Высоко, под необъятным куполом храма, слабо и тревожно мерцали оранжевые звездочки ламп. В их неверном свете можно было только угадать тысячи спин распростертых на полу неофитов. Но кон Аман не разглядел бы их лиц и в лучах полуденного светила. Он уже не принадлежал ни к Реанде, «вечерней столице» Грассы, ни ко всей заблудшей на Дороге планете. Только голос его, многократно отраженный и усиленный таинственным искусством древних строителей, как обвал падал на лежащих ниц на холодном камне. Полузакрыв глаза, плавно раскачиваясь, кон Аман нараспев выговаривал древние тексты, чувствуя, как вера его впитывается неофитами, неимоверно усиливается ими и мощной волной взметывается к подножию алтаря, подхватывая его, недостойного Учителя, обволакивая, растворяя, унося вверх, в завтра, к Свершению…

На последних словах голос кона Амана зазвучал рыдающим воплем и, казалось, купол храма приподнялся ответным плачущим стоном молящихся: «А-а-о-ой!..» Кон Аман продолжал, понижая тональность и наращивая мощь:

— А-а-о-ой! — ликующе отозвался хор. Кон Аман подождал, пока затихнет последний отзвук заплутавшего где-то под куполом эха, и взметнул вверх сложенные в ладонях руки — жест благословения и одновременно призыв к молчанию. Тысячи грассиан, затаив дыхание, ждали его слов, а кон Аман не начинал. Он не случайно выбрал именно этот текст Откровения, положивший начало Вере, и уже давно готовился сказать то, для чего собрал этих фанатиков. Но вот миг настал, а он не мог решиться.

Вторые сутки исследовательский космолет «Алена» прочно стоял на шести лапах-стойках в чудесном уголке планеты на огромном пестром лугу, а Станислав Комаров, его капитан, болтался по переходам без дела. Эта ситуация имела свою предисторию, а точнее, даже две. Первая уходила своими корнями в дальний 2220 год, когда человечество, ошеломленное количеством планет, более или менее пригодных для человека, и отсутствием на них разумной жизни, приостановило деятельность корпуса косморазведки.

— Эпоха великих географических открытий на Земле заняла не менее столетия, — заявил по информсети председатель Совета Звездоплавания Р. Столби, — а ведь это было практически дома. Исходя из такого же срока, необходимого для серьезного изучения каждой из открытых планет, мы обеспечили человечество работой на ближайшие полмиллиона лет!

Это потрясло планету до основания. Станислав, интересовавшийся историей космонавтики, живо представлял себе перипетии обсуждения, для большинства же его сокурсников по Академии Звездоплавания все заключалось в заявлении Совета, вошедшем в учебник истории: «Неограниченное возрастание возможностей человечества требует неограниченного прироста ресурсов. Реальный прирост ресурсов предполагает освоение и вовлечение в эксплуатацию ресурсов уже открытых планет. С целью концентрации усилий человечества в этом направлении временно приостанавливается деятельность корпуса косморазведки. При этом имеется в виду, что колонизация планет подготовит условия для возобновления деятельности корпуса на новом уровне». Следующие за этим годы были заполнены титанической работой, в результате которой 180 космических разведчиков типа «Пионер» пошли на слом, а вместо них с Земли ушло в космическое пространство 60 исследовательских судов, но уже не с «сорвиголовами», одиночками, а с целыми институтами биологов, химиков, геологов, физиков, метеорологов и т. д., и т. п. Теперь только в Академии Звездоплавания мечтали о романтике первооткрывательства.

Второй предисторией стало решение Совета звездоплавания № 164 от 2240 года. Оно не было оригинальным. Еще на заре космической эры существовало разделение на космонавтов-пилотов и космонавтовисследователей. Подготовка командиров для современных звездолетов занимала восемь лет, и никакой другой специальности у них не было. В результате на планетах командиры превращались в ненужные, даже мешающие фигуры, пока корабль не стартовал обратно. Выдерживали это не все. Тогда и появилось решение № 164, соответственно с постановлением Академии Наук № 128 и распоряжением Мирового Контрольного Совета. Капитан корабля при разворачивании исследований на планете получал права главного координатора с предоставлением ему чрезвычайно широких и потому практически не применяемых полномочий.

