Ак Ми Э́ повела озябшими ладошками над пламенем костра. Сил нет, как холодно, а ведь это только начало зимы. Матушка говорила, что зима будет лютой, такая раз во много лет приходит. Матушка всегда все знает! И какая будет зима, и обойдут ли их край лесные пожары летом, и сильно ли их Род подкосит огненная болезнь, и много-много всего другого. Скоро и Ак Ми Э будет знать! Она ведь тоже родилась в начале зимы, и та осень, что минула, уже четырнадцатая со времени ее рождения. Если бы она была как ее подруга Аэ Тэн́, Быстрая Девушка, то уже весной могла бы выбрать себе мужчину из Рода… Но ей суждена другая судьба. И если этой весной, уже совсем скоро, она станет Хранительницей Рода, как Матушка и как Сис Мя́ Э, то давняя подружка Аэ Тэн покинет ее.

Едва успев немного отогреть руки, Ак Ми Э поспешно сунула их в рукавицы и побежала прочь от костерка — снова к бревенчатому срубу, у открытой двери которого простояла почти всю ночь, переминаясь с ноги на ногу, то и дело растирая холодеющий носик. Из-за тяжелого мехового полога, что вместо двери закрывал сегодня вход в жилище старухи У Э, слышалось приглушенное пение. Это Матушка поет, помогая старухе уйти во тьму по дороге предков. Порой пение сменялось вскриками, иногда стонами: тяжело уходит Та, Что Ждет, старуха У Э́. Никак не хотят предки прийти и забрать ее с собой, хотя сама Матушка помогает ей сегодня, а вход в дом У Э широко открыт для духов. Ак Ми Э стережет его от чужих. Даже когда ей совсем невмоготу — холод проникает в самые кости, и приходится поневоле отбежать к костру погреться, — она не спускает глаз с тяжелого полога. Чуть только он шевельнется, будто бы от ветра, — в одно мгновение девушка подлетает к открытой двери. Чужой дух не осмелится зайти туда, если увидит у дверей человека из Рода И Ла́й. Сегодня вход охраняет не сын Той, Что Ждет, и не дочь, не внуки ее и не правнуки, не братья и не сестры. Никого у нее нет, никого не осталось из этой малой ветви большого Рода. Поэтому никто не пришел проводить ее по дороге предков, как положено по обычаю, поэтому некому охранить от чужих духов вход в ее жилище, и поэтому Матушка привела сегодня с собой свою воспитанницу.

Сегодня она, Ак Ми Э, провожает вместе с Матушкой в небытие весь малый род Той, Что Ждет. И это первый явный знак того, что вскоре ей тоже предстоит стать Хранительницей. Ведь Матушка могла взять с собой Су И́н или даже Сис Мя Э, которая всего на год старше Ак Ми Э, но уже посвящена прошлой весной. Но Матушка привела ее. «Ты сильная, — сказала она ей, — ты будешь помогать мне сегодня». И она будет стоять! Сколько надо, хоть до самого рассвета, хоть еще целый день, хотя ее и трясет давно от холода.

Еще и ветер поднялся. Ак Ми Э съежилась еще больше и надвинула капюшон своей меховой парки ниже. Ветер задувал Снизу, леденил ноги, залезал под парку, играл пламенем костра и пологом, закрывавшим вход в жилище У Э. Ак Ми Э отчаянно захотелось обратно к костерку, но пение Матушки внезапно стало гораздо громче, она опять пронзительно закричала в призыве, который Ак Ми Э слышала уже много раз этой ночью. Сейчас не время греться, сейчас совсем для другого время, и девушка совсем провалилась в меховую одежду, лишь нос и два глаза снаружи. Ноги ее выбивали дробь, ресницы смерзлись от слез, навернувшихся на, глаза от ветра, и не было сил их стереть, когда яростным порывом полог, что сторожила Ак Ми Э, откинуло больше чем наполовину и Матушка там, внутри, закричала так пронзительно и неистово, что Ак Ми Э невольно вторила ей своим срывающимся голоском. И замолчала внезапно…

Матушки тоже больше не слышно. Не слышно ударов ту́на. Ветер еще играл пламенем костра и краем полога, но эти слабые дуновения нельзя было сравнить с жестокими порывами, что трепали Ак Ми Э еще несколько мгновений назад. Не так много времени прошло, когда ушли и они, опять стало тихо. Девушка уже снова было начала поглядывать на костерок, когда услышала напряженный Матушкин голос: «Ак Ми Э! Входи!»

