Волна холодного, сырого, промозглого воздуха, перемешанного с выхлопной копотью только что отъехавшей иномарки, обдала его с ног до головы и заставила очнуться. Он открыл глаза.

Серые, в мокрых разводах, деревянные постройки барачного типа тянулись вдоль узкой грязной улочки. Было почти безлюдно, лишь изредка из сырого полумрака осеннего дня выплывали немытые и небритые тела местных аборигенов; безразлично скользнув мутным похмельным взглядом по одиноко стоящей фигуре, они растворялись в близлежащей подворотне. Откуда-то доносилась пьяная брань и звон бьющейся посуды. Где-то вдалеке простучал колесами товарняк.

Память туго возвращалась к нему. Он силился вспомнить, кто он, где он и как вообще оказался в этой захолустной провинциальной дыре, но какая-то невидимая пелена застилала его мозг, не давала просочиться воспоминаниям.

Голова гудела, тупо ныл затылок.

И вдруг — вспышка!.. Пелена треснула и разорвалась. В мозгу, подобно анкетным данным, стали отпечатываться четкие скупые слова:

Он вылетел из подъезда так, словно за ним гналась свора бешеных псов.

Сюда он больше не вернется, это он знал наверняка.

И эта женщина — его жена?! Спившаяся потаскуха, пьянь подзаборная — допилась до того, что даже собственного мужа не признала! Правда, в комнатушке было темно, да и три года — срок немалый. За три года столько воды может утечь, что и собственное имя немудрено забыть.

Свое имя он помнил… вернее, «вспомнил». Как, впрочем, и имя жены. А вот саму ее он видел впервые — здесь он готов был дать голову на отсечение. Совершенно чужая женщина, не вызывавшая ни единого проблеска в памяти. Клавдия… Пустой звук, полный вакуум, абсолютная амнезия.

Впрочем, все к лучшему. Забыть навсегда, вычеркнуть из памяти, забыть дорогу к «родному очагу». Тем более, что ему все равно нечего терять. Эта грязная баба — не его жена.

Не может быть

его женой. По крайней мере, отныне таковою он ее не считал.

Прошло несколько дней. Он продолжал слоняться по городу, который носил странное, но романтичное название — Огни. Питался он в попадавшихся по пути забегаловках, а ночевал где придется: в подъездах домов, в подвалах, на чердаках. Поселиться в единственной городской гостинице он не рискнул: недельное проживание в этой кишащей тараканами и клопами дыре уничтожило бы все его скудные сбережения. А сбережениями он, действительно, похвастаться не мог: к исходу третьего дня своего пребывания в этом сыром и сером городишке он имел в своем распоряжении 378 тысяч с копейками. Не густо, если учесть, что целых три года он вкалывал, как вол, на бескрайних сибирских просторах с единственной целью — сколотить небольшой капиталец. Сколотил, нечего сказать…

На станции он больше не появлялся, боясь наткнуться на того сержанта. Свой дом — вернее, дом, который, согласно штампу в паспорте, значился местом его постоянного жительства — он также обходил стороной.

Здесь

он не появится никогда.

Постепенно, шаг за шагом, он узнавал об окружающем его мире все больше и больше.

Городок, в который забросила его судьба, находился где-то на Восточном Урале. Ничем примечательным он не отличался, если не считать большого бетонного завода, который поставлял свою продукцию чуть ли не всей западной Сибири и значительной части уральского региона. Завод обеспечивал работой добрую половину населения Огней; другая же половина была занята либо мелкой коммерцией, либо службой в государственных учреждениях (школы, поликлиники, детские сады, городская больница, и т. д. и т. п.), либо пьянством. Впрочем, пили здесь все. Пили страшно, до потери человеческого облика, до белой горячки, до летального исхода. Смертность от спиртного в городе была едва ли не самой высокой по стране. Обпившиеся мужики валялись прямо на улицах, и это стало настолько привычным и обыденным явлением, что на них давно уже никто не обращал внимания. В лютые морозы, которыми славились здешние зимы, люди мерли десятками: свалившийся в снег от чрезмерной дозы алкоголя, бедолага замерзал в считанные минуты. Город изобиловал десятками питейных заведений, в которых сутками напролет околачивались здешние работяги и бомжи. А последних, надо сказать, в городе было с избытком. Поодиночке и группами, они бесцельно слонялись по улицам, оккупировали заброшенные дома, жгли костры на окраинах — словом, создавали определенный колорит пейзажу Огней. Много среди них было пришлых, неведомо откуда взявшихся, бродяг.

