Человек в перекрестье прицела снайперской винтовки невозмутимо улыбался. Очевидно, по обыкновению рассказывал гостям какой-нибудь русский анекдот.

Он не знал, что это была последняя минута его жизни. Что спустя миг, вслед за всполохом фотовспышки, с простреленной головой он рухнет на руки своих охранников.

Он улыбался…

Не может быть!

Едва успев перевернуть страницу, Настя сразу узнала это лицо, эту незабываемую улыбку, вздрогнула и оцепенела.

Заголовок небольшой газетной статьи в зловещей черной рамке гласил: «СМЕРТЬ НА ЛАЗУРНОМ БЕРЕГУ».

Но прочесть ее Насте так и не удалось. Потому что грохочущий поезд метро, в котором она ехала, внезапно провалился в безответную тишину, а лица и фигуры окружавших ее людей расплылись и стали сплошным туманом…

Она пришла в себя от какого-то резкого солоновато-мятного запаха, глубоко вздохнула и поморщилась. Она сидела на широкой гладкой скамье посредине какой-то станции метро; мимо сплошным потоком двигалась плотная равнодушная толпа и с грохотом проносились поезда.

В дверях старинного двухэтажного дома, купленного фирмой два года назад едва ли не в виде руин, а теперь отремонтированного по европейским стандартам, Настю встретил охранник, плечистый розовощекий молодец в камуфляжной форме, добродушный балагур и весельчак по имени Игорь.

— А, Варвара-краса длинная коса! Привет!

Но, едва взглянув ей в лицо, нахмурился и озадаченно спросил:

— Ой… Чего это с тобою, Настя? Случилось что?

Даже не пытаясь улыбнуться, Настя лишь молча кивнула ему и устало зашагала по лестнице вверх.

Это началось в сентябре, в чудные благостные дни бабьего лета, которые Настя особенно любила и каждый год с затаенным волнением ждала, умоляя небо послать ей побольше солнечных дней.

И небо не обмануло ее надежды. Дни стояли теплые, безветренно чистые, с сухим солнечным запахом увядающих листьев и багровым заревом тихих вечеров — отрада души и очарование очей.

Это мимолетное время любила она еще и потому, что в сентябре был у Насти день рождения.

В этом году Настя сама купила себе подарок — скромное серебряное колечко с аметистом. Муж ограничился букетом цветов, что при его случайных заработках и исключительном пристрастии к экономии, показалось ей почти подвигом.

Событие отметили скромно, за тихим семейным столом. Настя не стала по обыкновению приглашать подруг, до полусмерти выламываться на кухне. В конце концов, она ведь уже не девочка. Да и муж не скрывал раздражения от перспективы многолюдства в доме. Из гостей была лишь Настина мама, Наталья Васильевна. И незримо восседала за столом Судьба, которая накануне преподнесла Насте столь же необыкновенный, сколь и неожиданный подарок.

Когда Настя была маленькая, больше всего на свете она любила сказки. Ее лучшими друзьями были Золушка, Конек-горбунок, Винни-пух, Карлсон, Буратино, семейство мумми-троллей, Волшебник Изумрудного города… впрочем, разве всех перечислишь? Может быть, по этой причине, став взрослой, Настя в душе по-прежнему оставалась ребенком; душа ее мечтала о чем-то сказочном, тем более, что реальная жизнь отнюдь не баловала ее…

Двенадцать дней путешествия превратились для Насти в настоящую сказку — яркую, добрую, радостную, словно страницы какой-нибудь любимой детской книжки.

Когда в Одессе она села на теплоход, действительно белый, прекрасный и суперкомфортабельный, Настя буквально потеряла голову от охватившего ее сладостного предчувствия чего-то чудесного.

На многочисленных палубах этого гигантского ковчега можно было найти все, что душе угодно: рестораны, дискотеки, бассейны, сауны, площадки для игр, видеозалы, бары, казино…

Поначалу Настя изрядно смутилась среди нарядной праздничной толпы пассажиров и поспешила укрыться в своей каюте. Разумеется, это были не самые комфортабельные апартаменты на корабле. Но для Насти, далеко не избалованной жизнью, и этого оказалось более чем достаточно.

Критический период уготовано пережить каждому человеку. Пережить мучительно и трудно. На то он и критический период. Время, когда с высоты прожитых лет можно бесстрастно предугадать итог всей своей жизни. На этом заколдованном перекрестке сомнений и раздумий еще можно порой сделать поворот, но изменить предначертанный путь — сложно, слишком сложно…

Аркадий Аркадьевич Сошников, торжественно отметив сорок второй в своей жизни день рождения, вступил как раз в этот критический период с глубоким душевным разочарованием. Нельзя сказать, что прожитые им годы он считал совершенно бесплодными и бесцельными, но, будь на то его воля, — несомненно предпочел бы избрать другую жизненную дорогу.

