, и начали долгую и нелегкую работу: менять у торпед установку глубины с пяти метров на два. Для этого торпеды нужно доставать из аппаратов. В лодочной тесноте это совсем не просто — почти голыми руками извлекать из узких труб восьмиметровые стальные сигары. Но что поделаешь, другого выхода нет.

Торпеда — это не пуля и не снаряд, а подводная лодка в миниатюре. Тонко сработанные и много раз выверенные механизмы яростно вращают гребные винты, придавая торпеде сорокаузловую

[3]

скорость. Хитроумные приборы удерживают ее на нужном курсе и на заранее установленной глубине, чтобы донесла она четыреста килограммов взрывчатки до неприятельского борта. Больших народных денег стоит торпеда! И расходовать ее на авось — значит поступать против совести и долга.

Мы работаем сосредоточенно, быстро, изредка ворчим, поминая всякими нелестными эпитетами тех, кто придумал устанавливать на торпедах пятиметровую глубину. Будто мы должны воевать только с линкорами да крейсерами. А где они, эти крейсера?

Наконец установки глубины на торпедах изменены. Но тут выясняется, что аккумуляторные батареи уже требуют зарядки. И уходим мы подальше от бухты, чтобы вдохнуть в батареи новые силы.

Запись об окончании зарядки делается уже на страничке вахтенного журнала, помеченной новой датой — 28 июня. Снова идем попытать счастья в ту самую гавань. Подходим. Осматриваемся. Транспорта и след простыл. Зато у входа в гавань плавают буйки и маячит сторожевой катер, — видно, фашисты успели поставить здесь противолодочную сеть. Досадно! Ну как тут не выругать боцмана и механика — прикатили во вражескую бухту, словно к теще на блины! Немцам надо было бы оказаться полными остолопами, чтобы не заметить показавшуюся из воды рубку.

Война подчас ведет к переоценке людей. Какие только метаморфозы не приходится наблюдать! Да и мерки, с которыми теперь подходят к людям, надо сказать, более определенные и зримые. Основной критерий — поведение в боевой обстановке. И вот иной, ранее ничем не выделявшийся командир в бою проявляет чудеса изобретательности и отваги. А другой, слывший передовиком и ходивший с гордо поднятой головой, вдруг оказывается растяпой и трусом.

Это, конечно, случаи крайние, на разных полюсах. Большинство командиров показали себя примерно так, как мы и ожидали, готовя их к войне. И все же крайние случаи, причем в худшем их проявлении, у нас были — от этого никуда не уйдешь.

Командир сто семьдесят второй «малютки» Лысенко до войны представлялся нам грамотным подводником и требовательным начальником. Лодкой он управлял без грубых ошибок, экипаж под его руководством хорошо сдавал учебные задачи. Словом, на поверхности все было благополучно.

Но в первом же боевом походе Лысенко показал свою полную несостоятельность. Едва началось плавание, слепой страх обуял его. Ему всюду мерещилась опасность. То и дело совершал он странные маневры, «уклоняясь» от противника, которым поблизости и не пахло. Это нервировало экипаж, вселяло в людей неуверенность. Где уж тут было искать вражеские корабли!

Худшее произошло на обратном пути в базу. Приняв свои самолеты за неприятельские, Лысенко произвел срочное погружение близ берега. Лодка ударилась носовой частью о подводную скалу. И тут, потеряв остатки всякого самообладания, командир впал в самую настоящую панику. «Это магниты! — закричал он. — У немцев специальные магниты, чтобы притягивать наши лодки. Мы в ловушке!»

Вторая половина сентября. Гитлеровцы, потерпев неудачу в июльском наступлении, пытаются наступать снова. Ожесточенные бои идут в районе Западной Лицы. Снова наши войска несут немалые потери, и снова плечом к плечу с бойцами 14-й армии сражаются морские отряды. Упругая сила нашего сопротивления, на которую натолкнулись гитлеровцы с первых дней войны на Севере, не ослабевает. Наоборот, она продолжает расти. Кажется, сами фашисты усомнились в возможности выполнить стоящую перед ними задачу. Во всяком случае, до нас дошли сведения: командующий горноегерским корпусом генерал Дитл донес высшему командованию, что для захвата Мурманска необходимо значительно увеличить количество войск. Такое умонастроение противника не может не сказаться на его моральном духе. А нам, разумеется, это лишь на руку.