Станислав бродил из лаборатории в лабораторию, стараясь не очень мешать, и мечтал о ситуации, когда он смог бы проявить власть. Но эта планета таких ситуаций предоставлять, похоже, не собиралась. Предварительные данные, изученные еще на Земле, говорили, что Станиславу не повезло. Планета была чуть ли не единственная, сохранившая следы разумной и притом высокоразвитой жизни. К сожалению, только следы! Но эти следы потрясали… На планете были города, не поврежденные ничем, кроме времени; на планете были «оазисы» — группы построек под силовыми колпаками, практически не затронутые временем (какой-то шутник назвал их «курортами»). И если бы не масса скелетов, отлично сохранившихся в сухом климате планеты, можно было бы предположить, что все население ее, все без остатка, улетело в космос.

…Ступил своей ногой. Почему «проклятая»? Почему отец так ненавидел этот в полном смысле слова рай? Почему он требовал, чтобы я помешал полету сюда? Да и как вообще он мог такое требовать? Вопросы, вопросы, вопросы — ответы на которые где-то здесь, в этих зеленых ласковых полях, прозрачных ручейках, ярких и нежных рощах. Где? На всей «Алене», может быть, только я до конца ощущаю непонятность поведения отца. Он был странный человек, герой-косморазведчик Петр Арно! Я испытываю какую-то болезненную потребность снова и снова вспомнить самые мельчайшие детали нашего нечастого общения. Только никак не могу понять: в них ли кроется ответ на загадки планеты, или наоборот — здесь разгадка поведения отца? Во всяком случае, связь несомненна.

Мне всегда не хватало методичности. Это особенно заметно, когда я вплотную подошел к тайне. Итак, по порядку.

Я — Серж Петрович Арно, главный механик исследовательского космолета «Алена», командир боевых машин по планетному расписанию. Хотя кому на такой планете нужны боевые машины, чудовища с лазерами и деструкторами, с прочей тысячью и одной смертью? За всю историю исследования планет их всего два раза пускали в ход.

Мой отец — Петр Арно, косморазведчик, оператор высокогорной станции наведения. Моя мать — Анна Арно. Она рассказывала мне, что полюбила отца во врема его послеполетного отдыха в санатории «Сахара», где она была наблюдающим врачом. Отец отличался от всех отдыхающих ростом, спокойствием и подчеркнутым безразличием к женщинам. («Что-то не очень это свойственно косморазведчикам после полета…» Ах, мама, мама!). Врачи не нашли ничего необычного в том, что Петр Арно добровольно запер себя на безлюдной высокогорной станции. После роспуска корпуса косморазведчиков бывшие «космические бродяги» выкидывали и не такие номера. Мало кто из них пошел в исследовательский космофлот. И когда Петр Арно в шестой раз отказался смениться, мама настояла на посылке ее на станцию врачом-наблюдателем — на месяц, обернувшийся жизнью.

Кон Мал последние ночи почти не спал. Чем ближе его лаборатория подходила к концу работы, тем чаще он проводил ночи, терзаемый видениями наяву. Сомнения точили его, словно червяк — благоухающий плод, лишая покоя. Днем сомнения отступали, особенно когда Фиер, помощник Мала, потрясая расчетами, кричал:

— Клянусь посохом Болла, кон, это же конец Дороги, о котором грезит вся Грасса! Дорога — ненаучный термин, но иначе вас не пронять, кон. Вы понимаете, что это значит?

Измученный ночными бдениями Мал снова и снова заставлял перепроверять расчеты и загонял всех сотрудников бесчисленными опытами с животными.

— Но этим же нельзя ничего подтвердить, — бесновался Фиер. — Мы должны решиться сами. Мал проявлял твердость и категорически запрещал опыты на грассианах. Он понимал, что эксперименты с животными еще ничего не доказывают, но сейчас именно это его и устраивало.

