Когда солнце медленно катилось к горизонту, бросая на землю последние лучи, тени, обретающие очертания в сумерках, покидали укрытие и легкой поступью направлялись на свет пламени, плясавшего среди человеческих детей. Ривэрто, носители душ, жались друг ко другу, ища тепла морозными ночами, в надежде, что их обойдет участь братьев, падших от руки таинственных фигур в сумраке ночи. Скукожившиеся, запуганные до полусмерти, они бросали взгляды на сородичей и гадали, кто станет следующим в неравной борьбе с судьбой.

Смоляные волосы плясали в безумном танце с восточным ветром, а бездонные черные глаза внимательно следили за каждым маленьким человеком, который еще не успел осознать свою значимость. Мир постепенно расширялся, полнился неизведанным и прекрасным, что только предстояло познать родившимся с душой, и тени стояли на страже каждой крошечной жизни, ожидая часа, когда нить, связывающая Ривэрто с миром, оборвется, чтобы прийти вестником неизбежного.

Пламя костра бросало блики на мертвенно-бледную кожу теней, и люди, плутающие в неведении, пытались унять безумное сердцебиение и посмотреть самой смерти в лицо, лишившись страха. Игра с заведомо известным исходом. Нет проигравших. Нет победителей. Лишь пустая оболочка и фигура около костра, бережно укрывающая в ладонях едва искрящийся золотым светом комочек.

Оберегая душу от посторонних взглядов, тень удалялась в ночь, оставляя Ривэрто наедине со своим страхом. Тьма, скрывающая луну, рассеивалась, а тепло пламени постепенно просачивалось под кожу выживших. Наутро племя найдет тело вождя, так и не проснувшегося с первыми лучами солнца, а история будет твориться далее под пристальным взором фигур, сокрытых во мраке. Люди забудут страх и двинутся дальше, зная, что тени забирают лишь тех, кому пришло время покинуть мир живых.

Полуденное солнце нещадно палило, и майка липла к мокрой от пота спине. Бескрайний небесный океан, в котором плавали редкие пушистые облака, простирался на многие километры над головой, наполняя мое сердце теплотой и спокойствием. В воздухе ощущалось приближение так ожидаемой грозы, способной прибить городскую пыль и запах выхлопных газов к земле, даря желанную прохладу.

Последние майские дни, заполненные суетой предстоящего бала, утомляли. Будучи третьеклассницей старшей школы, я не понимала культа выпускного, что безумством въедался в голову каждому мыслью о решающем событии в жизни. Одноклассницы бредили возможностью покрасоваться в дизайнерском платье среди выпускников, а парни мечтали напиться и оторваться так, чтобы еще долго по школе из уст в уста передавались сплетни о произошедшем.

Каким же далеким все это казалось. Романтизированное фильмами событие в реальности не представляло для меня ценности. В моем мире выпускной символизировала бойня, где счет идет на жизни. Ни платьев, ни музыки, ни поцелуев. Одна смерть вокруг, и животный страх, сочащийся из затухающих взглядов людей.

— Ты уже в третий раз за последний месяц прогуливаешь школу, — Эвон присела рядом на краю крыши, свесив ноги. — Сбегаешь от мыслей о выпускном, сладенькая?

Я приоткрыла глаза и посмотрела на подругу. Ее тело излучало едва различимое голубое свечение, свидетельствующее об умиротворении, царившем внутри девушки. Она слегка улыбалась, глядя куда-то за горизонт. Юная душа, покинувшая мир, так и не познав его, но все так же переполненная любовью к нему. Французский акцент, полюбившийся мне с первых дней нашего знакомства, постепенно исчезал, и мне становилось грустно. С течением времени Эвон теряла все то, что делало ее уникальной.

Среди узеньких темных улиц я блуждала, словно потерянный крошечный огонек, не находящий места. Мрачный, сокрытый в тумане Мортем, как и годами ранее, остался столь непривычным для меня. Еще с детства он ассоциировался с чем-то таинственным, но слишком далеким, ведь я выделялась средь мглы. София однажды сказала, что я будто солнечный луч, что не смог пробиться сквозь туман, и спустился на землю в облике ребенка, дабы осветить каждый закуток города, погруженного в вечную тьму.

В машине мама поведала мне о звонке бабушки Лизель. Она редко давала о себе знать, и я видела страх в глазах родителей, ведь подобные неожиданности никогда не приносили ничего хорошего. Бабушка жила в другом мире, к которому ни одному из нас не достало чести прикоснуться, и внезапное желание Сената видеть меня всполошило все семейство Блумфилд. Древние хотели удостовериться, что я не представляю угрозы своему народу, и могу продолжить обучение в Академии Джулианы Томпсон без каких-либо трудностей. Они хотели заглянуть в мою голову и понять, не стала ли я частью человеческого мира слишком сильно, чтобы тот зацепил меня и изменил изнутри.