Запоздалые сожаления основательно усугублялись тем, что изначально в выборе своего пути Аркадий Аркадьевич был несвободен — зависел от воли родителей, вернее, от отцовской воли. Отдавший всю свою жизнь служению родине в ее железных внутренних органах, Сошников-старший и слышать не хотел, чтобы сын осмелился избрать какое-либо иное поприще. А поползновения к тому у сына намечались, и очень серьезные.

В детстве Аркадий Аркадьевич был тихим, не в меру мечтательным отроком, много и самозабвенно читал и втайне решил посвятить свою жизнь служению литературно музе. По окончании школы намеревался даже поступить в знаменитый Литературный институт на Тверском бульваре. И, надо полагать, добился бы своего, поскольку действительно обладал определенным литературным дарованием. Что однозначно засвидетельствовал исход творческого конкурса, по результатам которого Аркадий Сошников был допущен к вступительным экзаменам. А это, заметьте, удавалось далеко не многим! Разумеется, теперь та наивная детская повесть о первой любви, с которой он решился штурмовать вершину литературного Олимпа, представлялась Аркадию Аркадьевичу не более чем шуткой, однако, согласитесь реальный шанс изменить свою судьбу у него был, и шанс многообещающий.

Но воля родителей, не пожелавших и слышать о появлении в семье новоявленного писателя, то есть, человека профессии легкомысленной и в общественном отношении небезопасной, — была непреклонна. И пришлось Аркадию Аркадьевичу, стиснув зубы, поступить в весьма престижное закрытое учебное заведение, кующее железные кадры верных защитников родины. И поступить, разумеется, по протекции.

Глеб вдруг почувствовал, что охвачен весенним настроением.

Быть может, причиной тому было долгожданное тепло, с приходом которого бесследно исчезли грядные следы опостылевшей зимы; или проклюнувшаяся на деревьях яркая зелень; или необъятное синее небо, распахнувшееся вширь над ожившей и помолодевшей землей; или прогремевшая сегодня над Москвою первая гроза…

Или, может, просто в жизни его наступил перелом, когда горести и тяготы минувших дней понемногу забываются, а будущее постепенно приобретает светлые и волнующие очертания, как солнечно-дымчатые весенние дали?

С неиспытанной доселе силой ему захотелось жить. Не уныло существовать в одинокой клетке безрадостных будней, но вдохнуть полной грудью головокружительный воздух жизни, очертя голову броситься в ее стремительную реку.

К черту опротивевшее болото, в которое его зашвырнула судьба. Все к черту! Начать новую жизнь никогда не поздно. Даже если тебе за сорок.

Среди ночи Настю опять разбудил внезапный телефонный звонок.

Резкий, хотя и приглушенный звук — аппарат у мамы был старый, — дребезжащим сверлом вонзился в ее дремлющее сознание и буквально подбросил Настю на постели. Спящая Зайка недовольно захныкала во сне. Но прежде, чем она успела проснуться, Настя лихорадочно сдернула трубку и… Ответом на ее затянувшееся бездыханное молчание была леденящая душу зловещая тишина.

Так продолжалось уже вторую неделю. Сначала Настя решила, что это обычная телефонная история. Подобное нередко случалось с нею и раньше, в квартире Константина Сергеевича, и бывший муж с ворчанием выдирал аппарат из розетки. Но пугающие молчаливые звонки стали раздаваться все чаще: то через день-два, то каждую ночь. Неизвестный хулиган как будто знал, что отсутствие в Настиной квартире телефонной розетки не позволяет ей выключить аппарат, и безнаказанно пользовался этим. Пораженная откровенной наглостью телефонного террора, Настя поначалу негодовала. Но, позвонив на станцию, где ей равнодушно отказались помочь, поняла, что дело серьезное. И происходящее вскоре перестало казаться ей просто ночным хулиганством.

Выход был прост: надо купить розетку и без промедления ее установить. Однако осуществление этого плана натолкнулось на неожиданные препятствия. Приобрести необходимую вещь Насте удалось без труда, а вот установить розетку в квартире оказалось значительно сложнее. И не только по причине Настиной технической безграмотности.