Дитл просит командование и об усилении прикрытия фланга армии со стороны моря. Неприятельский флот на нашем театре сейчас насчитывает около пятидесяти вымпелов. В их числе вспомогательный крейсер, восемь эсминцев и шесть больших подводных лодок. Видимо, немцы чувствуют: этих сил недостаточно. Убедились, что наши корабли способны на большее, чем держаться на воде и не тонуть. И это их сильно беспокоит.

Теперь уже точно установлено, что фашисты снабжают свои сухопутные войска по морю, проложив коммуникации вокруг Скандинавии. Известно и то, что они интенсивно вывозят никелевую руду с севера Норвегии и Финляндии. А отсюда с еще большей очевидностью вытекает одна из главных задач Северного флота: вести беспощадную борьбу на вражеских коммуникациях. И решать эту задачу должны мы, подводники. Других сил и средств для этого сейчас просто нет: и авиация, и торпедные катера пока слишком малочисленны, чтобы на них можно было рассчитывать всерьез. А у надводного флота по горло своих дел. К его прежним задачам прибавилась новая и, как видно, первостепенная: участие в проводке союзных конвоев, которые уже начали приходить в Архангельск. Иными словами, он прикрывает наши собственные внешние коммуникации.

Вечером 19 сентября, после похода на «М-171», я сидел в своей «каюте» на береговой базе и перечитывал груду приказов, накопившихся в мое отсутствие. В Полярном в эти дни было относительно тихо. Погода все больше стояла нелетная, и неприятельские самолеты появлялись редко.

«Наша старушка» — так называет экипаж «Д-3» свою лодку с оттенком ласкового уважения. И правда, у нас на флоте нет подводного корабля старше ее.

«Старушка» славится своей командой. Здесь многие моряки коммунисты. Настоящее украшение экипажа, его крепчайшее ядро — сверхсрочники. Старшина торпедной группы, бессменный парторг лодки мичман Анашенков, например, плавал на «декабристах» еще на Балтике. С ними он и пришел на Север в 33-м году. Под стать ему и боцман Нещерет, и старшины групп Бибиков, Туголуков. Как-то они подсчитали, что за время службы пробыли в море в общей сложности по три года каждый.

Такие люди сильны не только виртуозным знанием своего дела. Каждый из них — и учитель, и воспитатель молодых моряков, и живой носитель лучших корабельных традиций. А воспитанию молодежи здесь издавна уделяют очень много внимания. Краснофлотцам, прибывающим из учебного отряда, сразу же стараются привить любовь к кораблю. Каждого в обязательном порядке знакомят с книгой «История нашей лодки». Здесь кроме биографии корабля, знаменательных дат из его жизни записана и такая памятка для новичков:

«Нам предстоит вместе совершить немало походов. Северные моря закалят тебя. Здесь ты можешь стать отличным подводником. Твои близкие — отец, мать, братья, сестры, твоя любимая — будут гордиться тобой. Флаг нашего корабля — это боевое знамя, дарованное Родиной. Под этим флагом, в каких бы водах ни находилась наша лодка, она — островок нашей Родины для тебя, частица великой Страны Советов… Когда пробьет час боевой тревоги, наша «Д-3» пойдет в атаку на врага. У нашей партии учимся мы бороться и побеждать, мы, молодые силы трудового советского народа. И мы победим…»

В войну экипаж «Д-3» вошел сплаванным, закаленным, испытанным в штормах. Приятно находиться с такими людьми в море. И снова с хорошим чувством иду я на эту лодку, чтобы принять участие во втором ее боевом походе. В это плавание идет и начальник политотдела бригады полковой комиссар Алексей Байков.

— Нашего полку прибыло, — сказал мне при встрече Магомед Гаджиев, сверкая белоснежной улыбкой. Мне уже были известны бригадные новости. Я знал, что первый дивизион пополнился тремя новыми «катюшами» под номерами 21, 22 и 23. Они еще летом перебрались Беломорским каналом из Ленинграда в Архангельск и теперь, после окончательной доделки, пришли к нам.

— Поздравляю, Керим, — пожал я руку старому товарищу. — Дивизион у тебя теперь большой. До Нового года небось и не увидимся. Будешь в море безвылазно — только лодки меняй.

