Паруса в океане

Петров Эдуард

Исторический роман о приключениях финикийских мореплавателей.

Часть первая. Рабы Тира

1. Астарт

Под гром тимпанов и завывание флейт из горных теснин выползла лавина факелов и разлилась по холмистой равнине, поросшей редкими деревьями и колючим кустарником. Сирийское селение — несколько плоскокрыших хижин, сложенных из дикого камня, — тотчас утонуло в водовороте дымных стреляющих факелов, паланкинов, стенобитных и метательных машин, запряженных эдомскими мулами и могучими крестьянскими быками из Дельты. Запылали бесчисленные костры, в холодящем горном воздухе заструились запахи вина, хлеба, жареного мяса, фимиама курильниц. Над селением повис плотный, как войлок, гул разноязыких баранов, молитвенных криков жрецов, солдатской брани сотников, бряцанья оружия и дробного стука многочисленных черпаков о днища медных казанов.

Огромная разношерстная армия энергичного и воинственного фараона Нехо, преодолев безводный Синай, вырвались на азиатские просторы, пронеслась всесокрушающим вихрем по землям палестины. У Мегиддо, сильно укрепленной иудейской крепости, известной со времен царя Соломона, фараона встретил царь Иудеи Иосия, не пожелавший пропустить египтян через свои земли. В битве при Мегиддо боги были благосклонны к египтянам: иудеи были разгромлены, крепость сожжена, а старый, упрямый и богомольный Иосия умер от стрелы египетского лучника.

Посадив на иудейский престол угодного ему человека, фараон повел своих наемников на север, к сильной крепости Кархемыш, где засели остатки разбитых ассирийских армий, обложенных со всех сторон воинами Вавилона и Мидии.

Ассирия всегда была непримиримым врагом Египта, египетские женщины пугали детей: "Вот придет ассириец…" Но теперь именно Египет спешил на помощь умирающей Ассирии. Много позже ученые мужи определят действия фараона стремлением завладеть всем ассирийским наследством. На это же наследство претендовал и Вавилон в союзе с Мидией. Именно этот непрочный, но могучий союз и погубил Ассирию. На развалинах Ниневии, "логова львов" ненавистной многим народам ассирийской столицы, — пировали именно они, закованные в железо воины Вавилона и пропахшие конской мочой мидяне. На их глазах бросился в пламя гибнущего дворца последний царь Ассирии…

Египетская армия устраивалась на ночлег. Простые воины-египтяне улеглись на подстилках из сухой травы. Сотники и офицеры расположились в небольших шатрах в зависимости от занимаемого положения при фараоне. На самом краю лагеря разместился отряд наемников под командованием сотника Туга.

2. Проклятие истины

Армия фараона продвигалась на север, громя одну за другой пограничные крепости вавилонян, разбросанные по всей Сирии. Неожиданно застряли у небольшой крепостицы, стены и башни которой поражали фантастическим неземным блеском, особенно в лунные ночи. Суеверные египтяне отказались идти на приступ. Ливийцы боялись и смотреть в сторону укреплений.

Полководец вавилонян Навузардан, засевший в крепости с малочисленным гарнизоном, надеялся дождать главных сил Навуходоносора. Но хитроумный жрец Петосирис в одежде воина пробрался к самым стенам и принес в лагерь куски гипса: из гипсовых глыб была сложена крепость — оттого и сияние.

Крепость разрушили на другой же день. Навузардан бежал к более укрепленному Кархемышу, растеряв в горах большую часть воинов и рабов, их долго потом вылавливали египетские отряды, без устали рыская по кручам и чащобам.

Один такой отряд наткнулся на человека, стоявшего по грудь в воде. Горная речушка, напоенная последними дождями, вышла из берегов и затопила всю лощину, поросшую боярышником и дикой вишней.

Начальник отряда, на жетоне которого был выдавлен иероглиф в виде скобы, означающий десяток, приказал остановиться. Финикийца сразу узнали, о побеге и событиях, связанных с ним, говорили не только в армейской среде, но и на базарах окрестных селений, в храмах и кабачках. Купцы же разнесли преувеличенные слухи по всему миру.