А в эту ночь кон Мал, руководитель центра Бессмертия, не ложился вовсе. Фиер — самый талантливый из его сотрудников, еще не ставший коном, но уже руководивший темой, худой, нескладный, вызывавший у Мала родительские чувства, — решился: он тайно произвел опыт на себе и юной Мине, своей жене. Более того, он заявил об этом сразу, как вошел в кабинет Мала, где собрались все руководители тем. Заявил прямо с порога, без обычного: «Ровной Дороги!» — и даже без кивка!

Кон Мал подъехал к храму, когда светило уже предвещало свое появление отблеском сияния на вершинах гор. Горы словно загорались изнутри, и фонари уютно раскинувшейся в долине Реанды потускнели. Громада храма, видная с любой дороги, подходящей к городу, подавляла. Кон Мал убеждал себя, что поступает хотя и не как ученый, зато как Идущий, но так и не убедил. И, стоя у огромных резных дверей с изображением «Посоха Болла», Мал никак не мог заставить себя перешагнуть порог.

Давно, в детстве, родители водили его в храм Учения и он хорошо запомнил символ — суковатую дорожную палку легендарного отшельника на дверях и мантии Учителей. Мал тогда не все понимал из торжественного чтения «Завета Идущим», но навсегда проникся его духом, духом веры в конец Дороги, единства всех жителей Грассы. Эта вера помогала ему в научной работе, и он мечтал, что именно он, маленький, со смешными, уже тогда торчащими в разные стороны прядями волос, кон Мал будет тем, кто возвестит конец Дороги. Мал верил в науку. И чем больше наука противопоставляла себя Учению, тем сильнее хотелось Малу их примирить. Мал до дрожи ощущал величие и благородство Учения, объединившего в едином движении многие поколения грассиан.

Когда группе исследователей в центре Минувшего, изучавшей древние захоронения, удалось вроде бы доказать существование Дара тысячи лет назад, Мал радовался как никто. Но это не привело к объединению Учения и науки — наоборот, разделило их еще больше. И то, что сейчас собирался совершить Мал, походило на измену делу науки. Вряд ли друзья из центра одобрят его поступок! Светило, наконец, выглянуло между пиков, и купол главной башни храма вспыхнул ослепительным светом. Тяжелые двери со скрипом открылись. Мал отпрянул от входа и зашагал вдоль стены.

Когда ему предложили возглавить лабораторию наследственности, он согласился без колебаний. Он верил, что именно в наследственности сокрыты причины утраты Дара. Именно в ней, как полагал Мал, скрывался конец Дороги. Он и сотрудников подбирал таких же — сохранивших детский восторг перед чеканными строфами «Заветов». Десять лет работы, работы дружной, поглотившей их всех без остатка! И вот теперь, перед самым ее завершением, кон Мал утратил веру в то, что это действительно конец Дороги, а не начало новой. Новой, которая может взорвать, похоронить все, столь милое ему на этой чудесной планете. И хуже всего, что против него Фиер — самый любимый, самый талантливый ученик! Но все же Мал никогда не пришел бы сюда, если бы он поговорил с Фиером прошлой ночью, если бы не узнал об отъезде Фиера и Мины. Кон Мал знал, к кому обратятся они в Орте. Они не ученые, они Ведущие. Многие ли работающие в центрах поддержат его, Мала, когда Ведущие обратятся к ним за советом? Ночью он долго колебался, пока не понял, что выбора у него нет. Все аргументы в спорах с Фиером и его сторонниками отточились, кон Мал знал, кто обратит внимание на его доводы. Утром он победил неуверенность и вылетел в Реанду.

У ворот храма решимость его иссякла. Юный неофит, вышедший из дверей, с интересом наблюдал за странным человеком, то приближающимся к храму, то удаляющимся — не часто ученые посещали храм! Ученый бросал на неофита отчаянные взгляды. Тот, уже прошедший первую степень посвящения, понял, что пришедший нуждается в толчке, могущем облегчить принятие решения.

Торжественная мелодия «Плача» с утра гремела над площадью у Дворца Совета. Со всех концов Города сюда стягивались жители столицы. На площади уже скопились десятки тысяч грассиан, но все новые и новые толпы выходили из прилегающих улиц и переулков. Многие стояли на площади с рассвета. По старой полузабытой традиции наиболее важные решения Совета объявлялись с балкона Дворца. Во всех домах Грассы стояли информеры, и Ведущий мог обратиться непосредственно к каждому, но было в этой отживающей традиции что-то, что не позволяло ей уйти совсем.

