Машина остановилась.

Истрепанный почти шестисотверстным переездом в кабине и в кузовах попутных машин, устав от бесконечных, пустых разговоров с шоферами — лишь бы не уснуть! — Сергей Морозов, пошатываясь, спустился от шоссе вниз к быстрому ручью с тополями и кустарником по берегам, бросил сверток с одеждой на зеленую поляну и осмотрелся. Тихо, зелено, тепло. Тогда он разделся и с наслаждением вымыл лицо и грудь.

Отступив от ручья, сел, потом лег и с наслаждением вытянулся. Через две минуты он уже спал.

Когда открыл глаза, большое красноватое солнце зависло над мелкими сопками и почти не грело. Сверху, с открытого неба падал холодный воздух, само высокое небо обрело туманную неопределенность. Далекий горный хребет зловеще покраснел.

Морозов встал и потянулся. И только тут, растирая онемевший бок, понял, как холодна земля и трава на ней, как пугающе чужда ему вся эта долина, как диковаты и равнодушны зеленые сопки и даже величественный Морджот с белой головой.

Морозов переоделся, у него сохранился рабочий комбинезон, десятки раз стиранный, цвета неопределенного, но со склонностью к первоначальной голубизне. Русые волосы Сергея отросли и кудрявились. Худоват, щеки слегка впалые, но взгляд более или менее уверенный. Он привык ходить без головного убора, так и отправился в ознакомительный поход по совхозу — не через мостик на агробазу, а левей, где была кладка через ручей. Хотел выйти на границу огородов и поглядеть на них со стороны — от леса у подножья пологих сопок.

Река Сальгурья — или ручей? — дальше спрямлялась, бежала по узкой заболоченной долинке, которую километрах в двадцати запирал своей каменной грудью могучий Морджот.

Сейчас, освещенный щедрым солнцем, он сиял снежной вершиной с вертикальными черными провалами, суровый конус удивительно-правильной формы, великан среди мелких сопок. К северу от него далеко за сопками розово светился длинный острозубый хребет. Северная даль, таинственный рубеж, за которым пряталось еще одно дикое царство.

Прозаическое капустное поле разлилось почти по всей долине. Выше под ногами Сергея захрустели остренькие осколки рыжего сланца. Земля посерела, вдоль гребней заблестела вода, растения выглядели слабыми, не зелеными, а рыжеватыми. Да, тут капусте холодно и неуютно. Водоотводной канавы на границе огородной земли не было, только старая колея от гусеничного трактора, по ней тоже сбегала вода; был брусничник и тучи комаров над головой, тот дух тайги — влажный и пресный дух, похожий на запах несоленой каши.

По верхней границе поля Морозов прошел далеко. Еще несколько ручьев доходили до первых гребней и пропадали в глубине. Тут же подрастал турнепс, едва доставал колени жалкий с виду викоовес.

В совхозе «Сусуман» было где развернуться и поработать.

…С непонятным волнением, ощущая частое нервное сердцебиение, Сергей подымался на второй этаж Западного горнопромышленного управления к товарищу Кораблину, с которым чуть раньше разговаривал из своего кабинета капитан Салатов, разговаривал стоя, с телефонной трубкой, прижатой к уху, и с тем напряженным, полным осознания ответственности лицом, которое возникает у этой касты при общении с вышестоящим. После разговора начальник совхоза посмотрел на сидевшего у него агронома Морозова такими глазами, словно оценивал его возможности:

- Так вот, Кораблин хочет знать в деталях план по расширению совхоза от Хорошева или от тебя. Ждет в двенадцать тридцать. Бери документы, докладную и быстро в управление! Второй этаж. Постарайся объяснить коротко и толково. Дуй! Хорошева не нашли.

На втором этаже было тихо и торжественно, как в приемной у лечащего профессора. Ковер на полу от стены до стены, в две стороны высокие двери, у окон громадный стол, три телефона, на стене портреты Сталина и Берия в золотистых рамах, а за столом капитан, деловито и молча разбирающий бумаги.

- К Кораблину? — он поднял голову. — Морозов? Знаю. Сейчас доложу.

Замыкая колонну с общим конвоем, на агробазу утром притащились и три специалиста, отобранные топографом. Были они, что называется, на последней черте: одетые в рванье, худющие, с серыми отечными лицами, с тем мутным, мало что выражающим взглядом, который свидетельствует об утерянном интересе к жизни.

На агробазе колонну принял бригадир, трех последних конвоир усадил на лавочку возле конторки, отступил в сторону и, зажав винтовку между колен, принялся вертеть козью ножку. На подошедших Орочко и Морозова он только глянул. Затянувшись, спросил:

- Этих молодчиков — для вас, что ли?

- Мы потолкуем с ними, — сказал Морозов.

- Валяйте при мне. — Конвоир был вроде бы вальяжным мужиком, а может быть, просто равнодушным.

Следующий день оказался насыщенным до предела хлопотами и работой. Раньше развода явились трое ученых. Лица их выражали растерянность. Первый раз за пять лет вышли из лагеря без конвоя. Сидели на корточках возле конторки, пока не пришел с поля Морозов. Он присел рядом с ними и стал расспрашивать мерзлотоведа Леглера о его трудах и работах.

- Вечная мерзлота? — переспросил ученый. — Мы с Михаилом Ивановичем Сумгиным проехали всю Сибирь, побывали в знаменитой Шергинской шахте под Якутском, ее глубина около ста метров. Вечная мерзлота, как потом выяснилось, уходит в толщу земли более чем на триста метров. Режим температуры в ней довольно устойчивый, минус шесть градусов и летом и зимой.

- А с поверхности?

- В естественных условиях оттаивает на тридцать-сорок сантиметров. Если нет дёрна на песке и гравии, то и на семьдесят-восемьдесят. А вот просадка после снятия растительного слоя непременная, сантиметров до тридцати, все зависит от грунта. На обширных площадках, скажем, при строительстве дорог или жилых кварталов возможно появление мелких озер в местах просадки. Есть в мерзлоте и крупные очаги чистого льда. Тогда бывают глубокие провалы.

- Мы собрались разделать целину под пашню. Вот на том южном склоне и в самой долине, где был лес. Как с вашей точки зрения?