Раннее июльское утро.

Воздух над аэродромом прозрачен и чист.

У трапа ТУ-104 толпятся и громко переговариваются пассажиры. Стюардесса, понимая всю безнадежность своих усилий, пытается их утихомирить.

— Товарищи! Товарищи, не торопитесь. Все успеете.

Металлурги с уважением относятся к физически сильным людям. Такая у них профессия. Мужество и сила металлургу необходимы.

Может быть, именно поэтому главному инженеру Руставского металлургического завода Михаилу Георгадзе Леван приглянулся с первого взгляда.

Сам-то главный был небольшого роста, полный, давно перешагнувший за пятьдесят. Он часто жаловался на одышку и сердце. Врачи советовали ему уйти на отдых или хотя бы перейти на другую работу. Он бежал от этих советов как от чумы.

Георгадзе не мог расстаться с заводом, хотя в политехническом ему настоятельно предлагали кафедру. Однажды он согласился прочесть в институте цикл лекций по своей основной специальности — металлургии чугуна — и с трудом выдержал там несколько дней. Болтовня преподавателей во время перерывов показалась ему пустой и недостойной, а шахматные доски в профессорской обозлили окончательно. Эту игру он считал занятием для бездельников. Не понравилось ему и то, как одеты преподаватели. Белые рубашки, жилеты, яркие галстуки. Он не выносил франтовства. Об инженере, который умудрялся выходить из цеха чистым, он категорически говорил: «Это не металлург». Он приходил в ярость, даже если видел у кого-нибудь из рабочих часы на руке.

Элизбар Хундадзе оказался приземистым, крепким человеком лет пятидесяти. Выражение лица у него было хмурое, точно он на весь белый свет в обиде. От такого лишнего слова не услышишь.

Хундадзе пришел на завод рабочим и за долгие годы своим трудолюбием и смекалкой добился признания — стал руководить цехом. Теперь Элизбар понимал, что достиг своей вершины. Двигаться дальше ему не позволяли ни возраст, ни образование. Да он, собственно, и не стремился к этому.

— Трудно мне вести мартен, — часто говорил он, — но что же делать? Я не вижу ни одного мало-мальски толкового инженера на это место.

Цену себе Хундадзе знал. За долгие годы работы он и сам многому научился, и многих вокруг себя обучил.

Был конец июля. Миндадзе собирались в Гагру. Тинатин долго не давала мужу покоя: «Только мы задыхаемся в этой ужасной жаре». Но когда уже решили ехать, она целую неделю что-то дошивала, доглаживала, докупала.

В канун отъезда вечером собрались гости. Мебель в комнатах была накрыта серыми чехлами, абажуры и картины затянуты марлей. Только гостиная выглядела как обычно. Был включен магнитофон, танцевали, Леван сидел в углу у маленького столика вместе с приятельницами Маринэ Лелой и Мирандой. Большой стол отодвинули в угол. На нем стояло десятка два бутылок, закуска, фрукты. Домработница разносила кофе.

Леван с интересом разглядывал танцующих, потом встал, взял бутылку шампанского, три бокала и вернулся к столику.

— Мне не наливай, — сказала Лела.

Ночью Руставский металлургический комбинат напоминает праздничный парк, убранный разноцветными огнями. А домны и огромные трубы похожи в темноте на разукрашенные новогодние елки.

Жизнь на заводе не замирает ни на секунду. Уж коли домна заправлена, ее не остановишь. Металлургия не знает выходных дней. Беспрестанно к заводу подходят товарные эшелоны. Они везут руду, известь, ферромарганец, металлолом, уголь, огнеупорные материалы, доломит, алюминий, увозят трубы, стальной прокат, металлические листы.

Кто сосчитает, сколько людей и сколько мастеров разных профессий работает на этом заводе?

Каждый знает свое дело, каждый трудится на своем месте. Работает на заводе электрик и мало что знает о работе сталевара. А сталевар не знает работы механика.