Когда я сошел в Йокосуке, на город размытой тушью уже опускались вечерние сумерки. На стоянке такси выстроилась очередь. Я невольно прищелкнул языком от досады. Если б не эта история, я бы сейчас был уже дома или посиживал в своем любимом баре на Исэдзакимати. И не хватало мне еще торчать здесь на ветру в ожидании свободной машины!

Я пошел пешком. Слева открылась свинцовая поверхность неспокойного моря. В гавани на мертвом якоре стояли военные корабли. Суда под звездно-полосатым флагом выглядели внушительней тех, над которыми реяли флаги с восходящим солнцем. Пожалуй, здесь ничто не изменилось с той поры, когда десяток лет назад я начинал в этом городе свою карьеру. И если кто изменился, так это я сам.

Минут через десять я был в отделе новостей своей газеты.

Заведующий отделом Миядзаки сидел за столом и что-то торопливо писал. Когда я вошел, он улыбнулся мне старческой улыбкой.

- Ну вот, а я тебя жду, - произнес он мягким, под стать улыбке, голосом. - Директор филиала предупредил, что тебя вызвали...

По обеим сторонам улицы мерцали холодным светом бесчисленные вывески.

Фанерные женщины в натуральную величину невероятными позами тщились ввести в соблазн живых людей, но краски, покрывавшие их, давно слиняли, и они производили скорее комическое впечатление.

Перед входом в "Принцессу", засунув руки в карманы, стояли двое. Оба одинаково сутулились, словно старики, хотя, судя по лицам, им было не больше двадцати лет.

Помещение бара оказалось довольно обширным, но американских вояк было немного. Они не столько сидели за столиками, сколько обнимались с девчонками на танцевальной площадке. Те крутили бедрами не в такт музыке, словно сердясь, что во время танцев нельзя пропустить рюмочку.

Я здесь выглядел белой вороной. Об этом красноречиво свидетельствовали сосредоточившиеся на мне взгляды. Я уселся на табурет у края стойки. Тотчас же вялой походной приблизилась одна из свободных дам и взгромоздилась на табурет по соседству.