Резкий запах блевотины грубо царапнул мои нежные обонятельные рецепторы. От неожиданности я дернулся, звонко стукнулся головой об стену и попытался распахнуть глаза навстречу неприветливому миру. Не получилось. Веки склеились и не подчинились руководящим импульсам мозга.

Пришлось разлеплять их вручную. Лицо было залито странной субстанцией, липкой на ощупь и сладкой на вкус. На кровь не похоже. Скорее всего, сироп или варенье. С огромным трудом мне удалось расклеить один за другим оба глаза. Радужные переливы кафеля медленно проступили сквозь слезливую муть, и я с беспредельной радостью узрел стены родного туалета. А ведь мне уже мерещились белые нары КПЗ и небритые рожи случайных сокамерников. Ну, или, в лучшем случае, стерильная чистота образцово-показательного вытрезвителя с вышколенным персоналом и наградными вымпелами на стенах. Обошлось. Не будет доносов по месту новой работы. Не будет долгих нудных разборок с очень ответственными лицами. Не будет понижения коэффициента общественного участия. И товарищеского суда тоже не будет. Жизнь прекрасна! Мою задницу греет родной, приобретенный по каталогу, стульчак с газоанализатором. Перед носом болтается рулон мягчайшей туалетной бумаги с коллекцией лучших афоризмов древности, а на стенке моргает красным индикатором автоматический освежитель воздуха, который, пока я спал, полностью исчерпал запас всех своих патентованных ароматизаторов, но так и не смог одолеть запах, исходящий от омерзительной бурой лужи на полу.

Кстати, почему она не убрана? Свойственная всем хомо сапиенсам тяга к совершенствованию окружающего мира проснулась во мне сразу же после осознания своей полной безнаказанности. Сколь мало нужно человеку. Достаточно не посадить его в тюрьму, как он сразу же озаботится чистотой своего туалета. Так в чем же дело? Почему грязно? Опять сломался робот? Я быстренько просканировал доступную моему взгляду кубатуру и убедился, что робот-уборщик действительно сломан. Его расплющенные обломки живописно валялись вокруг унитаза. Припомнилось, как с криком «Мочи лунатиков!» я колотил сковородкой что-то движущееся и блестящее. Мне стало немного стыдно. Это был мой единственный робот-уборщик. Жалко. Хорошая модель. Иногда с ним можно было о чем-нибудь поговорить. Он умел не к месту цитировать Пушкина и прекрасно обсуждал погоду. «Погода – дерьмо», – бывало, говорил я ему. «Да, хозяин», – отвечал он мне.

«И жизнь – дерьмо», – продолжал я. «Вы абсолютно правы, хозяин». В его программное обеспечение была заложена редкая для людей способность соглашаться со всем, что бы ему ни говорили. На моих глазах выступили слезы, которые я, впрочем, быстро унял, пообещав устроить домашнему любимцу похороны по высшему разряду. То есть не просто выкинуть обломки в мусоропровод, а предварительно их упаковать и украсить ярким бантиком. Впрочем, сейчас о подобных мелочах вообще не следовало думать. У меня была куча дел, помимо придания железного праха огненной стихии Вторчермета. Необходимо срочно восстановить порядок в ареале своего обитания и выяснить, какие неприятные последствия может огрести наша озорная компания после милой вечеринки.

Дверь туалета долго не хотела открываться. Дверной демон почему-то отказывался признавать, что внутри помещения находится кто-то живой, и намертво заблокировал замок. Версию о том, что, возможно, я уже умер и больше не фиксируюсь датчиками тепла и движения, пришлось опровергнуть, выбив хлипкую пластиковую панель мощным ударом пятки. «Три трудодня, – с тоскливым сожалением подумал я, оценивая стоимость грядущего ремонта. – И еще четыре за убитого робота. Всего семь». Я прикинул сумму своих обычных ежемесячных расходов, вычел их из зыбкой и пока не до конца определенной суммы доходов на новом месте и пришел к выводу, что ближайший месяц мне придется обходиться «без сладкого». Не в буквальном смысле, конечно. На фрукты и конфеты по-любому хватит, а вот от купания в теплом море и встреч с гаитянской девушкой Джаной придется воздержаться.

