«Основой нашей эволюции всегда был и будет секс». Кому-то это заявление покажется слишком радикальным. Почему именно секс? Ведь существуют и другие проявления человеческой природы? Но согласитесь, что только репродукция — единственная биологическая цель, ради которой мы существуем. А все остальное — лишь средства к ее достижению.
Способность к самовоспроизводству — это то, что отличает живые существа, например, от камней. Человеческая натура универсальна: от материка к материку, от столетия к столетию она остается неизменной. Природа человека, которую описывал Шекспир, по своей сути ничем не отличается от природы современного человека, и т. д.
Состарились только слова, а суть не изменилась…
Вступление
Когда я работал зоологом, друзья иногда удивлялись, как можно потратить три года жизни на изучение одного единственного вида птиц. Неужели обыкновенный фазан настолько малоизучен? На это я отвечал (как мне теперь кажется, с раздражающей заносчивостью), что две тысячи лет исследований природы человека — всего лишь одного из многих видов млекопитающих — до сих пор не исчерпали вопроса. Мы никогда не научимся понимать самих себя, если не поймем, как эволюционировала наша природа.
Поэтому первая треть книги посвящена эволюции вообще, и только после этого мы доберемся до человеческой природы. Читателю важно разобраться хотя бы в азах современных эволюционных представлений. Впрочем, для того, кто мало интересуется работой генов, текст может показаться тяжеловатым. Но пусть это не выбивает вас из колеи. Меня учили никогда не браться за шоколадный торт до супа. Поэтому до сего дня, поедая его, чувствую (правда, демонстративно игнорирую) угрызения совести. Но я вполне пойму тех читателей, которые найдут середину и конец книги более удобоваримыми, чем начало, и решат сразу перейти к «сладкому».
Этот текст напичкан новыми концепциями, и лишь немногие из них — мои собственные. Авторы научно-популярных статей уже свыкаются с необходимостью плагиата, интеллектуальной кражи у тех, кто слишком занят, чтобы рассказать миру о своих открытиях. Многие люди могли бы написать каждую отдельную главу этой книги лучше, чем я. Но меня утешает то, что лишь немногие из них написали бы все главы. Моя роль — соединить клочки чужих исследований в одно лоскутное одеяло.
Однако я преисполнен глубокой благодарности всем тем, у кого позаимствовал мысли — остаюсь перед ними в огромном долгу. В процессе написания этой книги я интервьюировал более 60 человек и встретил в их лице исключительно приветливость, терпение и заразительную любознательность. Многие из них стали моими друзьями. Я особенно благодарен тем, с кем я беседовал неоднократно и в течение длительного времени — до тех пор, пока полностью не завершал свою интеллектуальную кражу: это Лора Бетциг, Наполеон Шаньон, Леда Космидес, Хелена Кронин, Билл Гамильтон, Лоренс Херст, Бобби Лоу, Эндрю Помянковски, Дон Саймонс и Джон Туби.
Среди тех, кто согласился на интервьюирование вживую или по телефону, я бы хотел поблагодарить Ричарда Александра, Майкла Бэйли, Александру Басоло, Грэхэма Белла, Пола Блума, Монику Боржхофф-Малдер, Дона Брауна, Джима Балла, Остин Берт, Дэвида Басса, Тима Клаттона-Брока, Брюса Эллиса, Джона Эндлера, Барта Глэдхилла, Дэвида Голдштейна, Алана Грэйфена, Тима Гилфорда, Дэвида Хейга, Дина Хэймера, Кристен Хоукс, Элизабет Хилл, Ким Хилл, Сару Хрди, Уильяма Айронса, Уильяма Джеймса, Чарльза Кеклера, Марка Киркпатрика, Йохана Кумма, Куртиса Лайвли, Атолла Маклахлана, Джона Мэйнарда Смита, Мэттью Месельсона, Джеффри Миллера, Андерса Меллера, Джереми Натанса, Магнуса Нордборга, Элинор Острем, Сару Отто, Кеннета Ои, Маржи Профет, Тома Рэя, Пола Ромера, Майкла Райана, Дева Сингха, Роберта Сматса, Рэнди Торнхилл, Роберта Триверса, Ли ван Валена, Фреда Уитама, Джорджа Уильямса, Марго Уилсон, Ричарда Рэнгхэма и Марлен Зук.
