Старый седой Саид долго прилаживал палку к полуразрушенному дуплу дерева. Дерево лет двадцать назад расщепила молния. Оно раскололось надвое, и засохшая отколотая половина грустно повисла над пропастью. Упасть вниз ей не давала тонкая, едва заметная сверху, но достаточно прочная внутри корневая система. Даже получив сокрушительный удар, дерево продолжало цепляться за почву всеми оставшимися силами. Поэтому именно к нему так часто приходил старик Саид и долго часами в раздумье сидел над обрывом. Прислонившись к уцелевшей половине, он пристально вглядывался куда-то в глубину пропасти и время от времени глубоко вздыхал.

Узнав о том, что в соседнем ауле родился мальчик по имени Аслан, Саид всю ночь просидел у дерева, плотно прижав голову к расщелине.

Наутро невестка старика, Бетия, прибежав к обрыву, с ужасом увидела перекошенное от боли лицо Саида. Она осторожно оттащила его от расщелины, уложила на траву и начала растирать ему щеки. Старик только мычал и невнятно пытался что-то сказать, показывая куда-то в глубину пропасти. Бетия с опаской, цепляясь обеими руками за остатки веток, силилась увидеть то, что навело такой ужас на старика. Но, в пропасти не было ничего. Только стая потревоженных ворон вспорхнула откуда-то снизу и с бешенным криком шарахнулась в сторону соседней горы.

От этого крика старик неожиданно встрепенулся, перевалился на живот. Затем подобрал под себя ноги и встал на колени, обернувшись в сторону пропасти. Из его перекошенного ужасом рта вырвалось только одно слово: «Шайтан!» Он из последних сил пополз к обрыву и, сложив руки на груди, упал в зияющую пустоту.

Пораженная Бетия еще долго стояла над пропастью. Затем тихо подобрала оставшийся у старого дупла посох и медленно побрела в сторону аула.

Глава Собственной Канцелярии Большого Брата заглянул в кабинет шефа, когда тот в задумчивости сидел за столом, тупо уставившись в одну точку, расположенную где-то в противоположном углу. Под его правой рукой с командирским хронометром на запястье лежал тонкий лист бумаги и дорогая ручка с золотым пером. Время от времени Большой Брат переводил взгляд со стены на лист бумаги и в нерешительности жевал губами. Затем дважды дыхнул на перо и неуверенно вывел внизу листа загогулину. Глава Собственной Канцелярии тут же подхватил подписанную бумагу и, мотая из стороны в сторону бородой, пятясь, выскочил из кабинета.

Через минуту его голова, а затем и все прочие части тела опять появились в проеме двери.

— Честное слово, вы не пожалеете! — Он ловко пристроился на стуле около приставного столика и радостно затараторил. — Я совершенно уверен. Моша из «Бетты» за него полностью ручается. Это будет надежный кадр. Он у Моши всем пиаром заведовал. Нам как раз нужен именно такой. Будет писаками и депутатами командовать. А то они совсем распоясались.

— Н-да… — протянул Большой Брат.

— Совершенно верно рассуждаете! — подхватил Глава Собственной Канцелярии. — У нас же впереди большие дела! И Дед вас просил прислушаться. А Дед свое дело туго знает.

Браток долго, внимательно рассматривал табличку со своим именем. Затем наблюдал, как рабочий прикручивает ее к лицевой стороне двери обширной приемной. После чего направился обживать огромный кабинет. Первым делом он примерил кресло то придвигая, то отодвигая его от стола. С восхищением оглядел телефоны с гербами на приставном столике. По-хозяйски проверил содержимое шкафа за спиной. Обнаружив в нем непочатую бутылку французского коньяка, бережно обтер ее рукавом пиджака и поставил на место. Затем уселся за стол, придвинул к себе лист бумаги, массивный чернильный прибор с дорогой ручкой и размашистым почерком написал «Теперь Я здесь хозяин!». При этом букву «Я» обвел жирным кругом. Внимательно со стороны посмотрел на написанное и, вдруг испугавшись, начал замазывать фразу. Ручка скользила по бумаге, оставляя жирные пятна, но слова продолжали проступать. Тогда Браток огляделся по сторонам и увидел возле окна небольшой агрегат для уничтожения бумаг. Подбежал к нему, нажал на кнопку и начал запихивать помятый лист внутрь. Агрегат застрекотал, и вскоре от опрометчивого заявления остался только пшик.

В этот момент из аппарата на столе раздался мелодичный голос секретарши.

— К вам представители Верхнего Совета.

Браток поспешно занял место за столом, нажал на кнопку ответа и принял величественный вид.

