В те годы я много путешествовал. Потерпев фиаско на фронте любовном, я, чтобы отвлечься от грустных мыс­лей и наползающей депрессии, принял предложение ста­рого товарища, давно с головой окунувшегося в океаны «перестроечного» бизнеса, и возглавил небольшую, но динамично развивающуюся топливную компанию. Лите­ратурное поприще, на котором я всегда работал «для души», а не ради «хлеба насущного», на тот момент окончательно разочаровало меня низкими запросами как издательств, так и читающей публики, достойного сюжета, который бы меня увлек, я не находил, а потому решил воспользоваться нежданно предоставившейся мне свободой, и месяцами колесил по просторам России. Я ездил по берегам Волги, Камы, Дона и Двины, лазил по скалам Урала и Карелии, бродил по паркам Саранска и Владимира, Новгорода и Пскова...

Я всегда легко сходился с людьми, а учитывая невероятную жадность и коррумпированность чиновников, вре­мени на выполнение своих прямых обязанностей я тратил в этих командировках не так уж и много. Сделки заклю­чались, контракты подписывались, и у меня оставалась куча времени для изучения архивов музеев и монастырей, истории городов, замков и крепостей. Сколько красот и чу­дес я увидел в те дни! Звездопад в ночном небе Нижней Салды и бескрайние луга Татарстана, белоснежные храмы Дивеева и суровую пустынь Белого моря, золото куполов Владимира и бесконечные гирлянды озер Псковщины... Пенза, Саратов, Самара, Тольятти мелькали передо мной нескончаемым хороводом, прогоняя хандру и убаюкивая печали. Сколько хороших, веселых и добрых людей дове­лось повстречать мне тогда... Но одна из самых интересных встреч произошла в заснеженных лесах Карелии.

Вдоволь наморозившись у студеных берегов Онеж­ского озера и исколесив вдоль и поперек все Петроза­водски и Медвежьегорски, я возвращался домой.

...На фоне заснеженного и безлюдного шоссе черная ряса монаха была видна издалека. Он стоял рядом с по­воротом на узкую колдобистую дорожку с указателем: «N-ский монастырь. 12 км», безнадежно «голосуя» под­нятой рукой. Февральские сумерки опускались быстро. Я вздохнул и остановил машину. К монахам я испыты­вал благодарность не только за их духовный подвиг, но и за тот гигантский объем знаний, которым они дели­лись со мной так щедро в моих странствованиях. А долг, как известно, красен платежом...

— В обитель? — спросил я, опуская стекло.— Или в город?

Лондон

Кромвель роуд 41 Лично в руки мистеру Ч.

Достопочтенный сэр! Приношу свои извинения за столь странный тон письма, но, как вы понимаете, он продикто­ван исключительно соображениями секретности, а не на­ивности, или, тем паче, никоим образом не проявлением неуважения к вашей персоне. Вам хорошо известно, с ка­кой сыновней благодарностью и величайшей почтитель­ностью я отношусь к вам, принявшем столь деятельное участие в моей судьбе после смерти родителей.

Считая вас одним из величайших людей за всю историю Англии, я благодарен судьбе за то, что она свела вас в окопах бурской войны с моим отцом, и часть ва­шего сердечного расположения к нему перелилась и на мою скромную персону. Сам я, в силу юности лишенный опыта, вряд ли смог бы избрать предложенную вами ка­рьеру, а без вашей протекции вряд ли мой рост был бы столь стремителен. Только благодаря вам я имею и столь достойную работу, и столь увлекательное путешествие, из которого и пишу эти строки.