Сознание вернулось внезапно и резко. Будто кто-то включил свет в пустой комнате, и черное звонкое небытие вмиг раскололось стерильной белизной больничной палаты, шорохом простыней и густой лиственной зеленью за огромным окном. «Наверное, мне все приснилось», – неторопливо подумал я и поверил в свою выдумку. На душе сразу стало хорошо и спокойно. Страшные воспоминания, словно детали детской головоломки, соединились между собой и образовали яркую смешную картинку. «Возможно, что в пьяном виде мне довелось свалиться с унитаза, – радостно предположил я. – Падение оказалось тяжелым и без травм не обошлось. Из-за удара головой о кафель мне прибредились два убийства одной и той же девушки, кошмарная бомбардировка города и кровавый фарш на тротуарах. Конечно же, это все не может быть ничем иным, кроме пьяного бреда!»

С каким наслаждением я предстану теперь перед товарищеским судом и понесу заслуженное наказание в пятнадцать суток принудительных работ. Ведь с пьянством и в самом деле надо бороться, пресекать, так сказать, в зародыше. Мне представилось, как славно я буду рассекать по аллеям какого-нибудь парка на маленькой уборочной машинке, собирать мусор, чинить качели и рыхлить землю на клумбах. И так целых две недели.

Красота! А может, выбросить этот свой «каловый» диплом и пойти в вольные дворники? Несложная высокооплачиваемая работа. Никакого риска. И плевать, что непрестижно и неперспективно, зато проживу долго и счастливо.

Я бросил влюбленный взгляд на стены, покрытые снежно-белым кафелем, на светящийся фиолетовый потолок, на дежурного робота внимательно всматривающегося в меня тарелкообразными телеметрическими датчиками. Стоило мне сделать движение и машина, похожая на гигантское насекомое, приветливо заморгала индикаторами. Почти сразу в палату вошла медсестра. Какая красотка! Интересно, их специально одевают в короткие халатики, чтобы пробуждать в пациентах интерес к жизни? Или это личная инициатива благородных служительниц змеи и чаши? Я бы на месте руководства выдавал таким изобретательным сестричкам специальные премии в размере прямо пропорциональном длине обнаженных ног. Надо будет подать рационализаторское предложение. Вдруг трудодней на халяву нарублю?

В руках медсестра держала проволочные «плечики» с помятым бесплатным костюмом очень старого покроя.

Тяжело дыша, я спрыгнул с пойнта в совершенно незнакомом месте. Бесплатный больничный пиджак промок от пота и прилип к спине. Барабанные перепонки еще трепетали от грохота взрывов. В последние сутки на Земле стало слишком интересно, и заурядное путешествие из Ленинграда в Тулу превратилось в увлекательное приключение. Обычно я попадаю в этот город через универсам на Октябрьской. Там готовят отличные бесплатные беляши, а я никогда не упускаю возможность воспользоваться преимуществами мегаколлективизма.

Но на этот раз беляши обломались. Из-за неполадок в сети меня выбросило в Новомосковске, где я попал под настоящую бомбежку. Пришлось под свист взрывающихся дротиков в спешке и наугад набирать код первого попавшегося телепорта в Туле. Мне повезло. Горьковский парк располагался совсем недалеко от нужной мне улицы, и остаток пути можно было пройти пешком.

С загадочным стариком, стершим кусок моей памяти, я распрощался каких-то полчаса назад и уже почти забыл о нем. Слишком много событий сконцентрировалось в эти тридцать минут. Первым делом я навел справки о судьбе убитой мною Натальи Петровны Корф.