— Пусть войдут!

Уже через пол года после появления Братка в Собственной Канцелярии Большого Брата стали происходить странные вещи. Сотрудники как будто перестали друг друга узнавать. Каждый пытался проникнуть в свой рабочий кабинет втихаря, быстро пробегая по всем закоулкам коридоров. А если случалось в этих закоулках столкнуться, то они натянуто друг другу улыбались и, отворачиваясь к стене, стремились быстрее проскочить место встречи. Особенно опасались перемещаться по той части здания, в котором находилась приемная Братка. Потому что каждая встреча с ним заставляла невольно съеживаться и оставляла в организме неизгладимый осадок, который весьма напоминал эффект сильно перченого сладкого пирога. Из-под черных густых бровей Братка сверкали бездонные голубые глаза, пугающие своим холодом и коварством. И даже когда он улыбался, у присутствующих невольно внутри все сжималось. Казалось, что вот-вот из его рта вырвется острое жало и нанесет смертельный укус. Особенно опасались моментов, когда Браток начинал кого-то похваливать. По первоначалу многие, привыкшие к безалаберности отношений при прежнем хозяине Палат, которого все любовно называли Дедом, воспринимали эту похвалу как должное. Но, после того как двое сослуживцев, получивших хвалебные оценки Братка, вдруг узнали о своем фактическом отстранении от серьезных дел, а, следовательно, и от дополнительных материальных благ, отношение к этой «милости» изменилось.

Однако как-то постепенно патологическая боязнь сменилась столь же патологическим стремлением как можно чаще общаться с Братком. Но общаться с ним каждый предпочитал втайне от других. Причем маршруты своего продвижения в сторону заветной приемной отрабатывали тщательно, заранее готовя версию своего нахождения в этой части здания на случай нечаянной встречи с сослуживцами. Тайное доносительство стало неотъемлемой частью жизни всей Собственной Канцелярии.

Приходящего с очередным доносом Браток выслушивал спокойно, делая небольшие заметочки в своем заветном блокноте. Потом так же спокойно говорил «принято» и отворачивался от доносчика, выказывая полное равнодушие. Но все прекрасно знали, что ни одно слово, произнесенное в стенах этого заветного кабинета, не пропадало даром. Браток впитывал все. Все тонко и точно анализировал. И никому и ничего не прощал. Никто кроме Большого Брата не смел говорить с Братком на повышенных тонах. Даже Глава Собственной Канцелярии предпочитал в разговоре с ним придерживаться товарищески просительных интонаций. Тем более что Моша, по рекомендации которого Мошонка стал Братком, неоднозначно намекнул, что тот как был, так и остался его Тенью. И это означало, что за спиной молодого синеглазого юноши находится вся мощь «Бетты». А ссориться с ней не хотел даже Большой Брат.

Хотя мало кто знал, что на самом деле никакой мощи у Банковской Империи, составной частью которой являлась «Бетта», нет. Ее лидеры, которых с легкой руки Братка все стали называть Олигархами, давно и надежно не ладили друг с другом. Каждый из них жил своей совершенно обособленной жизнью. И только когда возникала опасность для всей Империи, они на время сплачивали ряды и показывали свой мощный оскал. Каждый из Олигархов старался до поры до времени держаться в тени и все вопросы в Палате решать исключительно через своего человека. Таким человеком был Браток.

Этот заведенный порядок не смел изменять никто. Таков был негласный неписаный закон.

Совещание у Большого Брата затянулось, как никогда. Начало было довольно вялым. Собравшиеся долго сидели, молча глядя друг на друга. При этом Начальник Службы Государственной Безопасности постоянно нервно теребил свой блокнот, то открывая, то закрывая его на разных страницах. Большой Спикер радостно со всеми раскланивался, как будто не понимая, что произошло. Зато Малый Спикер, уже имевший значительный опыт подавления Недовольства, сурово уставился куда-то в угол огромного зала и время от времени тяжело вздыхал. Напротив него важно устроился за столом Премьер-Министр. Его постоянно слегка сморщенный лоб излучал некоторую настороженность и озабоченность. Рядом с ним примостились Министр Финансов и Министр Экономики. Оба о чем-то как обычно оживленно спорили. Пристроившийся к ним сзади Министр Чрезвычайных Ситуаций долго пытался вникнуть в суть спора. Но, так ничего и не поняв, махнул рукой и двинулся в дальний конец стола. Особняком ото всех расположился Министр Общественного Здоровья. Он перекладывал бумаги из одной стопки в другую, постоянно что-то в них исправляя карандашом. Время от времени закатывал глаза к потолку и удовлетворенно хмыкал про себя.