Может быть, именно поэтому еще один новоявленный «бомж» не привлек ничьего внимания.

Вот в один из таких сырых вечеров и объявился у их костра доктор. Он действительно был врачом из местной городской больницы, а сюда, в «бомжеубежище», наведывался исключительно из альтруистических побуждений. С каждой получки покупал несколько бутылок водки и поил местных бродяг, за что и был здесь всеми уважаем и почитаем. Некоторым из них походя оказывал необходимую медицинскую помощь, а двоих или троих, которые нуждались в более серьезном лечении, на свой страх и риск пристроил к себе в больницу.

Было ему лет тридцать семь — сорок, носил бороду и страшно любил выпить.

Доктор вырос из темноты и присел у костра.

— Здорово, мужики. Примете в свою компашку?

— Такому гостю мы всегда рады, — оживился дед Евсей, узнав в незнакомце их общего благодетеля. — С чем пожаловал?

Несколько часов прошли в бесцельных блужданиях по городу.

Та

мысль навязчиво преследовала его и крепла с каждой минутой. Наконец он решился.

Все. Пора кончать с этим дерьмом.

Принятое решение заметно приободрило его. Так случилось, что в этот час он оказался ввиду железнодорожной станции, где он провел свою первую ночь в Огнях.

Его била крупная дрожь — то ли с похмелья, то ли от возбуждения, вызванного принятым решением.

Москва встретила его духотой и жаром плавящегося асфальта. Июнь в столице выдался жарким, знойным, сухим, последняя гроза прогремела в московском небе уже более двух недель назад, и с тех пор ни единой дождевой капли не упало на раскаленную землю.

Сергей ничего этого не замечал. Одержимый одной только мыслью, прямиком с вокзала он помчался домой. Доктор снабдил его небольшой суммой денег, и поэтому он смог себе позволить взять такси. В кармане его лежал паспорт на имя Петра Суханова — документов, удостоверяющих его личность как Сергея Ростовского, он не имел. Ну ничего, успокаивал он себя, восстановление имени Сергея Ростовского — это лишь дело времени, здесь проблем быть не должно.

Объявлять заранее о своем приезде он не стал. Он и сам не знал, почему не отбил телеграмму Ларисе, смутно сознавая, что так будет лучше. Предпочел объявиться внезапно, свалиться, так сказать, словно снег на голову. Он нервно улыбнулся. Да, пожалуй, Лара скорее ожидает снега в эту июньскую жару, чем его появления.

Была суббота, и он надеялся застать семью дома. Лишь бы они не уехали на дачу!

Он нетерпеливо ерзал на заднем сидении такси, то и дело поглядывая на пробегавшую мимо нескончаемую череду домов, изредка рассекаемую широкими современными магистралями либо узкими старомосковскими улочками. Огромные рекламные щиты и электронные табло заметно разнообразили городской ландшафт, однако Сергей не любил этого агрессивного, чисто западного облика новой Москвы. Не хватало во всем этом чего-то исконно русского, самобытного,

своего

.

— Папа!

Сергей резко обернулся. В дверях стояла Катя, его десятилетняя дочь.

«Как она выросла!» — успел подумать он. Уже в следующий момент она, словно вихрь, пронеслась через комнату и очутилась в его объятиях.