3. В городе детства

"Привет, могучий Тир, хитрый Тир, продажный Тир! Я люблю тебя, мой Тир, моя беспощадная родина. Люблю твои стены, увитые плющом, люблю шум базаров и гаваней, люблю матросские драки и песни, люблю завывание базарных пророков и торгашей, люблю и вас, лысоголовые жрецы, убийцы всего прекрасного! Я люблю тебя целиком, Великий Тир, со всеми твоими дворцами и кучами навоза. Прими в свое пьяное чрево блудного сына…"

Астарт стоял на крепостной стене и, раскрыв объятья, вдыхал ветер с моря, напоенный брызгами прибоя и запахами соли, водорослей, древесной смолы. В гавани разгружались сотни кораблей. По гнущимся, стонущим сходням бегали потные рабы с тюками, бочками, корзинами… У самых крепостных стен, в шапках грязной пены и прибойного мусора, сражались плоты тирских мальчуганов. Здесь ковалась слава тирских мореходов. Много поколений известных всему миру кормчих породила эта мелководная лужа. Она же когда-то определила и жизненный путь Астарта.

Среди яркой бушующей толпы возвышались всадники на рослых конях и Киликии — воины патрицианского ополчения. В него набились только отпрыски могущественных семейств, родовой знати Тира. То и дело над морем голов и корзин проплывал роскошный паланкин какого-нибудь сановника-кораблевладельца, настоятеля храма или хозяина заморских факторий. Тут же на пристанях начинался крупнейший в Средиземноморье базар. Впрочем, весь Тир — сплошной базар. В любом закоулке столицы в любое время дня заключались умопомрачительные по масштабам сделки, продавалось и покупалось все — от людей до пуговиц. Каждый житель столицы, да и всей державы в целом, был купцом. Каждый из кожи лез, чтобы утвердиться на рынке и смять конкурента. И все — от нищего, собирающего подаяние у храмов, до царя Итобаала — держали нос по ветру, улавливая малейшее изменение в рыночных делах.

Ахтой тонул в океане красок и звуков. Ликующий Астарт тащил его куда-то, тряс за плечи, что-то кричал ему в лицо и был подобен сотням одержимых, носившихся сломя голову по всем улицам Тира, и островного, и материкового.

Перед усталым взором Ахтоя мелькали строения всевозможных архитектурных типов — от примитивных иудейских и хеттских хижин и особняков до блестящих дворцов в ассиро-вавилонском духе. Поражали разнообразием многочисленные фонтаны, обелиски, статуи богов и царей, по-семитски аморфные, глыбоподобные. И всюду бородатое и носатое лицо Мелькарта: Мелькарт, сидящий на морском коне, Мелькарт, стоящий на четырех дельфинах, Мелькарт с туловищем крылатого коня и рыбьим хвостом.

4. Астарт пускает корни

Друзья осмотрели дом. Обещанная ростовщиком "добротная вилла" оказалась ветхой лачугой. Сквозь трещины в стенах беспрепятственно врывался ветер и играл свесившимися с потолка корнями растений.

В полураскрытую дверь влезла морщинистая физиономия ростовщика Рахмона.

— Соблаговоли подтвердить нашу сделку перед лицом уважаемых купцов, твоих соседей, — заворковал он, выкатив глаза, словно рак-отшельник, писец все запишет.

— Ты меня хочешь надуть, старый плут. — Астарт бесцеремонно шлепнул его по спине, ростовщик закашлялся…

Астарт получил кредит у ростовщика благодаря своей популярности в Тире. Многие помнили его мальчишеские проделки. Анекдоты о наемнике Астарте преподносились иностранцам, ступившим на землю Тира, как местный сувенир. Завсегдатаи питейных заведений смаковали похождения простого тирянина в царском гареме, придумывали новые истории о его сверхъестественной изворотливости, поражались побегу чуть ли не с острия кола.

5. Безмятежные дни

Эред был счастлив. Он целовал темные полосы на теле подруги и клялся отдать жизнь за Астарта. То, что сделал Астарт, казалось чудом в стране, где многие девушки, достигнув совершеннолетия, приносили богине жертву девством, в стране, где красивейшие мужчины и женщины всего побережья продавали себя, умножая казну храмов. Но человеческая природа, чувство нет-нет да прорывалось сквозь плотную кору религиозных обычаев…

У Астарта появилось множество друзей. В его хижине толкался разный люд: и знаменитые кормчие, и безвестные юнцы, вечные оптимисты из кабачков торговой гавани и придворные мелкого пошиба, поднабравшиеся у господ спеси…

Ахтой же не любил сутолоки. Он предпочитал тихие, наполненные мудрой созерцательностью беседы с тирскими просвещенными умами. Мемфисец завел знакомства со многими лекарями и звездочетами, с полунищими базарными пророками и с настоящими титанами хананейского аскетизма — всякого рода блаженными и святыми многочисленных азиатских божеств. И в то же время он старательно постигал новый для него язык Финикии.

Астарт не был бы Астартом, если бы жил одной только болтовней с друзьями. Зная о возможностях Ахтоя, он ошеломил скифа предложением излечить глухоту, если тот дарует Эреду вольную.