Кон Ропур наблюдал за толпой в щелку портьеры, и по спине его пробегал озноб. Главный Ведущий все же решился! В этом была немалая заслуга Ропура, его бесила осторожность кона Мука, подготавливавшего переход методично, медленно и осторожно. В Совете царили разброд и шатания. Кон Аман с гвардией Идущих вырастал в серьезную опасность. Он усиленно вовлекал в свои ряды новых и новых фанатиков. Чем дольше молчал Совет, тем больше грассиане прислушивались к Учителю. Все чаще и сильнее обрушивался он на науку. Стройные ряды неофитов с «посохами Болла» и знаком Дороги — двумя параллельными прямыми на рукавах маршировали из города в город. Мрачным ужасом веяло от вида одинаковых рядов с неразличимыми лицами, глухо гудящих «Песнь неофита»:

Кон Мук один не чувствовал угрозы. Он был неутомим. По всей Грассе вырастали научные центры, во главе которых вставали сотрудники из бывшей группы Мала. Среди народа ползли слухи один страшнее другого, и новые сотни вливались в ряды неофитов. Кон Ропур упорно твердил о необходимости объявить, наконец, Грассе близкое Свершение, но Ведущие были напуганы. Многие столетия Грасса жила Дорогой, многие столетия Свершение мыслилось далекой мечтой… Только он, кон Ропур, и главный Ведущий бестрепетно смотрели в грядущее, но и они разошлись в понимании очередности неотложных задач. Воля и энергия кона Мука полностью подавили Совет. Главный Ведущий объявил, что откроет грассианам все, только когда планета будет готова к Свершению, и Совет безропотно принял это, оставив Ропура в одиночестве. А ведь именно на его, Ропура, плечи упало строительство. И если бы не случай в IV центре…

Колонна неофитов, движущаяся мимо него, была остановлена двумя юными учеными. Один из них начал рассказывать о могуществе науки и близком Свершении. Утомленные долгим путем и монотонно распеваемой песней, неофиты слушали, пока один из них вдруг не закричал: «Змей, черный змей Рука!» Все произошло настолько быстро, что второй ученый не успел ничего понять. Взметнулись посохи, и колонна прошла по говорившему. Впервые за многие столетия на Дорогу пришла насильственная смерть. Ужаснувшись, неофиты разбежались — самое удивительное, что ни одного из них не удалось найти!

Уход был замыслен давно. И не его, кона Амана, в том вина. Это Морт, Смотритель Морт подсказал идею отбора неофитов, марширующих ныне по дорогам Грассы. Он, Аман, посохом Болла может поклясться, что только черные козни Рука виной происходящему. Ведущие первыми свернули с Дороги! Все больше людей выстраивается в очереди у центров. Черная печать ложится на их лица! Но целые колонны неофитов двигались к центрам, плечом к плечу, и уже не могли остановиться, если кто-нибудь вставал на пути. Кон Аман поднял глаза к куполу храма. Слабым светом сияла колонна с посохом Болла. Разве он, Учитель, первым сказал: «Убьем!»? Насильственная смерть запретна, но ведь Ур убил змея! А эти очереди у центров разве не туловище змея, а распахнутые ворота — не его пасть? Как, как это могло случиться? Но не ему, кону Аману, приводить в мир смерть. Он должен уйти и увести верных с собой. Увести и тем остановить движение колонн.

Кон Аман почувствовал облегчение. С каждым новым известием о чьей-то гибели он все сильнее ощущал вину и все активней подгонял тысячи строящих убежища Идущих. Уже немного оставалось до дня, когда они сольются в единую по всей Грассе сеть.

