Взаимоотношения автора, пишущего на «женскую тему», и его героинь часто заставляют вспомнить ситуацию, когда мужчина в результате бурно развивающегося романа делает предложение женщине, с которой знаком всего несколько часов и о которой не знает ровным счетом ничего. Потом его, разумеется, ожидают открытия, и дай Бог, чтобы приятные. Но в любом случае мужчина задним числом пытается найти обоснование своему выбору, и некоторым даже это удается. Остальным же следует утешаться тем, что с годами ошибки часто превращаются в достижения, — и для ошибок, совершенных в молодости, это вполне справедливо. Некоторые, между прочим, обнаруживают к старости, что других достижений, кроме ошибок, у них и нет.

Я все это говорю к тому, чтобы было понятно: с каждой из героинь этой книги у меня когда-то случился роман, но с одними мимолетный — и больше я о них никогда не писал и даже не вспоминал, а с другими романтические отношения переплавились в крепкую дружбу, и они время от времени возникают в моих сочинениях. Но почему княгиня Ольга, а не, скажем, боярыня Морозова, Екатерина II, а не Елизавета Петровна, Наталья Голицына, а не Елизавета Дмитриева (она же — Черубина де Габриак) — не знаю. Почему меня повлекло именно к тем, а не к другим, я объяснить не могу. Но кто знает, какая химия соединяет людей? Кто из литературоведов, обыкновенно склонных к самодеятельной психоаналитике, может с уверенностью утверждать, что понимает, как — еще до появления первых строк — возникает связь автора и персонажа?

Признаться, я удивился, когда обнаружил, что написанного о женщинах у меня набирается на целую книгу (и даже кое-что осталось вне ее). Мне всегда казалось, что в больших количествах писать об этих загадочных созданиях

[1]

способен либо романтик, постоянно витающий в небесах, либо расчетливый циник — уж он-то знает, что правды о женщинах все равно никогда не узнать. К тому же «женская тема» никогда не была для меня приоритетной: я вышел на нее в середине девяностых годов совершенно случайно, перескочив с темы сугубо мужской — в то время я много писал о дуэлях.

Как-то раз мне позвонила знакомая, работающая редактором на одном из телеканалов, и предложила поучаствовать в передаче, посвященной празднику Восьмого марта. «А я-то тут при чем?» — изумился я. «Расскажешь про поединки, в которых замешаны женщины, — твердо сказала она. — А если откажешься, то меня подведешь. Я тебя уже заявила…»

Святая равноапостольная Русской православной церкви великая княгиня Ольга давно уже превратилась в персонаж русской мифологии. Не было, пожалуй, на Руси правителя, чье имя окружало бы столько легенд — похожих на правду и от правды очень далеких. А часто правда и вымысел переплетаются, и невозможно разглядеть стертые временем границы между ними. Да и стоит ли пытаться? Легенды не рождаются из ничего, в отправной их точке всегда лежит факт. И к тому же — ничто лучше легенды не передает дух давным-давно ушедших столетий.

Лик Ольги едва-едва проступает к нам через тысячелетнюю завесу. О происхождении ее известно мало. Здесь большой простор для домыслов, и потому одни историки считают ее половецкой княжной, другие — дочерью военного руководителя норманнов, третьи, опираясь на «Житие», написанное много позже смерти Ольги, согласны, что она была «от языка варяжска», однако роду незнатного, четвертые находят у нее болгарские корни, пятые полагают ее знатной псковитянкой, а шестые — тоже псковитянкой, но из самых низов. Последние две версии, вероятно, ближе всего к истине и, между прочим, находят подтверждение в «Повести временных лет» и более поздних летописях.

«Повесть временных лет» сообщает, что Ольга была «приведена» сыну Рюрика — киевскому князю Игорю из Пскова его опекуном князем Олегом. Если верить другим источникам, князь Игорь познакомился с Ольгой во время охоты. Преследуя дичь, он вышел к «реке Великой, недалеко от селения Выбуцкого». У берега был привязан одинокий челн, владелицей которого оказалась простая крестьянская девушка. Во время переправы князь стал говорить девушке «стыдные словеса», но получил отпор — неслыханная вещь по тем временам. Пораженный смелостью и остроумием Ольги, князь будто бы тут же предложил ей стать его женой. «Житие» предложение руки и сердца переносит на более поздний срок, утверждая при этом, что Ольгою, «украсив именем своим юную деву», ее нарек Олег, который «искал невесты княжескому своему питомцу». Существуют разные мнения на тот счет, сколько лет было Ольге на момент замужества: Устюжская и Новгородская летописи, например, утверждают, что ей едва исполнилось десять.

О совместной жизни Игоря и Ольги сведений почти нет. Вероятно, она продолжалась недолго — от силы три-четыре года. Неизвестно даже, сколько у них было детей. Князь постоянно находился в походах, и, пока он отсутствовал, Ольга оставалась «на хозяйстве». Она вошла во вкус управления княжеским двором и вполне справлялась со своей ролью. Стоило, однако, вернуться Игорю, и Ольга, как и полагалось тогда, уходила в тень мужа.