Он крепко прижал маленькое тельце к груди. Слышал, как быстро-быстро бьется ее сердечко. Ощущал ее прерывистое дыхание на своем лице. И чувствовал, как глаза его заволакивает предательская влага.

— Папочка! Как долго тебя не было! — лопотала она громким шепотом.

Утром, в половине шестого, он был уже на ногах. Облачился в спортивный костюм, выскочил из дома и легкой рысцой сделал три круга вокруг местного стадиона. В конце дистанции он буквально валился с ног: сказалось длительное отсутствие систематических тренировок. «Ну ничего, — подбадривал он себя, стиснув зубы и обливаясь потом, — я еще свое наверстаю. Неделя-другая, и я снова войду в привычную форму. А уж тогда мы посмотрим, кто кого. Ничего!» Он вернулся домой и продолжил занятия на тренажерах, которыми обзавелся года три назад, когда он усиленно готовился к сдаче на черный пояс. В восемь он закончил тренировку, принял душ и с чувством выполненного долга отправился на кухню, готовить завтрак. Однако он опоздал: на кухне уже хозяйничала Катюша. Таинственно улыбнувшись, она попросила его не мешать, а то, не дай Бог, подгорит ее фирменное блюдо. И вообще, добавила она серьезно, мужчинам делать на кухне нечего. Он улыбнулся в ответ и поспешно ретировался.

Пока Катюша громыхала посудой на кухне, готовя свое «фирменное блюдо», Сергей расположился в кресле и предался невеселым думам. Сегодня воскресенье, впереди — целый день, и у него было достаточно времени, чтобы как следует все обдумать, все взвесить, разложить по полочкам. Из всех стоявших перед ним проблем он выделил три основные. Во-первых, Лариса. После вчерашнего объяснения с женой и своим бывшим другом проблема рухнувшей семейной жизни казалась Сергею наиболее важной и требующей безотлагательного решения, однако, поразмыслив, он решил, что ставить точки над "i" в истории с Ларисой, пожалуй, еще рано. В конце концов, если не оправдывать, то понять ее все-таки можно. Он бесследно исчез, его не было около года — что ей оставалось делать? Ждать? Надеяться? На что? Целый год она не получала от него никаких известий: ни одной весточки, ни единого телефонного звонка. Что она должна была думать? А ждут… ждут только в красивых романах и слезливых мелодрамах. Нет, в жизни все иначе.

И все-таки ему было обидно. Так обидно, что порой неудержимо хотелось выть и долбить кулаками в стену — до крови, до вывихнутых суставов, до переломанных пальцев.

Он все еще любил ее. И будет любить всегда — он понял это только что, неожиданно для самого себя, сидя в этом кресле. Наверное, чтобы понять это, требовалось пройти через такую вот банальную, слишком банальную историю, имя которой — измена. Что ж, порой несчастье на многое открывает глаза, обостряет зрение, обнажает чувства, смывает накипь благополучия и обыденности с сердца человека. Человек прозревает. Учится читать в душах людей. Учится читать в своей собственной душе.

Теперь он знал: если она захочет вернуться к нему, он примет ее обратно. В конце концов, со вчерашнего дня обстоятельства изменились: он снова дома, и она знает об этом. Он будет ждать ее. Ведь нужно помнить еще об одном важном обстоятельстве, что крепко связывает их двоих — это Катюша, их дочь.

Николай Иванович Алексеев возглавлял компанию, в которой работал Сергей, уже более пяти лет. Он же был ее основателем и фактическим владельцем. С Николаем Ивановичем Сергей познакомился лет пятнадцать назад, когда тот был еще студентом института электронного машиностроения, а сам Сергей заканчивал десятилетку. Потом пути их разошлись, а шесть лет назад, когда будущий генеральный директор вел активную деятельность по созданию собственной фирмы, их дороги вновь пересеклись. Сергей к тому времени был уже дипломированным специалистом и как раз подумывал о женитьбе. Алексеев предложил ему приличное место в создаваемой фирме. Сергей согласился. А спустя месяц после регистрации компании в штат была зачислена и его молодая супруга, Лариса. Все складывалось для молодоженов просто великолепно, будущее казалось им светлым, ясным и безоблачным. Следует отдать должное Николаю Ивановичу: покровительствуя супругам, он всячески способствовал их продвижению по служебной лестнице; он же отправил их учиться за границу, причем расходы на обучение компания взяла на себя.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что первым, к кому решил обратиться Сергей за помощью, оказался Николай Иванович Алексеев.

