Вступительная статья, перевод с латинского и комментарии В.Н. Ярхо

Вестник древней истории, № 1-4, 2002; № 4, 2003.

«Дневник Троянской войны», известный под именем Диктиса с о-ва Крит, — мистификация, сочиненная неизвестным автором по-гречески (название ее было, вероятно, «Εφημερις τοΰ Τροικοΰ πολέμον») и переведенная на латинский неким Луцием Септимием. Греческий оригинал датируют либо исходя из отсылок в письме Септимия и в прологе, к временам Нерона, 70-ми годами I в. н.э. (так поступает последний издатель), либо II в. н.э.

[1]

От него до нас дошли два достаточно испорченных папирусных отрывка, соответствующие главам от начала 9-й до середины 15-й и неполной 18-й из книги четвертой

[2]

. Из этих отрывков видно, что переводчик достаточно близко следовал оригиналу

[3]

, поэтому перевод их, хотя бы в качестве приложения, не имеет смысла. В датировке латинского текста, удержавшего от оригинала название «Эфемерида» («подневная запись»), исследователи колеблются между III и IV вв. Он сохранился целиком, за исключением конца предшествующего ему письма Септимия некоему Квинту Арадию Руфину. Кем был Септимий, неизвестно; имя Арадия Руфина носили консул 311 г. и городской префект в 376 г., однако отождествление хотя бы одного из них с адресатом Септимия остается ненадежным.

Что «Дневник» является фикцией, ясно не только умозрительно (кому могло прийти в голову во время Троянской войны, если она на самом деле была, вести ее дневник, да еще финикийским письмом?), но и по его содержанию: автор достаточно часто описывает события в Трое, о которых он никак не мог знать. Один раз он, правда, сообщает, что узнал о них от очевидцев (I. 13), но в дальнейшем, вплоть до кн. VI. 10, отбрасывает и эту мотивировку. Впрочем, если признать результатом собственных наблюдений хотя бы греческую часть дневника, то и здесь концы не сходятся с концами: как мог автор, сражавшийся в одной стороне поля, знать, что происходит в другой? Уж и вправду не было ли среди ахейцев специального военного корреспондента, освобожденного от участия в боях?

Смысл же и назначение «Дневника» определяется одной фразой: «Где только возможно, писать все наоборот по сравнению с традицией». Может быть, Диктис (будем условно называть его так) и использовал в этих случаях какие-нибудь неизвестные нам источники, но вероятность этого представляется крайне сомнительной. Скорее всего мы имеем дело с его собственным вымыслом, который придает всему сочинению характер, близкий к популярному в последние века античности мифологическому роману.

Прежде всего, в соответствии с законами жанра отрицается всякая заинтересованность богов в участии сражающихся сторон, и даже, когда допускается такая возможность, она предполагается только как альтернатива случаю (I. 19; 21; II. 30). Неприязнь богов можно разглядеть разве лишь еще в одном эпизоде — отвержении жертв, приносимых троянцами (V. 7-8). В остальном нет ни слова о суде Париса, и не Афродита спасает его в поединке с Менелаем; Аполлон не принимает участия в убийстве Патрокла, а потом и Ахилла. Нет и речи о предсказании, в соответствии с которым Троя не могла быть взята вторично без лука Геракла и привлечения Неоптолема. Афина не побуждает Пандара к провокационному выстрелу; не она вдохновляет греков на сооружение деревянного коня, а Гелен, и к тому же коня этого вводят в Трою пустым; смысл его — в разрушении троянских стен, через которые проникают греки (V. 7, 9, 11). Умалчивается о том, что буря, настигшая греков на пути из Трои, была вызвана Посидоном и Афиной (Од. IV. 492-511; Эсхил. Аг. 650-660; Еврип. Троянки. 69-97). Причина скитаний Улисса — не гнев Посидона, а насилие со стороны Теламона (VI. 55); Афина и не думает помогать в чем-либо своему любимцу.

Но, положим, вера в олимпийских богов ко времени Диктиса и в самом деле сильно потускнела, и он пытается найти событиям чисто человеческую мотивировку. Как обстоит у него дело с героями? Не многим лучше, чем с богами.