Нет, не во тьму уведет он верных, не в холод подземных тупиков. Тьма и холод придут на Грассу из проклятых центров, ибо ложен их путь. Кон Аман снова вспомнил последнюю встречу с Муком. Его машина не могла пробиться ко Дворцу. Ведущий уже ушел с балкона, а жаждущие хотя бы из вторых уст услышать его речь продолжали стекаться к площади. Зловещим предзнаменованием показалось Аману остановленная толпой колонна Идущих. Остановленная не собственной волей, а волей толпы! Давно уже пути Учителя и Ведущего не пересекались. Вся Грасса была Идущей — им нечего было делить. И только здесь, у площади, Аман понял, насколько велик раскол. Ему рассказывали о слабости Ведущего, его постепенном отходе от дел, и кон Аман с удовольствием ощущал свое сильное и полное энергии тело. Но то, что он увидел, поразило Учителя больше ликующей на улицах Орты толпы. Не сгорбленного старца увидел он, а энергичного, властного Ведущего.

— Ровной Дороги тебе, Учитель!

Нет, он, кон Аман, не собирался сдаваться. Долг Учителя повелевал Аманом.

У предков существовал обычай закапывать умерших в землю. Это место называлось «кладбище». Я не видел его снаружи на Земле, здесь увидел изнутри. Они были так похожи на нас! Туннелю нет конца, вправо и влево уходят ответвления и везде скелеты, скелеты, скелеты. Похоже, здесь размещался целый город: масса комнат и залов — жилых и мастерских. Не тут ли сокрыта тайна гибели жителей? Почему они ушли в подземелья? Странная уверенность в том, что какое-то открытие здесь могу сделать только я, не покидает меня. Остатки занавеса чуть шевелятся — дует ветер. Интересно — это работает вентиляция или подземелье имеет второй выход? Что еще? Скелеты, скелеты… Страшна эта бесконечная дорога и груды костей. Прямо мороз по коже. В скафандре особой защиты я неуязвим, даже оживи они все разом. Я могу взорвать этот туннель со всем содержимым, — а все же мороз по коже. Что могло уничтожить тысячи жизней?

Комнаты отходят от тоннеля во все стороны. Жилые помещения отделяются от него занавесями, обрывки их еще висят. Комнаты обставлены мебелью, покрытой пушистой зеленой плесенью. Вот здесь, очевидно, жила семья — два больших скелета и два маленьких. Нет, это не семья. Семью я видел наверху, на этой планете дети неразличимо походили на родителей. А здесь даже без реконструкции останков видно, что маленькие черепа иной формы. А почему так перемешаны кости? Так перемешаны…

Есть же в конце концов предел!.. Это не инопланетные чудовища и не стихия. Этот не следствия силового удара, перемешавшего кости. Это мать упала и накрыла собой детей! Что же здесь было? Пусто. Если бы не ощущение, что я иду правильно, хоть поворачивай назад. Должен же быть конец у этого туннеля? Там что-то наверняка узнается. Включаю двигатель, назад не оглядываюсь, только представляю, как реактивная струя с ревом разметает в стороны кости. Простите, мне необходимо вперед. Неожиданно туннель раздваивается. Я едва успеваю погасить скорость и на мгновение слепну: плотным облаком повисает пыль. Сонар четко обрисовывает впереди стену, направо и налево — проходы. Пыль медленно садится, открывая стену с уже знакомым знаком — двумя параллельными прямыми. Они здесь повсюду. Наконец открываются оба прохода. Они абсолютно одинаковые, однако идти надо в правый.

Откуда я знаю, что идти надо в правый? Я пришел сюда по своей воле, двигаюсь по своей воле и вполне могу туда не идти. Почему бы не свернуть налево? Но надо идти вправо. И я иду направо. Лампы в проходе тускло освещают потолок. Включаю головной прожектор. В его свете туннель становится еще более жутким. Он уже центрального, но так же уходит вдаль. На полу толстым слоем лежит пыль. На пыли… не может быть!

