«Ты мне только пиши…» — удивительно светлая повесть о любви к людям. Любви, способной растопить лед одиночества, сделать человека счастливым.
«Хроника пикирующего бомбардировщика» — давно ставшее классикой произведение о Великой Отечественной войне.
ТЫ МНЕ ТОЛЬКО ПИШИ…
Волков лежал в коридоре хирургического отделения.
В том месте, где стояла его кровать, было совсем темно, и только в конце коридора, на столе дежурной сестры, горела маленькая, приглушенная абажуром лампочка.
В левой руке толчками пульсировала боль. Боль прерывала дыхание, покрывала губы шуршащей корой и сотрясала тело Волкова мелкой непрерывной дрожью. Волков отсчитывал десять толчков и на несколько секунд терял сознание. В себя его приводил далекий свет на столе дежурной сестры, и Волков снова начинал считать.
На десять толчков его хватало…
В какое-то мгновение, кажется, на седьмом толчке, лампа стремительно всплывала вверх, а затем начинала неумолимо двигаться к лицу Волкова, заполняя собой все: пол, потолок, стены и высокие белые двери палат. Весь окружающий мир становился одной только лампой, и Волкову казалось, что теперь он сам несется в это кипящее море света. И столкновение Волкова с этим неумолимым блистающим ужасом рождало десятый болевой толчок, после которого Волков терял сознание. И все начиналось сначала.
ХРОНИКА ПИКИРУЮЩЕГО БОМБАРДИРОВЩИКА
Пролог
Моросит мелкий дождь. Он прижимает к земле редкую степную траву и собирается в рябые лужицы…
Рядом с молодым леском на небольшом полевом аэродроме группами по три-четыре самолета стоят бомбардировщики Пе-2. Вдалеке виднеются оставшиеся от мирного времени колхозные бараки и наспех вырытые землянки.
Несмотря на плохую погоду, машины облеплены техниками, механиками и мотористами. Они копаются в моторах, чистят, латают, приводят в порядок боевые машины под аккомпанемент самых обычных звуков удивительно мирного ремонта. Нервно визжат ручные дрели, хрипят напильники, лязгают гаечные ключи. Где-то пробуют завести двигатель. Он то взрывается большими оборотами, то выстреливает выхлопными патрубками, то зачихает и вовсе заглохнет. И опять все сначала…
Чей-то спокойный голос говорит:
— Четвертый день идет дождь…
День первый
«Студебекер» тащил большую платформу. На платформе возвышалась гора бомб в ящиках из деревянных реек.
Моросил дождь. Черные бомбы блестели сквозь белые рейки. Наверху, на бомбах, сидела команда оружейников. Пятеро парней накрылись куском брезента, хоронясь от дождя.
«Студебекер» с бомбами прополз мимо барака второй эскадрильи.
«Луч луны упал на ваш портрет…» — донеслись из барака звуки патефона.
Два молоденьких летчика расположились в углу барака возле патефона. «Луч луны упал на ваш портрет…» — грустно пел Утесов. Эта фраза повторялась много раз: один из летчиков все время ставил пластинку сначала, а второй записывал текст.
День второй
Опять медленно ползет «студебеккер» с бомбами.
На бомбах сидят пять оружейников. Один другому дает прикурить, все время переругиваясь с третьим…
На большой высоте идут пикирующие бомбардировщики.
В головной машине на флагмане за штурвалом сидит командир полка Дорогин. Рядом с ним штурман полка.
Кабина Архипцева и Гуревича… В отсеке стрелка-радиста — Женька Соболевский…
День третий
Медленно двигался «студебеккер» с бомбами. Он полз мимо землянок к стоящим вдалеке самолетам.
По дороге шли четверо. Впереди командир бомбово-артиллерийского отдела (БАО) — прихрамывающий майор, сзади понуро брели Архипцев, Соболевский и Гуревич.
У окна штабной комнаты стояли начштаба, штурман полка и командир полка подполковник Дорогин. Они наблюдали, как «ведут» экипаж «сто пятнадцатого».
— Судить их, подлецов, надо! — сказал начштаба. Он вынул расческу и стал причесывать свои редкие волосы.
Дорогин удивленно ухмыльнулся и покачал головой. Он слегка заикался и, как все люди, страдающие этим недостатком, был человеком немногословным и застенчивым.
День четвертый
Через все летное поле движется «студебеккер». Он тащит несколько платформ, доверху нагруженных бомбами ФАБ-100. Бомбы в круглых рейковых ящиках.
Напряженно урчит «студебеккер», медленно и неумолимо продвигаясь к стоящим вдалеке бомбардировщикам…
В штабе у стола, на стульях и на койках расположился весь комсостав полка. Все смотрят на Дорогина, который говорит по телефону. Вернее, Дорогин не говорит, а слушает, молча кивая головой.
— Ясно… — наконец вставляет Дорогин. — Есть! Не повторится… Г-готовы. Через тридцать минут. Слушаюсь, товарищ генерал. Благодарю. Вас понял.
Дорогин положил трубку, потер ухо и посмотрел на всех:
