Книга посвящена забытым драматическим страницам в истории XVIII в., связанным с появлением под именем российского императора Петра III принятых народом самозванцев не только в России (наиболее известен из них Е. И. Пугачев), но и за ее пределами (Степан Малый в Черногории, «русский принц» в Чехии и др.). Рассматривая события 60—70-х годов XVIII в., связанные с появлением самозванцев, в контексте межславянских контактов, автор останавливается на причинах возникновения посмертных легенд вокруг имени Петра III и его личности. В основу монографии легли материалы предыдущей книги автора — «Легенда о русском принце» (Л.: Наука, 1987), — расширенные и дополненные новыми данными, полученными в архивах СССР и ФРГ, из публикаций отечественных и зарубежных исследований.
Для историков и широкого круга читателей, интересующихся историей России и славянских стран.
НЕОБЫЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ НА ПЕРЕКРЕСТКАХ ИСТОРИИ
Вместо пролога
«Исторические факты, — утверждал выдающийся русский историк В. О. Ключевский, — не одни происшествия; идеи, взгляды, чувства, впечатления людей известного времени — те же факты и очень важные, точно так же требующие критического изучения» (79, с. 360). Тем более, что они нередко приобретают столь неожиданный, феерический, даже неправдоподобный облик, что действительное течение истории способно превзойти самую дерзкую выдумку сочинителя, затмить его самые утонченные сюжетные ходы.
Подтверждением сказанному является социально-утопическая легенда, центральным персонажем которой оказался российский император Петр III, убитый в июле 1762 г. Вскоре после этого, в 60—70-х гг. XVIII в., на огромных пространствах от Украины, Южной России и Сибири до Балкан и Центральной Европы, почти непрерывно сменяя друг друга, прошествовала вереница самозванцев, прямо или косвенно связанных с именем покойного Петра Федоровича. Конечно, сам факт подобного самозванчества не был чем-то исключительным или неожиданным. История сохранила немало свидетельств об ожидаемом герое-избавителе, своего рода мессии: иных путей достижения идеалов социальной справедливости широкие массы угнетенных и обездоленных долгое время попросту не знали. То была вера, вера в осуществимость невозможного: ожидание чуда, искушение им!
И все же легенда, в эпицентр которой попало имя покойного императора, имела свои отличительные черты. Она завязала в тугой узел множество сложных и в этом контексте недостаточно изученных в исторической науке проблем — и механизм массового сознания, и характер межэтнических народных контактов, и, наконец, объективную, а не по рутинной традиции предвзятую, а потому одностороннюю оценку человека, логикой социального развития ставшего главным персонажем данной легенды. Об этом — наша книга.
