О том, что Таларма отходит Империи ситхов, Рисса узнала из срочных новостей. Она редко обращала внимание на треп, который постоянно транслировали публичные голотерминалы, но в тот день вокруг них собралась такая толпа, что пройти мимо было решительно невозможно. Народ жужжал, как рой злобных мирзов, и ругал правительство даже больше обычного.

"Похоже, опять налоги задрали, — подумала Рисса и вгрызлась в сочное темно-синее яблочко, которое сегодня купила на деньги какого-то растяпы. Лазить по карманам у зевак было не так уж трудно: надо просто удачный момент поймать, ну и мишень подобрать с умом. — Хотя нет. Чего-то они совсем расшумелись".

Толпа, собравшаяся перед голотерминалом, заволновалась, будто в нее камнем кинули, и выплюнула обморочную дамочку. Вокруг нее тут же поднялась нездоровая суета: похоже, все только рады были отвлечься на что-то, с чем можно было разобраться самостоятельно.

Рисса немного покрутилась рядом, делая вид, что ей о-о-чень интересно, о чем же вещает полупрозрачная говорящая голова (хотя из-за галдежа невозможно было и слова разобрать), но пощипать кого-нибудь из зевак не решилась: все были такие злые и возбужденные, что, поймав за руку воришку, вполне могли отдубасить и даже не поглядеть, что воришке и двенадцати нет. Впрочем, Рисса выглядела старше своих лет и совсем не тянула на очаровательную малышку, которую каждому хочется приласкать и обогреть: ее, долговязую, скуластую и костлявую, нередко принимали за пацана. Это было даже хорошо. Рисса знала, как ребята постарше относятся к миленьким девчонкам. Уж лучше походить на парня. Но, с другой стороны, на жалость ей, если что, рассчитывать было нечего.

Засунув руки под куртку (чужой кошелек приятно оттягивал внутренний карман), она побрела вдоль улицы. Домой не хотелось совершенно: наверняка отчим опять напился в хлам и пялится заплывшими глазенками в голоэкран. Бесполезный, бесхребетный кусок дерьма. Не злобный, но лучше бы был злобным, чем размазней, только и ноющей о том, как ему в жизни не повезло. Рисса уже сто раз пожалела, что осталась жить с матерью, когда отец — настоящий отец, а не этот слизняк! — предлагал улететь с ним, к далеким звездам и нелегкой, но веселой жизни космических дальнобойщиков. Сейчас, наверное, уже научилась бы корабль водить…

Рисса до сих пор не могла поверить, что все это происходит с ней. Всю дорогу до полицейского участка она провела в прострации, тупо глядя на проносящиеся мимо знакомые улицы. Не хотелось ни плакать, ни трястись от страха, ни злиться: эмоции просто не успевали за событиями. В памяти отложилось, как Вильк тряс скованными руками, будто мог таким нехитрым способом сбросить наручники, а Деввен постоянно бормотал ругательства и то и дело мотал головой. Еще бы ущипнуть себя попробовал, придурок.

Рисса оставалась спокойной, когда их вытолкали из машины и погнали к зданию участка. Даже во время унизительного медицинского осмотра, когда ее заставили раздеться прямо перед мальчишками, а худосочный врач рассматривал ее, грубо ощупывал, брал кровь и просвечивал какими-то сканерами, она ни звука не проронила — только передернулась от боли и омерзения, когда ее усадили в гинекологическое кресло, похожее на пыточное, и медицинский дроид начал копошиться у нее между ног своими мерзкими манипуляторами. Потом охранник наконец-то швырнул ей бесформенное серое тряпье, оказавшееся нижним бельем, рубашкой и штанами, и, едва она оделась, вывел из медкабинета. Живодер в белом халате принялся за мальчишек. Перед тем, как за ней закрылась дверь, Рисса успела услышать ругань Вилька, быстро перешедшую в захлебывающийся всхлип: имперцы — а во всем полицейском участке Рисса не заметила ни одного разумного в талармской форме, — церемониться с ними не собирались. Уроды.

Ее словно обкололи транквилизаторами: Рисса шла, куда вели, делала, что прикажут, а в голове тем временем было пусто, как у алкаша в кармане. Только сейчас, сидя на холодном полу камеры и бездумно теребя шоковый ошейник — удивительно легкий, но обхватывающий шею так плотно, что палец под него не просунуть, — Рисса начала осознавать, в каком же она дерьме.

Ее продадут в рабство. Сама мысль в голове не укладывалась: хотя Таларма раньше входила в хаттские владения, здесь рабов не держали. Продавали на Нар-Шаддаа и Нал-Хатту бедняков, конечно, и не слишком-то это скрывали, но официально власти работорговцев не привечали. Зато теперь… Угораздило же Вилька обокрасть имперца! Рисса бы ему всю физиономию расцарапала, да вот толку с этого… Не хватало еще разряд тока или побои получить из-за этого придурка.

Сам Вильк забился в угол камеры — вроде бы рядом с друзьями, но чуть поодаль: чувствовал, что сейчас от них скорее по шее получит, чем поддержку. Из всей их компании он всегда был самым веселым и безбашенным, но сейчас от его извечного оптимизма ничего не осталось. Вильк сидел, уткнувшись в коленки лицом, и, кажется, тихо плакал. Выглядело ужасно по-детски. Рисса с трудом подавила желание все-таки двинуть ему по роже, чтобы собрался. Они оказались здесь из-за него, а этот дебил еще и ревет, как девчонка!