Глава 1
Человеческая природа
Когда хирург делает разрез, он знает, что увидит внутри. Если он хочет найти, к примеру, желудок, то не станет искать его у каждого пациента в новом месте. У всех людей есть желудки, все они примерно одинаковой формы и все находятся в одном и том же месте. Различия, несомненно, имеются. Одни желудки — нездоровые, другие — маленькие, третьи — слегка неправильной формы, но все их различия ничтожны, по сравнению с их сходством. Ветеринар или мясник могли бы поведать хирургу о том, что мир желудков гораздо разнообразнее: большие многокамерные желудки коров, крошечные мышиные, похожие на людские — у свиней… Таким образом, можно смело утверждать: типичный человеческий желудок существует и он отличается от «нечеловеческих».
Ключевая идея этой книги — рассказ о существовании типичной (в том же самом смысле) человеческой природы. Цель книги — найти эту природу. Как и хирург, психиатр тоже может смело сделать целый ряд предположений о пациенте, лежащем у него на кушетке. Просто потому, что пациент — человек, который знает, что такое любить, завидовать, доверять, думать, говорить, бояться, улыбаться, торговаться, жаждать, мечтать, помнить, петь, ссориться, лгать. Даже если бы этот он был выходцем с неизвестного континента, все это осталось бы правдой. Когда в 1930-х годах был установлен контакт с племенами Новой Гвинеи — прежде оторванными от остального мира и не подозревавшими о его существовании, — эти люди улыбались и хмурились так же, как любой «западный человек», несмотря на 100 тысяч лет отдельного существования. «Улыбка» бабуинов — это угроза, улыбка людей — признак удовольствия. Она — в человеческой природе.
Все это не противоречит существованию культурных различий. Суп из овечьих глаз, кивок головой в значении «да», западная культура частной собственности, ритуал обрезания, полуденные сиесты, религии, языки, различия в частоте улыбок русского и американского официанта — существуют мириады частных различий. Есть даже целая изучающая их дисциплина — культурная антропология. Но, очевидно, весь человеческий род объединен неизменной основой взаимного сходства — общими особенностями, присущими всем людям на Земле.
Данная книга — исследование этой общей человеческой природы. Уразуметь последнюю, не понимая, почему она сложилась именно так, невозможно. А понять, почему она сложилась именно так, невозможно, не имея представления о том, откуда взялось наше сексуальное поведение. Потому что основой нашей эволюции всегда был секс.
Почему именно секс? В этом исследовании мы могли бы обратиться и к другим проявлениям человеческой природы. Почему именно это заезженное, создающее жизненные проблемы репродуктивное времяпрепровождение? Но ведь репродукция — это единственная биологическая цель, ради которой мы существуем. А все остальное — лишь средства к ее достижению. Люди наследуют то, что помогает им выживать, питаться, мыслить, говорить и т. д. Но, в первую очередь, они наследуют то, что помогает им воспроизводить себе подобных. Те из их предшественников, кто смогли оставить потомство, передали ему особенности, позволившие делать то же самое, а те, кто оказались бесплодными — не передали. Все, что увеличивало шансы индивида на успешную репродукцию, передавалось в поколениях — за счет любых других особенностей. Можно смело считать: все, что есть в нашей природе, было тщательно «отобрано» по способности вносить позитивный вклад в репродуктивный успех человека.
О природе и воспитании
Идея о том, что нас создает наше прошлое — главное прозрение Чарльза Дарвина. Он первым понял, что можно уйти от мысли о божественном творении видов, не отказываясь от идеи «творения» вообще. Каждое живое существо «сотворено», «сконструировано» без участия какого-либо сознания, одним лишь избирательным воспроизводством собственных предшественников — таким, чтобы соответствовать конкретным условиям своего существования. Естественный отбор тщательно «сконструирован». Человеческая природа тщательно подогнана для благоустройства социальных двуногих африканских обезьян — подобно тому, как наши желудки приспособлены для обслуживания всеядных африканских обезьян, любящих мясо.
Такое начало разговора раздражает людей двух типов. Тем, кто верит, что мир был создан за семь дней человекоподобным Существом с длинной бородой (и, значит, человеческая природа — плод не отбора, а Разума), я лишь с уважением пожелаю приятного дня. У нас с вами почти нет общего пространства для разговора, общих допущений, на которые мы могли бы опираться в рассуждениях. С теми же из вас, кто считает, что человеческая природа возникла не в результате эволюции, а была заново, с нуля, создана «культурной средой», мне уже есть о чем поговорить. Думаю, смогу убедить вас, что наши точки зрения принципиально совместимы. Да, человеческая природа — это продукт культуры. Но сама культура, в свою очередь, тоже продукт — человеческой природы. Таким образом, и природа, и культура являются продуктами эволюции. Нет, я не собираюсь утверждать что «все записано в наших генах», я страшно далек от этого. И решительно бросаю вызов тем, кто говорит, что особенности нашей психики полностью генетически запрограммированы. Но с той же решительностью брошу вызов и тем, кто говорит, что универсальные для всех людей черты и личностные особенности не записаны в генах. Казалось бы, сегодняшняя культура, особенности социального устройства могли бы быть совершенно иными, гораздо более удивительными и разнообразными. Наши ближайшие родственники — шимпанзе — живут группами, члены которых вступают в беспорядочные половые связи, их самки стремятся получить как можно больше половых партнеров, а самцы убивают детенышей незнакомых самок. Но нет ни одного человеческого сообщества, в котором было бы принято нечто подобное. Почему? Просто наша природа отличается от природы шимпанзе.
Коли так, то к нашему исследованию необходимо широко привлекать данные из истории, социологии, психологии, антропологии и политики. Все это — попытки взглянуть на человеческое поведение с определенной стороны. И если его универсальные особенности являются продуктом эволюции, то нужно будет понять, какие силы ее вели. Однако меня постигло тяжкое разочарование: постепенно я понял, что почти все социальные науки продолжают изучать человека так, будто 1859 год, когда было опубликовано «Происхождение видов», никогда не наступал. В этом есть умысел: представители таких наук настаивают, что человеческая культура — продукт наших собственных свободы воли и достижений. Они утверждают, что наша психология возникает под влиянием общества, но не наоборот.
И это звучит, вроде бы, достаточно разумно. Верящие в возможность социального строительства и перевоспитания общества страстно желают, чтобы это оказалось правдой. Но это отнюдь не так. Человек как будто не ограничен в свободе переделывать и воссоздавать любое социальное устройство, какое только пожелает. Но
Я не пытаюсь сказать, что человеческая природа неодолима — что, к примеру, бесполезно пытаться противостоять расовой дискриминации только потому, что она заложена в нашей природе.
Индивид и общество
А теперь, показав, что все люди одинаковые и что эта книга — об их общей человеческой природе, выверну все наизнанку, но тем не менее, я не перестану быть последовательным.
Человечество — это отдельные индивиды. Каждый — по-своему уникален. Общества, обращающиеся с индивидами как с идентичными пешками, быстро сталкиваются с большими проблемами. Когда экономисты или социологи начинают ожидать, что индивиды станут поступать в коллективных, а не в частных интересах («от каждого по способностям, каждому по потребностям против и всяк за себя стоит»
[2]
), они оказываются в тупике. Общество состоит из конкурирующих индивидов точно так же, как рынок — из конкурирующих предпринимателей. Фокусом экономической и социальной теории является (и должен быть) индивид. Именно гены — настоящие самовоспроизводящиеся единицы, а устройства для их воспроизводства — индивиды (а не сообщества и не популяции). И наибольшая опасность для репродуктивной судьбы индивида исходит от других индивидов.
Наш вид обладает замечательным свойством: невозможно встретить двух идентичных людей. Ни один отец не воспроизводится с точностью в своем сыне, ни одна дочь не идентична своей матери и ни один человек не бывает копией своего брата или сестры (за исключением однояйцевых близнецов). Любой умственно отсталый мужчина может оказаться отцом, а такая же женщина — матерью гения, и наоборот. Любое лицо и любой отпечаток пальца абсолютно уникальны. И эта индивидуальная непохожесть у людей выражена сильнее, чем у других животных. Если любой олень или воробей будет заниматься тем же самым, что и другие их сородичи, то мы уже тысячи лет ведем себя иначе. Каждый индивид — специалист определенного профиля: сварщик, домохозяйка, драматург или проститутка. В поведении, как и во внешности, любой человек тоже уникален.
Как это все совместить? Как можно говорить об общевидовой природе, если каждый человек уникален? Этот парадокс разрешает половое размножение. Чтобы получился ребенок берутся гены родителей, перемешиваются, половина отбрасывается, оставшаяся половина этой смеси передается младенцу. Это — гарантия того, что ребенок не будет копией кого-либо из родителей. В результате такого перемешивания в образовании общевидового генофонда участвуют гены всех представителей вида. Поэтому половой процесс, с одной стороны, делает индивидов разнообразными, а с другой — гарантирует, что они никогда не будут слишком сильно отклоняться от общевидовой «золотой середины».
