От моего города остались черные печи, куски стен с розовыми обоями и пепел. Это я видел сам.

Родители умерли. Прежних товарищей я мог бы встретить, пожалуй, только в поезде. Впрочем, даже сожженный город не был мне настоящей родиной: родители часто переезжали, они были беспокойные люди.

Хуже всего, что нельзя вернуться в свой взвод, к друзьям.

И все-таки было хорошо. Как в детстве, я просыпался с улыбкой.

— Вы знаете, голубчик, — сказал врач, — в таких случаях дикари берут себе новое имя: считается, что человек начинает вторую жизнь.

Издали казалось, что деревья теснятся возле пруда; высокие и старые, они шумели на ветру. Вблизи в кипящей листве показалась дранковая крыша — это была изба деда Лариона.

Старик принял неласково.

— Так, — сказал он, глядя через мое плечо. — Желаете пожить у нас?

В раздумье старик почесал под бородой; борода была пестрая и редкая, как осенний куст.

— Что ж, живите. Только сварить, постирать ли — как сам знаешь. Дочь померла при фашистах. Живу с внуком Василием.