Несколько дней подряд на телефонной станции ей отвечали, что мастер непременно придет и даже указывали время. Затем стали удивляться и раздражаться. И наконец, заявив, что заказанная работа давно выполнена, недвусмысленно посоветовали не морочить людям головы.

Они беседовали уже долгих два часа; беседовали вполне мирно, почти по-домашнему. Настя ужасно устала и с трудом подбирала слова, с трудом понимала то, что ей говорили, о чем спрашивали. Все это время ее не покидало странное чувство абсурдности происходящего, его полной бессмысленности. О, если бы все это был сон! Единственное, о чем она тогда бы могла мечтать — это поскорее проснуться. Но абсурд и реальность настолько перепутались в Настиной голове, что разобраться в них, по крайней мере теперь, не было никакой возможности.

Представившись Аркадием Аркадьевичем, незваный гость заговорил с Настей на удивление мягко и дружелюбно, так что застольная их беседа ничем не напоминала предшествующий мучительный допрос. Для начала он обезоружил Настю неожиданным подтверждением своего к ней сочувствия.

— Почему вы не позвонили нам, Анастасия Юрьевна? — с печальной улыбкой упрекнул ее он. — Ведь у вас неприятности… По долгу службы мне удалось узнать, что какие-то неизвестные лица терроризируют вас ночными звонками… Вам угрожали?

Настя тяжело вздохнула и опустила голову на руки.

— Я понимаю, — согласился он. — Вам неприятно, что мы вынуждены были… Но это необходимо для вашей же безопасности… В прошлую нашу встречу мой коллега предупредил вас, что человек, с которым вы имели несчастье познакомиться, чрезвычайно опасен. Вернее, был опасен, — не без удовлетворения подчеркнул он. — Но даже его смерть не в состоянии предотвратить непредсказуемых последствий этого опрометчивого и опасного знакомства…

В угловой квартире на втором этаже кирпичной пятиэтажки, выходящей торцом на набережную, вот уже несколько месяцев жили трое мужчин. Они не были родственниками, ответственными или временными квартиросъемщиками, ни даже представителями сексуальных меньшинств. Жили на удивление скромно и незаметно. И если бы в окнах по вечерам не зажигался свет, соседи, возможно, так и не узнали бы, что в этой, подолгу пустовавшей квартире, кто-то есть.

Днем и ночью при помощи различной хитроумной техники вели они пристальное наблюдение за окнами однокомнатной квартиры на первом этаже соседнего дома. По возможности фиксировали на видеопленку все происходящее внутри, перемещения хозяина и его случайных гостей, а также записывали все телефонные разговоры. Работа была серьезная и ответственная. Посему трудились мужчины посменно: пока один отдыхал, другой неотлучно нес вахту в соседней комнате, где никогда не зажигался свет, присматривая за сложной и бдительной аппаратурой, которая, впрочем, была снабжена автоматикой; третий неизменно находился снаружи, чаще всего сидел в припаркованной за кустами машине с затемненными стеклами, готовый при необходимости немедленно броситься в погоню.

Сказать по правде, объект, за которым велось столь настойчивое наблюдение, за прошедшее время успел изрядно намотать нервы всем троим соглядатаям. Это был плечистый крепкий мужчина, немного старше их самих, с повадками и опытом матерого разведчика. Таковым он по сути и являлся, и все трое порой болезненно завидовали блестящему его мастерству. Требовалось поистине ангельское терпение, чтобы без злобы сносить многочисленные его примочки и увертки. Временами мужчинам даже казалось, что объект с наслаждением издевался над ними, при этом неизменно делая вид, что не замечает слежки. Чего стоили одни эротические шоу, которые он им устраивал, нарочито не заботясь о том, чтобы наглухо зашторить окно, или беззаботные пиршества и попойки с такими сексапильными красотками, что у злосчастных соглядатаев начиналось томительное окостенение членов. Со временем они, разумеется, привыкли. Но своего поднадзорного невзлюбили так, что по первому приказу готовы были буквально разорвать его на куски. Беда только, что приказа все не было и не было.

Наблюдатели основательно устали и вымотались. Время от времени их сменяла другая команда, покидавшая свой пост с такой же затаенной злобой. Таким образом, на стороне невольных зрителей было явное численное преимущество. В сущности, ребят можно было понять: пока обнаглевший объект вовсю наслаждался жизнью, разбазаривая дармовые денежки, они зарабатывали на хлеб поистине в поте лица своего…

Было раннее утро. Во дворе оголтело горлопанили весенние песни воробьи. Тускло догорали и блекли ночные фонари вдоль набережной. За углом с размашистой ленцой пыльно расшаркивалась одинокая метла.