Как ни странно, я не боялась. Пускай бабушка и имела власть в нашем мире, мне она показала свое истинное лицо многие годы назад. Будучи ребенком, переполненная страхом, я не знала, с кем поделиться чувствами, что тревожили меня. Всюду чудились лишние уши, способные донести Сенату о мыслях, полнивших мою голову. Мыслях, за которые карали сиюминутно, как только удавалось их распознать. Я росла, и постепенно страх угасал во мне, сменяясь уверенностью в собственных силах. Пришло осознание спасительной истины, подарившей мне покой: раз бабушка пригрозила мне одиннадцать лет назад, я была той, кого она боялась и надеялась удержать под контролем. Я тоже кое-что значила в безумном мире мортов, и могла пользоваться силой, о которой доселе понятия не имела.

Ночь давно опустилась на землю, но мне не спалось. Родители отправились к бабушке, стоило нам прибыть на остров, взяв с меня обещание не влезать в неприятности, пока те не вернутся. Только вот стены спальной давили, и даже маленькие светящиеся звезды, усыпающие потолок, не успокаивали. Внутри кипела энергия, желание что-то делать, и, собравшись, я направилась теряться улочками города, наслаждаясь покоем и вдыхая прохладный воздух.

Подняв голову, я с грустью осознала, что густой туман застилал небо, не давая разглядеть звезды. Мне вновь подумалось о том, как же сильно Мортем отличался от привычного Гринвилла, где я чувствовала себя в безопасности. Там не было осуждающих взглядов, подозрительных перешептываний за спиной и круглосуточного наблюдения за моими действиями. Даже сокрытая во тьме, я знала, что меня видят и знают, чем я занята. На острове не было тайн. Все секреты рано или поздно всплывали на поверхность, предавая их хранителей.

Я никогда не умела лгать самой себе. Попытки сбежать от правды обращались провалом, и со временем я привыкла к тому, что прикрыться иллюзией мне просто не удастся. Стоя на пороге комнаты, переполненной мортами, я уже знала, что мне не выйти из нее невредимой. Пусть они не тронут мою оболочку, внутри я буду выжжена дотла, уничтожена дымом. Древние смотрели на меня, безмолвно изучая, и я пыталась распознать в их лицах угрозу.

— Айви, они ждут, — голос Эвон прорвался через оцепенение, что завладело моим телом, и я, превозмогая страх, сделала первый шаг навстречу своей погибели.

Душа была напугана. Она сжимала мою руку, и, будь девушка материальной, боль заставила бы меня поморщиться, но я всего лишь ощущала легкое давление. Страх щупальцами обвил сердце, сдавливая его и мешая дышать. Мы разделили его поровну, приняли ношу на плечи и двинулись в объятья тьмы, гордо вздернув подбородок. Окруженные, но не сломленные. Запуганные до смерти, но все еще надеющиеся.

Взгляд блуждал среди фигур, облаченных в черное. Некоторые лица были мне знакомы. Отголоски воспоминаний о прошлых встречах с Сенатом, когда решалась не только моя судьба, но и мамина. Теперь она была в безопасности, и груз вины освободил меня. Любое решение, принятое в ту ночь, не повлияет на мою семью, и это служило крошечным утешением среди нескончаемой черной полосы, что, несомненно, положила глаз на мою жизнь, преподнося не самые радостные сюрпризы.

Очутившись в центре зала, я застыла на месте, затаив дыхание. Слова были лишними. Для Тесефи они были всего лишь пустым звуком, вырывающимся изо рта, что нес ложь. Они забирались глубже, превращая тайные помыслы в предателей, а секреты — в палачей. Без усилий блуждая по поверхности, заставляли угрозу выплыть наружу, не утруждаясь, и не было ни малейшего шанса утаить что-либо от рожденных с даром подчинять себе сознание морта.

Запах прогретой солнцем пшеницы щекотал нос, и мне все никак не удавалось чихнуть. Плащ волочился по полу, собирая всю грязь, но едва ли это заботило меня. За сутки бабушке удалось уничтожить одно из самых приятных воспоминаний. Она ворвалась в мир, что я возводила внутри годами, и принялась крушить стены, устилая землю обломками зданий, что составляли меня. Я кричала, отбивалась, но сражение было заведомо проиграно. Шаткий фундамент расползся, позволяя карточному домику разлететься с первыми порывами ветра.

Я медленно продвигалась коридором Академии, тщетно пытаясь спрятаться за плащом от заинтересованных взглядов. Экая наивность. Как я могла утаить свое присутствие, притащив подмышкой пшеничное поле и полыхая огнем? Ученики перешептывались, сливаясь с полутьмой, окутавшей здание. Редкий туман неторопливо плыл за окном, скрывая полуденное солнце от глаз. Как было бы здорово, растворись я в нем.

Эвон куда-то пропала после Суда, и, сколько бы я ни пыталась докричаться до нее, девушка игнорировала мое присутствие, отправившись в путешествие по местам, куда мне не было места. Далеко душа уйти не могла, будучи привязанной ко мне, но мне было не по себе.

— Айви! — радостный визг, доносящийся, казалось бы, отовсюду, принес с собой улыбку, расползающуюся на моем лице.

Тут же из толпы показалось сияющее лицо Софии, что бросилась в мои объятья. Следом за ней семенил Натсуме, расталкивая учеников. На его лбу полегла крошечная морщинка, что появлялась каждый раз, стоило парню о чем-то серьезно задуматься.