К моему изумлению, выяснилось, что несчастная девушка погибла не в результате преступления, а от вражеских бомб. Незадолго до смерти она по неизвестной причине потеряла сознание. Ей на помощь прибыли медики, но они ничего не успели сделать, потому что дом, где они все находились, был разрушен точным бомбовым ударом. Не спасся никто. Несколько часов назад из-под обломков извлекли изувеченное тело Натальи Корф. Среди десятка файлов, посвященных ее смерти, мне попалось приглашение на панихиду, составленное на мое имя. Очевидно, меня посчитали ее другом. Я отказался от личного присутствия, но оставил прочувствованное соболезнование, сопровождаемое лицемерным обещанием жестоко отомстить убийцам. Обвинений против меня никто не выдвинул. За бесчисленными жертвами военного вторжения не заметили криминального убийства.

Судьба, или некие люди, трусливо укрывшиеся в провале моей памяти, решила помиловать меня. Светозар Ломакин теперь чист перед законом. Но что это меняет?

Я был ошарашен настолько, что даже не попытался сопротивляться. Да и что я мог сделать против вооруженного до зубов, да еще и невидимого противника?

При мне не было совсем никакого оружия. Впрочем, я не прав. Кое-какое оружие у меня имелось. В кармане ждал новых жертв лазерный резак, уже отнявший жизнь у одного человека. Кажется, капрал Лоренц совершил фатальную ошибку, не обыскав меня. Мне осталось всего лишь выждать удобный момент и убить его.

Только не спешить! Наверняка он тут не один, а со скованными за спиной руками много не навоюешь, но все же шансы рядового Ломакина отнюдь не нулевые.

Скрипнув зубами, я направился туда, куда меня послали. Как будто так было и надо. Никогда прежде, даже в самом кошмарном сне, я не мог вообразить себе, что когда-нибудь попаду в плен. Попаду в плен на родной планете. В родном городе!

— Двигайся, – гавкнул капрал мне в ухо.

Беседа была завершена. Господин Гло и Томас ушли.

Я услышал приближающиеся шаги и закрыл глаза, притворившись спящим. Несколько минут Тэн стоял рядом и неотрывно пялился на меня. Я кожей чувствовал его колючий изучающий взгляд на своем лице. Вдоволь насмотревшись, он деликатно дотронулся до моей щеки холодным пальцем. Мне пришлось «проснуться» и непонимающе захлопать ресницами, изображая изумление очнувшегося в незнакомом месте человека. Тэн уныло взирал на меня бесцветными невыразительными глазами. Некоторое время мы изучали друг друга. При этом у меня возникло устойчивое ощущение осьминожьих щупалец, скользящих по извилинам моего мозга, и я непроизвольно опустил веки, пряча взгляд. Мне стало очень страшно.

Почему-то я сразу возненавидел этого человека. Только что он ратовал за гуманное отношение к моей персоне, но я не то что не испытывал к нему ни грамма благодарности. Наоборот, мне невыносимо хотелось плюнуть в его безрадостную харю, в которой воплотились для меня все мерзости этого потустороннего мира. Если же подходить непредвзято, Тэн выглядел вполне заурядно.

Самый обычный худощавый мужчина средних лет невысокого роста, с крючковатым носом и слегка оттопыренными ушами. Широкий открытый лоб замысловато испещрен мелкими морщинками, голова, на свежий взгляд, казалась великоватой. Чем-то Эдгар Тэн напоминал карикатурного космического пришельца из старой комедии. Именно такие большеголовые твари, по предположениям предков, должны были оккупировать Землю. Вот только цвет не соответствовал. Тех красили синим, а у Тэна кожа была бледно-бежевой с несильным зеленоватым оттенком, что свидетельствовало скорее об усталости и неправильном питании, чем об инопланетном происхождении.

— Вы очнулись, господин Ломакин? Прекрасно-прекрасно, – запричитал Тэн. – Я поздравляю вас. – Движения его губ напоминали ротовые спазмы выброшенной на берег селедки. – Сегодня для вас начнется новая прекрасная жизнь. Вы даже не представляете, как вам повезло.