Скиф запил, советуясь со всеми корчмарями Тира. В конце концов при большом скоплении пьянчуг, корчмарей, писцов, купцов и прочей братии была составлена соответствующая табличка и обожжена на костре. Затем старик был вручен Ахтою. Мемфисец в два счета освободил уши скифа от серных пробок. Скиф стал слышать не хуже сторожевого пса, что ему и пригодилось впоследствии.

Часть вторая. Охота за богами

16. Египет

"Вратами северных стран" оказалась невзрачная таможенная крепостица не берегу одного из рукавов Дельты Нила. В обычной для порта сутолоке, в толпах матросов, чиновников, купцов можно было разглядеть и киренских наемников в медных доспехах, и жрецов-исиаков в леопардовых шкурах, заклинателей змей, парасхитов, чернобородых греков в белых одеждах, и финикийских мореходов в коротких юбках. Египет чувствовался во всем: в возгласах водоносов и призывных криках сандальщиков, в согнутых спинах прачек-мужчин, стирающих на берегу Нила, в сладковатом аромате свежих лепешек из семян лотоса, в расписных пилонах храма, в знойном дыхании пустынь, сдавивших узкую долину с обеих сторон.

Астарт лихо врезался в гущу лодок, унирем, парусных галер, ткнувшись резной физиономией патека на носу суденышка в осклизлый причал под гвалт разноязычной ругани кормчих, треск бортов и весел. Тотчас, словно в сказке о чудовищах-невидимках, возникла фигура таможенного чиновника в традиционном парике.

— Кто, откуда, зачем? — выпалил он на трех языках.

— Достопочтенный, скажи что-нибудь на языке, которым тебя снабдили боги. Страсть, как соскучился по родному слову, — попросил Ахтой, завязывая свой знаменитый мешок.

— Египтянин?

17. Астарт в Бубастисе

— Еще в тюремных ямах мы не кисли, — недовольно бормотал Астарт, разглядывая толстую металлическую решетку, прикрывавшую тюрьму сверху.

Избитый Ахтой сплевывал кровью. Эред, которому тоже досталось, молча сидел рядом с ним на истлевшем соломе, слежавшейся в пласты вроде глины. Обитатели тюрьмы — мелкие воришки, ионийские купцы, промышлявшие шкурами и мускусом крокодилов, девушка-египтянка, обвинявшаяся в том, что зналась с «поганым» эллином, — негромко переговаривались в ожидании приговоров. Им грозили не более чем публичные экзекуции. Правда, ионийцы, посягнувшие на жизнь и честь священных животных Египта, должны были по закону поплатиться головами, но их друзья и Навкратиса внесли в Саисский храм бога Себека столь солидный куш, что правосудие выразило готовность сделать исключение.

Ахтой, перестав сплевывать, собрал вокруг себя друзей и сообщил шепотом:

— Один из нас может спастись.

— Ну да! — усомнился Эред.

18. Охотник за крокодилами

До самой зимы Астарт бил крокодилов, продавал грекам шкуры и мускус, но нужной суммы не мог собрать: приходилось поддерживать силы узников передачами, многое требовала также скрытная охота, хотя Астарт словно с частицей жизни расставался с каждым дебеном. Экономил на всем: ночевал в зарослях Нила под хохот гиен и вопли шакалов, питался семенами лотосов и рыбой. Пробовал есть мясо крокодилов, но несколько дней не мог найти места от мучительной рвоты.

Он возненавидел Египет, Нил, крокодилов, заросли папирусов и вкус лотоса. Его убивала одна мысль, что Ларит рожает в тюрьме. В минуты ярости он бросался в гущу спящих крокодилов и колотил по лопающимся панцирям единственным своим оружием — бронзовым ножом парасхита.

Заняться промыслом крокодилов надоумили ионийские купцы-охотники, которые давно вышли из тюрьмы и продолжали свое опасное ремесло. Они били крокодилов способом, который освоили безбожники Элефантины: ночью, с помощью крючьев и наживки — куском свинины. В лодке находился живой поросенок, которого заставляли истошно визжать. На звук устремлялись рептилии со всех окрестностей. Проглотившего крючок крокодила тут же вытаскивали на берег, перерубали спинной нерв и еще с живого сдирали шкуру.