Все-таки великое дело, когда есть координатор! Через полчаса универсальная спасательная машина неслась к Городу. Собрав людей и объявив уже готовое решение, Стас обрадовано вздохнул: не поступило ни одного возражения. Он перестал улыбаться, когда дело дошло до записи добровольцев. По мнению Комарова, с этой задачей справились бы и разведчики, но Стас поддался на уговоры Светланы Стен. Стройная зеленоглазая руководительница психологов действовала на него особенно сильно. Станислав объяснял это ее зелеными глазами: в древности они считались признаком ведьмы. А ведьмы были прирожденными психологами. Глаза Светланы на пол-лица, в сочетании с копной рыжих волос, действовали неотразимо. Она быстро доказала ему, что экипаж уже звереет от сидения на корабле и участие в спасательной экспедиции не только даст возможность обойти запрет «Быка», но и сплотит коллектив. Вызвались все, и Станиславу пришлось выслушать столько уговоров и самовосхвалений, что он поневоле вспомнил такую функцию ведьм, как внесение раздора. В порядке мести он отклонил кандидатуру Светланы.

В Городе дело пошло не так быстро. Универсальная машина долго топталась вокруг провала, производя глубинную съемку. Перекрытия частично поглощали импульсы, и снимки выходили мутными. Наконец установили, что силовая пробка занимает все пространство туннеля вплоть до первых зданий на поверхности. Это означало, что придется снести по крайней мере один дом, а повреждать искусственные объекты категорически запрещалось инструкцией. Будь точно известно, что Арно под угрозой, Комаров не сомневался бы. Однако этого известно не было, провал мирно сиял огнями. И Серж, очевидно, не ждал опасности, поскольку покинул «Тигр». Но с другой стороны — ждал, поскольку взял скафандр особой защиты. Силовая пробка свидетельствовала… О чем? То, что до сих пор на планете не отмечено ни одного опасного фактора, говорило само за себя, и поэтому закрытый вход не давал Комарову покоя. Если будет разрушено здание, а механик выйдет как ни в чем не бывало, придется отвечать. Ну а если нет? Опасная штука — гипноз безопасности. Да если есть хоть один процент, что Сержу угрожает опасность, о чем можно думать? Стас отдал команду, и все дружно ринулись в первый от провала дом: вынести все, что можно, а остальное зафотографировать. Сам координатор взгромоздился на купол боевой машины и отсюда наблюдал за поднявшейся суетой. Одетые в легкие скафандры члены спасательной экспедиции двигались быстро, и скоро к машине вереницей потянулись самоходные тележки. Вывозить пришлось недолго. Это оказался странный дом, состоящий их крохотных комнаток-пеналов с однообразной обстановкой. Кресло, маленький столик грибообразной формы — вот и все. На столе или на полу валялись серые кубики из пористого, мягкого материала. Даже скелетов почти не было.

Станислав проводил взглядом последнюю тележку и приготовился дать команду на излучатель, но в наушники ударил крик — у штабеля столов и кресел медленно падала фигура в скафандре. Комарову бросился в глаза даже не человек, а выпадающий из его руки серый кубик. Станислав кубарем скатился с машины и побежал на площадь. На полпути его догнала ослепительная вспышка. Оператор самостоятельно дал залп. Гигантский смерч света вспыхнул на месте здания, резко высветил лежавшего, застывших вокруг и откатившийся кубик.

Зеленый шеврон на левой стороне скафандра упавшего светился — жив. Пока Станислав радовался, пострадавшего уже понесли. По дороге кто-то задел ногой валяющийся серый кубик и ничего не произошло. Тем не менее все кубики манипуляторами перенесли в отдельный транспортник. Один из врачей, сопровождавших группу, тихо развернул вездеход с кубиками, и они унеслись к «Алене». После пережитого страха Комаров заспешил: планета, наконец, показала когти.

Универсальная машина издали походила на гибрид слона и жирафа. Она закинула назад длинную решетчатую ферму, из прямоугольной башни показалась кишка гидравлической лопаты. Изгибаясь, она быстро гребла оплавленную землю и резко дергалась, отбрасывая ее. Через двадцать минут в глубоком котловане заблестело дно — покрытие туннеля. Машина еще потопталась вокруг, расширяя площадку, и втянута гидравлику. Дрогнула земля — короткими ударами лазера машина пробивала отверстия в перекрытии по периметру котлована. Пробив последнее, она затихла. В одно из отверстий спустили световод: под этим местом не было ни Сержа, ни каких-либо предметов. Бур снова вытянул гидравлическую лапу и нанес удар по перекрытию. Свод обломился и кусок, площадью метров в десять, рухнул внутрь. К отверстию ринулись все. Станиславу пришлось прикрикнуть. Наконец первая поисковая группа скрылась в проходе, операторы разошлись по своим местам, остальные расселись вокруг котлована. Станислав снова взгромоздился на купол машины, хотя понимал, что скорее получит информацию по связи, чем что-либо увидит. Он не сводил глаз с котлована и потому не сразу заметил одиноко идущую через площадь фигуру в скафандре особой защиты. А заметив — не узнал. Его только возмутило, что кто-то прогуливается. Комаров уже собирался рявкнуть на подходящего, но тот опередил: — Привет, координатор. Вы не меня случайно ищете?