Это пророчество оказалось близким к истине. Керим не засиживался на берегу. Был, например, случай, когда он в обед вернулся с позиции, а ужинал уже в море, на другой лодке…

Итак, в первом дивизионе стало пять подводных крейсеров, и в ближайшее время ожидается приход шестого — «К-3». Но этим пополнение бригады не исчерпывается. Кроме «катюш» к нам пришли и две «эски» — сначала «С-102», потом «С-101». Эти средние лодки крупнее «щук» и новее их. Вместе с «Д-3» они составили ядро дивизиона, который стал числиться вторым. Второй дивизион, конечно, будет расти. Командует им старший лейтенант Хомяков. Он привел «эски» с Балтики.

Почему дивизион возглавляет старший лейтенант? Кто он: выскочка или необычайно одаренный юноша? На самом деле ни то и ни другое. Просто — превратности службы. И как тут не вспомнить нашу общую с Хомяковым флотскую юность!

Сегодня — 5 декабря, День Конституции. Праздник везде есть праздник, даже под водой. И кок наш расстарался, сделав все возможное и невозможное, чтобы из консервно-крупяного рациона получился достойный события обед.

Мы сидим в тесной кают-компании за узким столом. Боевая норма — сто граммов — разлита по стопкам. В торжественной тишине поднимается с места старший политрук Гусаров и провозглашает тост за Москву, под которой сейчас напряженное затишье, за Родину и — из песни слова не выкинешь — за Сталина. Мы стоя аплодируем. А когда хлопки стихают, механик Челюбеев добавляет:

— И за нашу «старушку», чтобы рос ее боевой счет…

Как, вероятно, уже догадался читатель, я снова на «Д-3». После предыдущего похода на «старушке» сменили командира. К Константинову не было претензий — в море он действовал толково и грамотно, его представили к ордену. Но вот нервное напряжение походов ему, видно, не под силу. Природа распорядилась так, что не у всех людей нервная система имеет одинаковый запас прочности. И Константинова сочли целесообразным использовать на другой должности.

Командиром «Д-3» назначен капитан 3 ранга Бибеев. Михаил Алексеевич — представитель той самой плеяды бывших гражданских капитанов, к которой принадлежат и Уткин, и Лунин. Но в отличие от них он уже успел окончить военно-морскую академию. Перед академией командовал лодкой, и стаж в этой должности у него не маленький. Только опыта плавания в Баренцевом и Норвежском морях ему пока что недостает.

Мы вступили в 1942 год. Что же дал нам год минувший, чему научили нас шесть месяцев войны, к каким привели результатам?

Обстановка на сухопутном фронте в Заполярье стабилизировалась. Осеннее наступление немцев окончилось для них полным провалом. После нашего контрудара они даже были вынуждены кое-где уступить ранее захваченные позиции. Но противник все еще превосходит нас и в живой силе, и в авиации, артиллерии, минометах. Зато наше превосходство — в ни с чем не сравнимой любви к Родине, в твердости духа, в ясности цели, в жгучей ненависти к захватчикам. Эти понятия из категории идеологии материализовались во вполне реальную боевую мощь. Ее осязаемое воплощение — и в подвиге матроса Ивана Сивко, бросившего последнюю гранату под ноги себе и окружившим его вратам («Русские в плен не сдаются!»), и в победах летчика Бориса Сафронова, дерущегося на своем истребителе один против десятерых.

Но одних этих сил еще недостаточно, чтобы вышвырнуть гитлеровцев с нашей земли. А фашисты при всем их численном и техническом превосходстве не настолько сильны, чтобы смять, задавить нас. Таким образом, война приняла позиционный характер.

В том, что немцы не могут накопить достаточно сил для продвижения вперед, есть «вина» и нашей бригады. Тонут торпедированные танкеры — и германские летчики отсыпаются на аэродромах, дожидаясь бензина. Идут на дно груженые транспорты — и горные егеря пляшут на морозе без теплой одежды, уменьшают свой дневной рацион, экономят снаряды и патроны.

В начале войны мы топили мало. И теперь понятно почему. Дело было не только в отсутствии опыта. Лапландская группировка противника не испытывала большой нужды в снабжении, она имела все необходимое, по расчетам фашистского командования, чтобы молниеносно, с ходу взять Мурманск. Провал блицкрига был особенно ощутим здесь, на Севере. Для второго, осеннего наступления, а затем и для ведения позиционной войны корпусу Дитла потребовалось пополнение ресурсов, большое пополнение. И неприятельские коммуникации ожили. Ожила и наша боевая деятельность. Мы сражались плечом к плечу с армией, подрывая жизненные силы противостоящей ей группировки врага.