Пиршественная зала дрожала от громкого смеха и выкриков. Низкий потолок возвращал все звуки эхом обратно в зал, не давая им воспарить, и шум стоял невообразимый. Столы, уже не ломящиеся от яств, как в самом начале застолья, опоясывали большим кольцом всю залу. Центр ее был оставлен для танцев, а пока там резвились королевские шуты. Но это еще не все! На мощеной площади перед замком король приказал поставить еще столы, много столов с угощением для горожан, бедных и не очень, заезжих крестьян и даже для нищих. Брага и вино лились рекой. Потому что не было праздника дороже королевскому сердцу, чем тот, что сегодня пришел в его дом. Его Гайят, его любимой дочери, что заслуженно горделиво красовалась по правую руку от него, сегодня исполнилось восемнадцать.

Вчера, показывая свое искусство, блистали лучшие воины, оспаривая честь первого танца с ослепительной Гайят на сегодняшнем пиру. Сегодня же, поднимая свои кубки, они наперебой восхваляют ее, надеясь на то, что старшая дочь короля благосклонно им улыбнется. Те, кто постарше, тоже не отстают в восхвалении достоинств и красоты Гайят, в надежде на то, что им благосклонно улыбнется сам король, Правитель обширных земель Адья Тэрэк. Но что поделаешь, куда уж проще завоевать благосклонное внимание его дочери!

Король сегодня добр, и все об этом знают, поэтому от нижайших просьб и ходатайств нет отбоя. Но веселая и беспечная маска благосклонности, которая во время пира не сходит с лица последнего Правителя из рода Сэмержи, может обмануть только непосвященных. Поднимая кубки один за другим за здоровье, красоту и ум своей дочери, за благополучие и славу Королевского Рода и благоденствие Адья Тэрэк, он то и дело внимательно обегает взором пиршественную залу. Несмотря на торжественный день, заботы, как обычно, снедают его, бороздят его беспокойный ум, и присутствие недавно прибывшего посланника Линзора, что сидит сейчас справа, на почетном месте совсем недалеко от короля, дает обильную пищу этим нелегким раздумьям.

Но то, что на бесстрастном лице хитрого линзорского щеголя ничего нельзя прочесть, похоже, заботит не только властителя Адья Тэрэк. Многие сегодня в этой зале со скрытой тревогой буравят взглядами линзорца, и лишь прекрасная Гайят сколь царственна, столь же беспечно весела. А ведь на самом деле именно ее судьба решается в эти несколько дней. Или уже решилась? И королевские придворные, потомки древних родов Адья Тэрэк, снова и снова с тревогой вглядываются в линзорца, несмело, украдкой, поглядывают на короля Хаадида, взглядами вопрошают Первого Советника, седобородого Таржида из рода Сэмержи, восседающего по левую руку от короля так значительно, словно ничего в Земле Адья не укроется от его взора.

Вот посланник встал. По традиции речь иноземного гостя всегда завершает торжественную часть празднества. Все присутствующие обратились в слух. Но, ко всеобщей досаде, речь его столь же бесстрастна, сколь и внешний облик. Нельзя не восхищаться таким нежным и красивым цветком, каковым является королева праздника прекрасная Гайят, говорил он. Но как решить, как разобраться, что же пленяет больше скромного иноземного гостя в королевской дочери: прелесть ли женщины народа адья, признанная во всем мире (и в далеком Линзоре тоже), или необычное для столь юного создания достоинство, а также сильный благородный ум, призванный решать великие задачи? Короткая встреча, во время которой посланнику далекого Линзора посчастливилось иметь беседу с Первой Госпожой Гайят, повергла его в смятение, от коего он до сих пор не может опомниться. Воистину гордость отца, вырастившего такой цветок, безгранична! Боги Земли Адья, должно быть, благосклонны к народу Адья Тэрэк и Королевскому Роду, являя в каждом поколении образ властителя, достойного править великим народом.