Главный Ведущий кон Ропур никак не мог заснуть. Сегодняшний день выдался тяжелым. С утра ему пришлось лететь в Реанду на открытие памятника Фиеру. Не там, ох, не там они его поставили! Если бы не конна Мина, он бы никогда не разрешил установку памятника на месте проклятого входа. Такие уж времена, что Грассой правят не Ведущие, а конна Мина, «Шагнувшая первой», чуть ли прямой потомок Болла. Да и ее власть только днем. А по ночам — неофиты Амана. Как все-таки несправедливо! Ведущий Мук, сын Болла, первым разглядевший возвращенный Дар, сошел с Дороги, так и не оставив себя-второго, а этот дряхлый старик, Аман, еще сидит где-то под Реандой и властвует. Впрочем, слава Уру. Было бы хуже, возглавь неофитов Морт. Этот не ограничился бы ночными бродягами. Радостно ли Уру видеть планету расколотой на дневных и ночных грассиан? О Боллпровозвестник, что тебя ждет, Грасса? Нет, сегодня кону Ропуру уже не заснуть.

Он нажал кнопку и заказал двойную орру. Змей с ним, с Аманом и его слепцами. Есть вещи поважнее. Когда-то, на заре Свершения, Мук привез во Дворец группу ученых и с тех пор никто из Ведущих, кроме Главного, не переступал порога отведенных им помещений. Когда Совет единогласно избрал его, Ропура, новым Главным, первым шагом было объявление Мука сыном Болла, а потом он пошел к этим ученым. Вечная Дорога, все Ропур мог предположить, только не это! Есть же святые запреты. Веками сохранялась неприкосновенность жизни, а эти выдумывали смерть! Ропур слушал объяснения, и у него подкашивались ноги. Если бы не вера в Мука! И все же Ропур запретил создание способного принести смерть, распустил конов-ученых и почувствовал облегчение. Только одно из придуманного ими он приказал оставить. Вот этот серый кубик. К счастью, он не предназначен обрывать жизнь, он дает только сон. Так убеждал себя Ропур, хотя знал, что из этого сна человек не выйдет без другого кубика — белого — и постепенно умрет от истощения. Вот он, чуть поблескивает на столике в изголовье, но все же это не орудие убийства! Долгие годы, до гибели Фиера, Ропур собирался выкинуть и кубик и самую память о нем. Какой страшный миг пережила Грасса!

Все произошло в Реанде, напротив Храма. Фиера узнавали, где бы он ни появился, и всегда сбегалась толпа. Ведущий Мук, опасаясь, что неофиты могут его оскорбить, запрещал ему это, но Фиер и простым ученым не любил подчиняться, а уж теперь! Он снова и снова разъяснял грассианам сущность Дара. А зачем он стал спиной ко входу в подземелье?

Жители Реанды особенно восторженно встречали кона Фиера. Может быть, потому, что Город слыл центром Учения? Кон Ропур в тот раз сопровождал Фиера и видел все. Колонна неофитов вошла в толпу, как нож в созревшую мякоть орры. Плотно сомкнувшись плечами, тесно прижавшись, задние к передним, они шли как одно огромное неторопливое тело. Тело кого? Уж не Змея ли? И толпа расступалась, пропуская их. Но Фиер не захотел уступить. Верил ли он, что сила его правды способна превозмочь слепой фанатизм? Ему, кону Ропуру, и в голову не пришло мешать колонне. По негласному договору Мука с Аманом, власти не препятствовали неофитам, ведь они просто шли, и все…

Фиер вытянул руки: