Император Клавдий (Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик, 10 до н. э. – 54 н. э.), правивший после порочного садиста Тиберия и безумного чудовища Калигулы и до Нерона, который был и тем и другим одновременно, стал наименее известным из императоров династии Юлиев — Клавдиев. Но недооцененный преемник Калигулы оказался крупным государственным деятелем и талантливым политиком, который не побоялся настроить против себя традиционный политический класс, доверив высокие посты в администрации бывшим рабам, введя в сенат выходцев из провинций и сыновей вольноотпущенников, издав законы в пользу женщин и рабов. Скончавшись в 54 году, он оставит после себя мирную и богатую Империю, расширившую свои границы, с усовершенствованной администрацией и эффективной судебной системой. Его трагедией стало то, что он был женат на двух непомерно властолюбивых женщинах, беспрестанно вмешивавшихся в дела государства.
Пролог
X год до нашей эры. Прошло уже 20 лет с тех пор, как Антоний и Клеопатра, потерпев поражение при Акциуме и Александрии, покончили с собой. Их сын Октавиан, усыновленный Цезарем, стал единственным властелином Римской империи. Этот 32-летний мужчина слабого здоровья взялся преуспеть там, где отступали все реформаторы — от Гракхов до Цезаря. С середины II века до н. э. Рим переживал серьезный внутренний кризис. Если коротко, то затяжная война с Карфагеном разорила средний класс, бывший социальной основой Республики. Небогатые земледельцы, долгое время находившиеся в армии, уже не могли бороться с гигантскими латифундиями, сколоченными аристократией в их отсутствие. Этим новым пролетариям не оставалось другого выбора, кроме как идти в Рим и осесть там. Они влились в городской плебс, уже пополненный беженцами, согнанными с родных мест нашествием Ганнибала. Разрушение класса граждан нарушило гармонию равновесия, на которой зиждилась прекрасная и здоровая Республика. Она медленно умирала в судорогах скрытой гражданской войны, из которой никто не выходил победителем надолго. Ибо в этом распадающемся обществе власть отныне принадлежала полководцам, сумевшим поставить под свои знамена множество новых бедняков. Конечно, у легионеров было уже мало общего с солдатами-земледельцами былых времен. Они были добровольцами, профессионалами, которых интересовали только жалованье и добыча, получаемые в военных походах. Эти воины, преданные честолюбивым командирам телом и душой, проложат им — Марию, Сулле, Помпею, Цезарю — дорогу к личной власти, которую ни один из них не сумеет удержать.
Социальный кризис сопровождался не менее серьезным институционным кризисом. В результате военных завоеваний Рим оказался в ответе за огромную территорию, руководить которой стало не под силу учреждениям древнего города. Можно без преувеличений сказать, что Рим в той же мере грабил, в какой руководил. Умирающая республика жила в основном за счет «дойки» провинций, поскольку эмпирическая система правления без особой щепетильности смешивала политику и администрацию. Конечно, не все правители провинций были монстрами наживы. Кое-кто даже справлялся со своей задачей с честностью — тем более замечательной, что система к ней не предрасполагала. Эти люди были не профессиональными управленцами, а политиками, более занятыми своим «путем чести» в Риме, чем благополучием ненадолго вверенных им территорий. Но как раз карьера и поглощала много денег, потому что, вернувшись в Рим магистратами, они устраивали зрелища для народа и строили общественные сооружения. При таких условиях было очень соблазнительно воспользоваться пребыванием в какой-нибудь провинции, чтобы поправить свои финансовые дела в преддверии выборов и извлечь из этого личную выгоду. В довершение всех бед наместник оставался на своем посту не более года, а значит, должен был награбить как можно больше за короткое время, прежде чем уступить место коллеге, которым, разумеется, будут двигать те же мотивы.
Забрав всю власть в свои руки, Октавиан теперь должен был преобразовать государство. Не вдаваясь в подробности его правления, богатого перипетиями, скажем лишь, что главной его задачей было установить монархию, которая не напоминала бы ее внешне. Почему монархию? Поэтому что это единственный режим, способный объединить огромную империю из множества народов с разными обычаями и культурой, и единственный тогда способ добиться консенсуса. Республика прошлого, даже если бы она вдруг возродилась, уже не подходила созданному ею объединению. Рим больше не был городом, он превратился в мир. А почему не должно быть внешних атрибутов монархии? Потому что римляне (и вообще италийцы) монархию на дух не выносили. Как объясняет Цицерон в диалоге «О государстве», «из-за нестерпимого высокомерия одного человека — Тарквиния — само имя царя стадо ненавистным для нашего народа».
Наученный более чем вековым горьким опытом предшественников, Октавиан понимал, что реформы надо проводить с крайней осторожностью, и потому продвигался вперед мелкими шажками, понемногу забирая полномочия, к которым как будто бы и не стремился. На первом этапе (30–23 годы до н. э.) он довольствовался тем, что регулярно становился консулом, не принимая диктатуры, которой Цезарь придал чересчур царское значение. Кстати, этот особый вид магистратуры навсегда выйдет из употребления. Благодаря званию консула, которое ему продлевали каждый год, Октавиан обладал высшими властными полномочиями консулов и преторов: мог командовать войсками, созывать сенат и народные собрания, заключать граждан в тюрьму. Но в течение этого периода он также благосклонно принимал почести, которые, не увеличивая его мощи, выделяли его особу. Так, в 29 году до н. э. он получил позволение постоянно носить титул «император», тогда как при Республике это было лишь временное отличие, которое полководец, одержавший победу, получал на время триумфа. С юридической точки зрения это не наделяло Октавиана никакими особыми прерогативами, однако таким образом в нем признавали носителя высшей власти. В итоге этот титул будет передаваться всем его преемникам, и не случайно в наши дни этим словом обозначают главу нового государства, порожденного Историей. Гораздо важнее то, что в практическом плане Октавиану затем пожизненно присвоили
В 28 году до н. э. высокое собрание пошло еще дальше, наделив Октавиана титулом «принцепс сената». Это был древний титул, который раньше носил «первый из сенаторов» — первый в списке, называемом «альбумом». Во времена Республики так называли старейшего из бывших цензоров или консулов, который получал «прерогативу», то есть право первым высказываться во время дебатов. Отныне этот титул будет предназначен императору и новый политический режим получит название «принципат».
Часть первая
От недоноска до путчиста
I. Юность нелюбимого дитя
Семья Клавдия со стороны отца входила в число самых древних и знатных римских родов. Согласно легендарной родословной Клавдии происходили из страны сабинян, откуда перебрались в Рим в мифические времена его основания. Однако древняя принадлежность Клавдиев к патрициям — республиканской знати, правившей городом со времени свержения царей в 509 году до н. э., — вовсе не легенда. Клавдии дали республике 28 консулов и семь цензоров
[1]
, а также пять диктаторов
[2]
. И среди этих славных предков шесть получили триумф
[3]
, а еще двое — овацию за громкие победы. Кстати, возможно, что именно этим военным успехам данная ветвь Клавдиев обязана прозвищем Нерон, что на языке сабинян якобы означает «храбрец».
Тем не менее этот аристократический бриллиант был не совсем чистой воды. На протяжении столетий некоторые члены рода отметились надменностью, порой имевшей плачевные последствия и для Рима, и для них самих. Не вдаваясь в подробности, скажем, что они закрепили за своей семьей репутацию гордецов.
Тиберий Клавдий Нерон, дед Клавдия, женился на дальней родственнице, тоже происходившей из рода Клавдиев, — Ливии Друзилле. У них родился сын, известный нам Тиберий, потом еще один — Нерон Клавдий Друз, которого историки обычно называют Друзом I. В 38 году до н. э., будучи беременной маленьким Друзом, Ливия разошлась с мужем и вышла замуж за Октавиана. Этот союз, заключенный из-за внезапно вспыхнувшей любви, имел и политическую подоплеку. В то время Октавиан был триумвиром Запада и власть его была еще шаткой. Вот почему в негласной борьбе с Антонием, триумвиром Востока, за людские умы он искал поддержки у республиканской аристократии, которая его не любила. Союз с архиреспубликанским родом Клавдиев был ему на руку и помог бы привлечь на его сторону другие роды. Со своей стороны, Клавдиям нужно было за многое заслужить прощение. Отец и муж Ливии выступили на стороне убийц Цезаря, и хотя первый покончил с собой после их поражения в 42 году до н. э., второй смог остаться в живых только благодаря протекции Антония. В следующем году он отличился во время бунта против Октавиана, устроенного сторонниками Антония, и после провала был вынужден вместе с семьей уехать в изгнание, где жил в очень трудных условиях. Однако в 40 и 39 годах до н. э. главные действующие лица положили конец этому конфликту, заключив между собой договоры, и Тиберий вместе с семьей смог вернуться в Рим.
Тогда-то он с женой и был представлен Октавиану, и Купидон, на сей раз действовавший согласно политическим интересам, ускорил союз между молодыми людьми. Тиберий тоже от этого выиграл: уступив жену и пообещав удалиться от публичной жизни, он получил прощение нового властителя и смог наслаждаться покоем.
Едва став взрослым, Друз начал получать важные военные поручения. Вместе с братом Тиберием он завершил завоевание Альп, а затем в качестве наместника в Галлии проводил крупные операции по ту сторону Рейна, в Северной Германии. Между тем в 16 году до н. э. Август отдал ему в жены свою племянницу Антонию Младшую, одну из дочерей своей сестры Октавии от Марка Антония. Молодая женщина поехала с мужем в Галлию, и там, в Лионе, Клавдий и появился на свет 1 августа 10 года до н. э. Новорожденный, названный Тиберием, стал младшим ребенком в семье, у которой уже были старший сын и дочь по имени Клавдия Ливилла.
II. Пурпур и кровь
Незадолго до смерти Августа (19 августа 14 года) Клавдию исполнилось 24 года. Он не получил никакой должности и не принадлежал к сенаторскому сословию. Являясь отпрыском императора, он был всего лишь всадником, то есть членом второго по значению сословия. Однако равные по рангу признавали его как самого выдающегося среди них и при случае просили выступить от их имени. Например, именно через него всадники испросили у консулов честь нести на своих плечах тело Августа. Эта классовая деградация четко выразилась и в плане наследования. Август в своем завещании поместил Клавдия среди наследников третьей очереди, поэтому тот не получил ничего: иначе потребовалось бы, чтобы наследники, указанные перед ним, отказались от своей доли. Официально место Клавдия в этом списке имело гражданские последствия только в плане распределения имущества императора, но на самом деле оно обладало ясным политическим значением. Система принципата не предусматривала четких институционных правил передачи власти. Мы видели, как Августу удалось внедрить эмпирический метод «выдвижения» кандидата — через брак, усыновление и наделение трибунскими полномочиями. Раздел среди наследников его огромного состояния (Август был самым богатым человеком в Империи) составлял последний этап этого неофициального назначения, которое сенат теперь мог только узаконить. Кстати, порядок перечисления наследников в завещании в точности соответствует плану политического наследования. Тиберий, приемный сын Августа, который должен был править сразу после его смерти, — наследник первой очереди. Потом идет Германик, приемный сын Тиберия, и три его сына — наследники второй очереди. Клавдий — последний, наряду с прочими второстепенными персонажами.
Приход к власти дяди вернул ему надежду вырваться из изоляции. Он отправился к Тиберию — просить о позволении претендовать на магистратуру. Но тот предоставил ему лишь консульские украшения. Это отличие традиционно предоставлялось царям-клиентам, которых Рим хотел вознаградить за верную беспорочную службу. Но при принципате его даровали также заслуженным всадникам, которым социальный статус не позволял стать консулами. За редким исключением всадники не получали высших должностей.
Однако Клавдий возобновил свое требование некоторое время спустя. На сей раз Тиберий выразил отказ в резкой форме, сообщив письмом, что пришлет ему 40 золотых монет на празднование сатурналий и сигилларий
После гибели Германика Тиберий пересмотрел план наследования по методу, опробованному его предшественником. Уже в 20 году Нерон, старший из сыновей Германика, которому тогда было 14 лет, получил позволение претендовать на должность квестора на пять лет раньше установленного срока, а в 23-м той же милости был удостоен второй сын — Друз III. Младший, Калигула, был еще слишком мал и не входил в новые расчеты. Сделав «кандидатами» мальчиков Германика, Тиберий одновременно предоставил возможность своему сыну Друзу II на время встать у руля: в 21 году молодой человек был консулом наряду с отцом, на следующий год он получил трибунские полномочия. Для сплочения династии Нерона женили на Юлии III, дочери Друза II. Принципы Августа были сохранены. Тиберий должен был править до воцарения Германика, но Германик умер, а Тиберию было 60 лет, поэтому Друзу II предстояло в случае необходимости сменить своего отца, чтобы затем передать власть одному из сыновей Германика.
Клавдию опять не нашлось места. Однако сенат (по меньшей мере кое-какие сенаторы) порой пытался извлечь его из политического забвения. Так, высокое собрание предложило, чтобы Клавдий мог выступать среди консулариев. В сенате существовала иерархия, основанная на значительности карьеры. Бывшие консулы (консуларии) стояли выше бывших преторов, бывших курульных эдилов, бывших квесторов и бывших трибунов, а в этих группах индивидуальный рейтинг определялся количеством магистратур и возрастом. Таким образом, постановление сената было необычным: оно не только позволило бы Клавдию заседать в сенате, ни разу не побывав магистратом, но и предоставило бы ему место среди важнейших сенаторов, наделенных самой большой
III. Переворот
Как только стало известно об убийстве Калигулы, консулы Гней Сентий Сатурнин и Квинт Помпоний Секунд созвали заседание сената. Но в Риме было неспокойно. На улицах народ открыто возмущался убийством, а преторианской гвардии следовало остерегаться, не говоря уже о германцах. Сенат мог рассчитывать, и то без абсолютной уверенности, только на городские когорты. Но эти войска, исполнявшие полицейские функции, ходившие в ночной дозор и боровшиеся с пожарами, не имели серьезного боевого опыта. Они не выстояли бы перед преторианцами и страшными германскими наемниками. Кроме того, они были рассеяны по городским кварталам, так что собрать их всех было непросто. Вот почему заседание прошло не в Юлиевой курии, а на Капитолии, который было легче оборонять.
Но в курии ли, на Капитолии ли сенат уже не владел ситуацией. Заклеймив память Калигулы и произнеся несколько красивых слов о «свободе», он мог лишь призвать гражданское население разойтись по домам, а солдат — по казармам, пообещав первому сократить налоги, а вторым — выплатить вознаграждение… В общем, расписался в своей беспомощности. И потом, у преторианцев был Клавдий, что значительно меняло весь расклад. Сенат решил попытался пока выиграть время, направив к Клавдию двух своих представителей. Опасаясь, что их могут взять в заложники, выбрали не сенаторов, а народных трибунов, поскольку те обладали неприкосновенностью. Их задачей было убедить Клавдия явиться в сенат и объясниться относительно своих намерений, а также не использовать силу, чтобы прийти к власти. Трибуны начали свою речь в этом ключе, подчеркнув твердую волю сената не подчиняться принуждению. Но завершили несколько иначе. То ли они были благорасположены к Клавдию, то ли на них произвел впечатление вид преторианцев, но закончили они, на коленях умоляя его принять власть над империей от сената, а не получить ее посредством гражданской войны.
Разумеется, Клавдий не был настолько глуп, чтобы отправиться на Капитолий, где его могли посадить в тюрьму или убить, а потому только успокоил посланных касательно своих намерений и передал им добрые слова о сенате. Клавдий советовался с царем Иудеи Иродом Агриппой I, который тогда находился в Риме. Внук Ирода Великого был близок к императорской семье и являлся давним другом Калигулы. После смерти его деда Август разделил царство на тетрархии между тремя сыновьями покойного. Обойденный дядьями, Агриппа не получил ничего, но Калигула, желавший вознаградить его за верность, незадолго до своего убийства передал ему две из тетрархий вместе с царским титулом. Агриппа был ловким человеком. Всю свою жизнь он занимался тем, что прибирал к рукам царство своего деда полностью или частично, обращаясь за поддержкой к Дому императора. Когда он понял, что от Тиберия не получит ничего, то поддержал Калигулу еще до его прихода к власти. Но слишком активно, за что на несколько месяцев угодил в тюрьму. Старый Тиберий не любил некорректного поведения. Теперь же Ирод Агриппа, естественно, решил воспользоваться ситуацией, чтобы получить царство целиком. Для этого ему в очередной раз надо было поставить на верную лошадку. При этом Агриппа прекрасно разбирался в хитросплетениях римской политики: когда он был безземельным царевичем, то подолгу жил в Риме, а потому хорошо знал и семейство Юлиев — Клавдиев, и главных сенаторов, и могущественных императорских вольноотпущенников, занимавшихся государственными делами. Он знал, что у Клавдия есть все шансы на успех, лишь бы он их не упустил.
Если верить историку Иосифу Флавию, Клавдий чуть было не отказался от борьбы, но Агриппа его ободрил. Кое-кто считает, что Иосиф, тоже иудей, хотел выставить в выгодном свете своего соотечественника. Однако нельзя отрицать важной роли, которую царь Иудеи сыграл в этом деле, а еще менее — минутную слабость Клавдия. Позднее мы увидим, что, став императором, он захочет отречься от власти после попытки государственного переворота. Во всяком случае, в течение дня переговоры продолжились, и Агриппа принимал в них деятельное участие, разъезжая между сенатом и лагерем преторианцев. Он призвал собрание к осторожности, посоветовав не приводить в исполнение свой план вооружить рабов против преторианцев, а Клавдия убедил заявить, будто его удерживают силой, и поэтому он не может предстать перед сенаторами.
Ясно видно, что сенаторы оказались застигнуты врасплох последствиями заговора. В нем участвовали не все. Неизвестно, сколько конкретно людей были к нему причастны. Совершенно точно, что это было меньшинство, хотя в сенате мало кто мог сожалеть о гибели «тирана». И вообще, как могло собрание из нескольких сотен человек быстро и четко договориться о плане действий «после Калигулы», если сами заговорщики ничего не предусмотрели? Они, так сказать, убрали императора в срочном порядке, не подумав, кем его заменить. Да и какие были варианты? Восстановить республику? Об этом никто не думал всерьез. Конечно, Иосиф Флавий приводит речь консула Сатурнина: «Теперь вы избавились от подобных бедствий и равноправны; <…> подобный способ правления наиболее способствует не только минутному благополучию, но и дальнейшему спокойствию и славе благоустроенного государства… Тиранию ничто так не поддерживало, как трусость и боязнь противоречить ее предначертаниям»