Астарт охотился другим способом, более опасным, но не требующим ни лодки, ни поросят для приманки. Он прятался в яме, вырытой в песке на излюбленном пляже чудовищ. Как обычно, перед полуднем животные выползали на отмель, чтоб соснуть на солнце. Поглазев по сторонам, каждый крокодил выбирал местечко, громко фыркал, зевал и засыпал с широко раскрытой пастью. В этот момент появлялся Астарт и, стараясь не попасть под удары хвостов, способные переломить кости любому великану, бил своим ножом по затылочным буграм зверей на выбор. Иногда после набега на песке оставалось до пяти туш. А иногда, если не мог найти ничего съестного, удары были настолько слабы, что все крокодилы исчезали в воде невредимыми.

Однажды на глазах Астарта большой, похожий на бревно, крокодил перевернул утлую лодчонку рыбака. Человек исчез в мутных волнах с душераздирающим криком. Астарт услышал ужасный хруст костей. Крокодилья пасть вырвалась из воды, встряхивая мертвеца, как терьер крысу. Астарт упал на лопнувшую корку ила, бессильно молотя кулаками. А намокший парус перевернутой лодки уносило течением… Какой-нибудь рыбак вытащит утлую посудину на берег и помолится богам, на редкость расщедрившимся.

19. Грабители пирамид

Грабители пирамид приняли Астарта за коллегу — поэтому помогли ему освободиться от саисских стражников-маджаев, с которыми у них были давние счеты. Впрочем, и маджаи приняли одинокого бродягу-чужестранца за грабителя.

Астарт рассказал немного о себе, и египтяне долго колебались, прежде чем привели его в одну из лачуг, прильнувшую к белокаменной мемфисской стене. Женщина разожгла огонь в мелком очаге посреди глиняного пола. Мужчины выпили пива, закусили жареной рыбой и пресными лепешками. Не сказав ни слова, помолились каждый про себя и повалились на охапки пшеничной соломы. Хозяева и гость мгновенно уснули, только женщина продолжала стряпать на весь завтрашний день. Поднялись затемно. На Астарта взвалили мешок с чем-то увесистым и бренчавшим. Каждый нес свою поклажу.

Шли долго. Городские стены давно растаяли в предрассветном сумраке. Потянулись вязкие песчаные сугробы. Женщина шла последней и заравнивала следы пучком ивовых веток. Астарту давно хотелось остановиться и попросить глоток воды. Но они шли по-прежнему молча и быстро.

Восток посерел. Прохлада приятно освежала разгоряченные тела. Наконец, преодолев остаток какой-то стены, когда-то очень высокой, остановились. Впереди смутно темнела расплывчатая громада не то храма, не то усыпальницы. И тут Астарта захватило величественное зрелище: еще невидимое солнце озарило верхушку гигантской пирамиды, господствующей над всем мемфисским некрополем, над всей долиной. Словно облитый золотом, храм повис в густом сумрачном мареве высоко над землей, поражая таинственностью и красотой.

Спутники Астарта тоже смотрели, запрокинув головы. Издали донесся последний шакалий вопль, и утро стремительно ринулось на землю.

20. Мумия Джосера

"Какие беды оторвали этих людей от сохи и бросили в объятия злого Сета?" — размышлял Астарт в недолгие минуты отдыха. Нарушить покой мертвого фараона — великое святотатства для египтянина. Астарт пришел к выводу, что судьба безжалостна к ним, ибо одна только жажда наживы не смогла бы заставить правоверных египтян рыться под пирамидой. Какая-то трагедия изменила их образ жизни, заставила отвергнуть привычные устои.

Наконец грабители достигли центрального колодца, высеченного в скале под пирамидой и засыпанного щебнем и строительным мусором. Измученные, но счастливые близостью победы они умножили свои силы. Женщина работала наравне с мужчинами и готовила еду, поражая своим молчаливым упорством. Астарта изумляла самоотверженность этих людей, не щадивших ни себя, ни друг друга. Все они принесли в жертву для достижения цели. К финикийцу относились как к члену их семьи. (Астарт понял, что все они в каком-то родстве.) И, как член их семьи, он ощущал налет трагичности в немногословных фразах, скупых жестах и взглядах.

Работа продвигалась успешно. Вскоре квадратная шахта на несколько локтей вниз от норы была очищена от щебня. Обнажилась массивная гранитная плита. Взволнованные грабители молчали, столпившись на дне шахты. Над их головами угрожающе нависла многометровая толща слежавшегося щебня. Камни изредка сыпались вниз, колебля пламя свечи.

— Фенеху, женщина и я пойдем в Мемфис, — необычно громко прозвучал в звенящей тишине голос пожилого, — ты останешься. Наверх не вылазь. И бойся змей: они идут в гробницу вслед за человеком.

Молодой египтянин кивнул. Астарт представил его одного в самом сердце пирамиды, и по коже поползли мурашки.