В довоенной Германии и послевоенной Западной Германии пользовалось и пользуется распространением выражение, которого нет на других языках: «риттергутсбезитцер», или «собственник рыцарского поместья». «Рыцарей», разумеется, давно уже нет в Германии. В довоенной Германии и современной Западной Германии господствовали и господствуют монополисты и капиталистические помещики, но термин «собственник рыцарского поместья» остался как обозначение целой касты, имеющей свою историю и свои традиции, свои объединения, клубы, свое общество и связи. Из этого клана «риттергутсбезитцеров» и происходит автор предлагаемой советскому читателю книги — Вольфганг Ганс барон цу Путлиц.

Фамилия Путлиц — известная германская аристократическая фамилия. В справочнике о наиболее известных аристократах ей отведена почти целая страница — настолько разветвлены ее связи и переплелись ее родственные узы с аристократическими семьями не только Германии, но и других стран. Путлицы ведут свой род с начала XII века и всегда были не прочь напомнить, что у них более «голубая кровь», чем даже у самих Гогенцоллернов. Они в родстве, свойстве и дружбе буквально со всеми крупными государственными деятелями Германии, сменявшими друг друга на протяжении последних восьми веков. Иногда эти знакомства и дружба самые неожиданные. Вот, например, откуда происходит знакомство Путлицев с Бисмарком: «Гувернантка француженка, обучавшая моего отца, учила позднее маленьких Бисмарков». Или происхождение знакомства с Нейратом, бывшим министром иностранных дел гитлеровской Германии: «Нейрат был партнером моей матери по штуттгартской школе танцев во времена ее молодости». [6]

Но с большинством германских аристократов Путлицы находятся в прямом родстве. Это широко открыло Вольфгангу Гансу барону цу Путлицу все двери, ведущие к «обычной аристрократической карьере» — военной, дипломатической или чиновничьей.

Для «сына барона из бранденбургского рыцарского поместья», как называет себя сам Вольфганг цу Путлиц, могли приниматься в расчет только эти три возможности сделать государственную карьеру: идти в армию, стать дипломатом либо получить «теплое местечко» в прусско-немецком государственном аппарате. Одна из важнейших привилегий немецкой аристократии состояла именно в том, что она — и только она — поставляла кадры для армии, дипломатического корпуса и высшего чиновничества. Вольфганг думал было вырваться из этого круга, но, в конце концов, и он должен был подчиниться «силе традиций»: максимум, на что соглашался отец, — это смена профессии военного (Путлиц участвовал в первой мировой войне в офицерском чине) на профессию дипломата.

Так и началась карьера Вольфганга цу Путлица на дипломатическом поприще, на котором ему довелось пробыть почти двадцать лет, занимая высокие дипломатические посты и в Веймарской республике и в фашистской Германии. Книга Путлица, имеющая подзаголовок «Воспоминания бывшего дипломата», повествует о том периоде германской истории, когда готовилась вторая мировая война, а затем была развязана фашистская агрессия, когда германский империализм потерпел сокрушительное поражение и был разбит на полях сражений во второй мировой войне и когда, наконец, часть германской нации усилиями рабочего класса и лучших представителей немецкого народа была вырвана из системы империализма и пошла по пути строительства новой жизни.

Двадцатое декабря 1918 года. Противный темный зимний вечер на товарной станции Штансдорф. Холод пробирает до мозга костей. Я, девятнадцатилетний лейтенант 3-го королевского прусского гвардейского уланского полка, стою на платформе и наблюдаю за разгрузкой своего пулеметного эскадрона. Еще две недели назад мы находились в северной Финляндии, со страхом ожидая прихода долгожданных кораблей с родины. Не бросят ли нас здесь на верную гибель, в далеком от родины уголке земли? Наконец в Хельсинки прибыли корабли и доставили нас в Штеттин, хотя и не без приключений. Теперь мы прибыли в предместье Берлина и, если ничего не произойдет, завтра утром опять займем нашу старую Потсдамскую казарму.

Большинство из нас несколько лет не видело родины, а в последние, богатые событиями недели мы были почти полностью от нее отрезаны. Будущее было неизвестно. У всех у нас только одно стремление: как можно скорее домой, если удастся — к рождеству. Я смотрю, как из вагона выкатывают походную кухню. Перрон едва освещен. Людей и предметы можно различить только по контурам. Внезапно ощущаю поцелуй в щеку, и две руки обнимают меня за шею. Первое, что бросается мне в глаза, — это погон рядового солдата. Погон красный. Он не может принадлежать кому-либо из моих желтых улан. Придя в себя, я вскрикиваю: «Братишка, Гебхард!». Это мой младший брат, моложе меня приблизительно на полтора года. Последний раз мы виделись с ним два года назад, незадолго до моей отправки на фронт, когда я нанес последний визит в свою старую школу — Дворянскую академию в Бранденбурге-на-Хавеле, где незадолго до этого сдал облегченные по случаю войны экзамены на аттестат зрелости. [18] Тогда он был пятнадцатилетним школьником в коротких штанах. Летом 1918 года и он пошел в армию, поступив в качестве кандидата в офицеры в полк фюретенвальдских улан. До него дошел слух, что мой полк будет разгружаться сегодня в Штансдорфе, и вот уже со вчерашнего вечера он ждет меня здесь.

Эскадрон кое-как разместился на ночь в сараях, расположенных вокруг товарной станции, я же отправился на квартиру, которую брат заранее снял в крестьянском доме недалеко отсюда. Он уступил мне свою теплую кровать с периной и разместился на очень неудобном, слишком коротком диване.

— Тебе хорошая постель нужнее, чем мне, — говорит он. Это его характерная черта: скромность и неприхотливость.