Это был номер мобильного телефона. Сергей не знал, где Николая Ивановича застанет его звонок. Сегодня воскресенье, и шеф мог быть где угодно.

Спустя несколько секунд на том конце линии раздался четкий голос:

— Алексеев.

Алексеев ждал его на своей даче.

Дача Алексеева находилась примерно в сорока километрах от Москвы по Минскому шоссе. Сюда он наезжал редко: дел в городе было невпроворот, постоянно требовалось его присутствия то в компании, то на каком-либо совещании, то на презентации или пресс-конференции. Выходных для него не существовало, и это знали все сотрудники фирмы. Он работал на износ, в очередной раз развеивая пропагандистский миф о том, что «капиталист» занят исключительно эксплуатацией мирового пролетариата, подсчетом бесчестно нажитых миллионов и прожиганием своей никчемной жизни где-нибудь на Багамах, Карибах, Канарах или, на худой конец, в Испании. Нет, Алексеев был трудягой до мозга костей; пожалуй, никто не вкалывал в компании столько, сколько вкалывал он. Работая с ним бок о бок в течение нескольких лет, Сергей прекрасно знал это.

Знал он также и то, что раз уж шеф в выходные скрылся у себя на даче, значит допекла его работа, так допекла, что дальше уже некуда. Отрешиться от всех насущных проблем, в полном одиночестве, на лоне природы — что может быть лучше для укрепления расшатанных нервов и мобилизации сил для очередных трудовых свершений? Даже если эта идиллия длится всего пару дней.

Около восьми Сергей был доставлен в загородную резиденцию своего шефа. Особняк был небольшой, даже скромный, однако и в отделке, и в убранстве помещений, и в неброских архитектурных изысках чувствовалось изящество и тонкий вкус хозяина. Охраны видно не было, однако Сергей знал: все подступы к дому находятся под бдительным оком двух крепких парней, бывших спецназовцев.

Охране своей персоны Алексеев стал придавать особое значение года полтора назад, когда оказался жертвой похищения. Он как раз возвращался домой со своей дачи. В машине он был один. Километров за пятнадцать от Москвы его остановил гаишник и потребовал предъявить документы. Будучи законопослушным гражданином, Алексеев поспешил выполнить требование. Однако гаишник не торопился. Усевшись в автомобиль «задержанного», он начал скрупулезно изучать водительские права Алексеева. А потом… Николай Иванович плохо помнил, что было потом. Перед глазами мелькнул одноразовый шприц, что-то больно кольнуло в правое бедро… Он тут же отключился, а когда пришел в себя, то обнаружил, что находится в незнакомом помещении, привязанный к стулу. Дом где-то за городом, догадался он. Здесь же, в комнате, два человека в масках апатично передвигали фигуры по старой шахматной доске. Алексеев не стал привлекать их внимание, продолжая играть роль бесчувственного тела. Потом похитители вышли, оставив его одного. Каким образом ему удалось освободиться от веревки, стягивающей запястья, он не помнил. Далее все произошло слишком просто и совершенно не в духе гангстерских боевиков: он незаметно выскользнул из дома через чуть приоткрытую дверь, пересек небольшую березовую рощу и оказался все на том же Минском шоссе. Поймав попутку, он благополучно добрался до Москвы. А там — сразу на фирму, где устроил хороший разнос своей службе безопасности. Именно после этого случая Алексеев и перестал появляться за пределами фирмы без сопровождения. Кстати, какова была цель похищения, никто так никогда и не узнал.