Первая книга автора. В нее вошли повесть о работе подростков во время войны на заводе, рассказы нравственно-психологической проблематики: размышления о счастье, добре и зле, истинных ценностях человеческой жизни.
Книжка эта о тревожной юности мальчишек военных лет,
а еще о Добре и Зле,
и о нас с вами, читатель, —
вчерашних и нынешних,
больших и маленьких,
Повести
ПОКА ОТЦЫ ВОЕВАЛИ
— Вениамин, вставай…
Венка сладко потянулся — аж косточки хрустнули, приоткрыл глаза. Сторожко светало.
Затаив дыхание, стал ждать, когда отец тронет и позовет. Уж больно нравилось ему отцовское «Вениамин!» Для всех он просто Венка, а отец почему-то называл — сразу и не выговоришь. Может, подтрунивал? Но Венка чувствовал иное — уважительное к себе отношение.
Повеяло теплом: это отец поправил одеяльце. А может, грезилось…
Вдруг в сознании вспыхнуло — сегодня же рыбалка! Ведь он нарочно положил под голову сучкастое полено: хотел доказать, что не проспит. И на тебе!
Глава первая
ВОЕННЫЙ ОБЪЕКТ
Поднимая клубы пыли, по Первомайской расшатанно прогромыхала полуторка. Около школы остановилась, и на лужайку высыпала стайка новобранцев, в обмотках и белесых, прослуживших, должно быть, не один срок, гимнастерках.
Школа оказалась запертой на висячий замок.
— Со-орвать! Быстро! — приказал старшина, коренастый крепыш с выбритым до синевы затылком; из-под фуражки у него фасонисто свешивалась на лоб завитушка кудрей.
— Это мы мигом! — Юркий боец подсунул под щеколду ломик, навалился. Надсадно заскрежетало — и дверь распахнулась.
Поспешно, словно наступал пожар, вынесли парты. Не очень беспокоясь о сохранности, расставили где придется набитые гербариями и таблицами шкафы и без перекура принялись за побелку.
Глава вторая
ПЕРВЫЙ ЗАРАБОТОК
Этого дня Венка ждал как праздника…
Борис Егорович из мужиков в околотке остался один. Он не без оснований полагал, что все его осуждают. Поэтому при встрече со знакомыми отводил глаза в сторону: надоело оправдываться в том, в чем не виноват, надоело доказывать, что не раз и не два просил начальство снять с него «бронь».
Перед соседями он не заискивал, но уважить старался. Во всяком случае, вполне убедительно выглядел тот факт, что в напарники на рыбалку он брал мальчишек по доброте душевной. Ведь рыбалка сулила сытую жизнь чуть ли не на неделю.
Очередь была расписана на все лето. Сегодня — Венкин час…
В ожидании вечера Венка не находил себе места. И когда солнце, наконец, стало клониться к закату, быстро оделся во все, что постарее, уложил в сумку пожитки: сэкономленную за день пайку хлеба и две луковицы.
Глава третья
ОДИН
Венкина мать на завод не пошла, рассудив, что домохозяйке доверят только швабру. А цену себе Соня знала. «Шваброй пусть командует неумеха!» — заключила она и без особых сомнений устроилась на мельницу.
Разве женское это дело — таскать мешки? Однако такой порядок: не сумел заставить сдатчиков — носи на своем горбу. А как заставить, если зерно везут то старики хворые, то мальчишки голенастые, которые только в рост пошли? Им бы лето мячик погонять, в речке поплавать да молочка вдосталь… А тут — мешки по три пуда! Надорвутся — какие из них потом мужики!
Раз приехали так же вот, просо привезли. Господи, из-за телеги его чуть видать, возчика! Пиджак ниже колен, лаптенки разбиты. «Ты что, или пехом? — спросила. — Неужто лаптей не жалко?» — «Лапти, — говорит, — дело наживное! Коня, тетенька, надо беречь, а не лапти». И ведь еле уговорила отойти от воза, пока разгружала. Потом ушла за угол, где лопухи, и давай реветь. От жалости и к мальчонке этому…
Заработок на мельнице — слезы. Хотя и с хорошими деньгами не разбежишься: на прилавках — шаром покати, продавщицы только зенки продают да тыквенные семечки лузгают.
Все бы ничего — надорвалась, нутро будто болячка. Иной раз упасть бы в лопухи, да чтоб подольше не нашли. Ан, нет — паровоз под парами около склада! Машинист, креста на нем нет, матерщинник, лучше не связываться, но и тот плюнет — и вместе с бабами мешки с мукой в вагон таскает.
Глава четвертая
ВАГОН КАШИ
Вагон стоял вторые сутки. Обычный в общем-то, с облезлой краской и ржавым тормозным колесом — таких тысячи прошло через тупик. Но почему приглянулся именно этот, Венка толком объяснить не мог. Ну, во-первых, если бы боеприпасы, выставили бы часового — это ясно. Во-вторых, напрасно ставить пломбу на порожняк никто не станет, не то время. А главное — запах. Пахло деревней. Будто поставили на колеса сельский двор с чуланом и амбаром, привезли в город, и вот он источает вызывающе аппетитный опарный дух. Венка представил, как сидит себе в вагоне на ящике и хрупает сухари.
Как стемнело, вызвал Мурзилку, изложил суть плана. Тот сделал вид, что ему не страшно.
Подморозило. В такую погоду сидеть бы дома да почитывать книжки.
От столба к столбу, от дерева к дереву — подкрались к вагону.
— Поглядывай! — прошептал Венка. — Чуть что — кашляни…
НЕ ПОЙМАН
Весь вечер и ночь перед воскресеньем падал тихий долгожданный снег. Он, как к празднику, принарядил и деревья, раздетые донага осенними колючими ветрами, и обезображенную затянувшейся распутицей землю, и серые, омытые недавними дождями дома.
Чуть просветлилось, а уж по заснеженным улицам валом валил народ с узлами, чемоданами да и просто так, налегке. Непроторенными тропинками, по колено в сугробах — к огороженному высоченным забором пустырю, что раскинулся за конечной автобусной остановкой. Там — городская толкучка.
Заря, сначала робкая, блеклая, скоро разлилась пунцовыми красками на полнеба. Миг — и заиграло обнадеживающим багрянцем еще холодное солнце.
Над толкучкой заколыхалось сизое облачко дыма: соблазнительно запахло шашлыками. Призывно заверещали торговки семечками.
На толкучке, как в муравейнике, — у каждого своя забота. У одного — продать подороже, у другого — купить подешевле. Здесь можно найти все, в чем возникла нужда: от крошечного, с ноготок, резистора для карманного приемника до похожего на железнодорожный контейнер старомодного шкафа.
ПЛАКСА-ВАКСА
— А на могилу к дедушке Егору ты ходил? — спросил Павел.
Спросил и осекся, увидев, как совсем сник мальчонка. И пожалел, что свернул в переулок…
Павел не бывал здесь давненько — так уж сложилось… А раньше, в какую бы сторону ни вела отпускная дорога, он непременно выкраивал денек-другой на Москву, чтобы повидать дядю Егора и тетку Груню, а уж потом — к старикам, в тихонький городишко на Оке.
Походив досыта по морям-океанам, не изведав шумных застолий и праздной жизни, он в родных местах, как милости от судьбы, ждал встречи с теми, кто из его детства. Пока, бывало, идет с пристани, с кем только не посудачит. И о себе расскажет с удовольствием: кто такой и чей, и о житье-бытье расспросит; вспомнит, наконец, если не признал сразу, что за человек перед ним, — и радешенек до смерти!