Последними в зал заседаний быстрой походкой вошли Глава Собственной Канцелярии и Браток. И только после этого огромная боковая дверь отворилась, и в зал буквально вбежал Большой Брат.

Все присутствующие вскочили с мест. Будто не замечая их, Большой Брат уселся во главе стола и начал быстро перебирать в руках полу скомканные листки бумаги.

— Ну, что вы обо всем этом думаете? — закончив читать сводку, спросил он, в упор взглянув на присутствующих.

В зале воцарилась полная тишина, которая только изредка прерывалась скрипом стула под внезапно заерзавшим Премьер-Министром.

Давно уже Виктор Петрович Воронцов не встречал 1 сентября вдали от Родины. И хотя свою реальную педагогическую деятельность в школе завершил более 15 лет назад, каждый новый учебный год непременно встречал в одной из школ у своих друзей по профессии.

Просто именно в этот день ему необходимо было ненадолго погрузиться в атмосферу всеобщего праздника. Хотя с каждым годом праздник этот становился все более и более грустным.

Объяснить причину этого явления он как ученый, много лет отдавший педагогической науке, конечно же, мог. Но от этого становилось еще грустнее.

Что-то в отлаженном механизме русской школы в последнее десятилетие сломалось, и она медленно начала скатываться под гору, рискуя за каждым новым поворотом улететь в овраг.

Но 1 сентября об этом думать не хотелось.

1

В жизни каждого человека обязательно бывает момент, когда, проснувшись однажды утром, ты вдруг начинаешь ощущать свою полную ненужность в этом мире. К горлу вдруг подступает острый комок, под ложечкой начинает сосать противный червячок и от навалившейся тоски становится нестерпимо больно во всех частях тела.

Подобного Санька еще не испытывал никогда.

Бывали в его жизни, как он считал, достаточно трагические моменты. Но вот такой тоски и отчаяния еще не бывало.

И дело даже не в том, что наступившее первое сентября он встречал в этом году в непривычном одиночестве. Просто впервые он вдруг ощутил полную растерянность в этом мире и полную свою ненужность никому.

1

Сегодня Вера Александровна проснулась очень рано. Всю ночь ее мучили неясные предчувствия. А под утро вдруг явился образ Божьей Матери с младенцем Иисусом на руках.

Божья Матерь почему-то очень грустно взирала на окружающий ее мир, и в глазах ее стояли слезы.

Доковыляв своей старческой походкой до умывальника, Вера Александровна долго спускала застоявшуюся за ночь воду. Затем несколькими большими пригоршнями ополоснула себе лицо, аккуратно растерлась мягким вафельным полотенцем и направилась в свою маленькую импровизированную кухоньку.

Там долго пыталась заваривать себе кофе.

1

Новый учебный год на факультете журналистики всегда начинался торжественно.

Студенты старших курсов уже заранее готовили свой традиционный «капустник», который одновременно являлся и приветствием, и напутствием вновь поступившим товарищам. А новички уже в первые три дня должны были не только познакомиться с распорядком студенческой жизни, но и выпустить первый номер своего «Студенческого вестника» с описанием своих первых впечатлений от пребывания на факультете.

Что касается традиционного «капустника», то проблем, как всегда, никаких не возникло. Уже третьего сентября руководитель агитбригады доложил заместителю декана, что действо готово, и они в любой момент его продемонстрируют.

А вот со «Студенческим вестником» намечался явный провал.

1

Здание Верховного Суда на Поварской улице никогда не вызывало у Воронцова никакого особого трепета. Обыкновенный серо-желтый, слегка мрачноватый дом, зажатый такими же мрачными домами в узких приарбатских переулках. По сравнению с ним даже здание знаменитого Дома Литераторов, находящееся буквально на соседней улице, выглядело намного более помпезно и элегантно.

Впрочем, видимо, для такого учреждения как Верховный Суд и не требовалось особой внешней презентабельности и привлекательности. Ибо, как понимал Воронцов, решались в нем вопросы далеко не праздничного характера.

Правда, неказистость внешнего вида этого учреждения полностью компенсировалась внутренней помпезностью. Мраморные полы, обилие стекла и зеркал, а также высокие потолки сразу приводили прошедших сюда через узкий подъезд с милицейскими кордонами в некий трепет и заставляли задуматься о бренности жизни.

Огромное электронное табло сбоку от входа высвечивало информацию по всем делам, которые рассматривались в данный день. И это чем-то напоминало железнодорожный вокзал. Только пассажиров под этим табло было всегда немного. И, едва взглянув на его содержание, они бежали вслед за сопровождающими их лицами.