Лучше понять это поможет простой подсчет. Каждый человек имеет двух родителей, четырех дедушек и бабушек, восьмерых прадедушек и прабабушек, 16 прапрадедушек и прапрабабушек и так далее. Всего каких-то 30 поколений назад — скажем, в 1066 году н. э., когда Вильгельм вторгся на Британские острова, — у вас должно было быть более миллиарда прямых предков (2
Спрашивайте почему
Когда я говорю о «смысле» возникновения полового размножения или о «функции» конкретного поведения человека, то употребляю эти слова для краткости. В действительности вовсе не предполагаю никакого стремления к определенной цели или существования Великого Создателя, имеющего в голове определенный план. Еще меньше предполагаю предвидение или осознанность со стороны самого полового процесса или проходящего эволюционные изменения человечества. Используя эти слова, я подразумеваю удивительную «осмысленность» адаптации, оцененную по достоинству Чарльзом Дарвином, но так мало понятую его современниками. Признаюсь: я —
адаптационист.
Это такое клеймо, которое ставят на тех, кто верит, что животные и растения, их части и особенности жизнедеятельности являются, главным образом, приспособлениями, решающими конкретные жизненные задачи
{5}
.
Поясню. Человеческий глаз «сконструирован» для формирования изображения окружающего мира на сетчатке, желудок — для переваривания пищи. Игнорировать эти факты противоестественно. Вопрос в том, каким образом они оказались «сконструированы» для выполнения своей работы. Единственный ответ, выдержавший проверку временем и практикой, состоит в том, что никакого «конструктора» не было. Современные люди происходят от тех прародителей, чьи глаза и желудки были приспособлены для выполнения своих функций лучше, чем у остальных. Небольшие случайные улучшения в способности желудков переваривать, а глаз — видеть были унаследованы, а ухудшения — не были: особи с плохими пищеварением и зрением жили не так долго и размножались не так хорошо.
Люди хорошо понимают, что такое конструирование, и легко улавливают аналогию между технологическим конструированием какого-нибудь устройства и эволюционным «конструированием» глаза. Труднее дается идея о «сконструированной» программе поведения — главным образом, потому, что целенаправленное поведение объекта считается свидетельством его осознанного выбора. Пример поможет понять, что я имею в виду. Есть такая маленькая оса — она вводит свои яйца в тело тли белокрылки, и из них, выедая последнюю изнутри, вырастают новые осы (ужасно, но правдиво) (кого-то эта история, наверное, опечалит). Если одна из этих ос обнаружит, что тля уже занята другой кладкой, она как будто бы примет разумное решение: не дав спермиям оплодотворить яйцо
Но это, конечно, ерунда. Оса не «разумна», не «выбирает» и не «понимает», что делает. Ее мозг состоит лишь из горстки нейронов, в нем нет даже намека на способность к осознанному мышлению. Это автомат, выполняющий простые инструкции врожденной программы: если белокрылка занята, нужно блокировать спермии и оставить яйцо неоплодотоворенным. Особи, имевшие способность блокировать спермии, если жертва уже занята, оставляли больше потомства, чем те, которые такой способности не имели. В общем, за миллионы лет естественный отбор «сконструировал» поведение, идеально подходящее для решения осиных задач
Не стану здесь распространяться о «могучей иллюзии намеренного сотворения»
О конфликте и кооперации
Один из самых интересных нюансов в исторических исследованиях состоит в том, что время сглаживает преимущества. Любое изобретение рано или поздно приводит к появлению анти-изобретения. Каждый успех несет в себе семена собственного ниспровержения. Любая гегемония ждет своего конца. В эволюционной истории все точно так же. Прогресс и успех всегда относительны. Когда суша еще не была освоена животными, первая выбравшаяся на нее
[6]
амфибия жила припеваючи, хотя была медлительной, неуклюжей и рыбоподобной: у нее не было врагов и конкурентов. Но если рыбе придет в голову выползти на сушу сегодня, она тут же будет съедена пробегающей мимо лисой — примерно неизбежностью, как была бы сметена пулеметным огнем наступающая монгольская Орда. Прогресс в истории и в эволюции — это всегда сизифов труд, попытка сохранить свои относительные позиции путем постоянных усовершенствований. Сегодня машины едут по забитыми улицам Лондона не быстрее, чем двигались конные экипажи 100 лет назад. Компьютеры не улучшают продуктивность, потому что люди умеют усложнять и переделывать задачи, которые раньше решались проще
[7]
.
Идея об относительности любого прогресса известна в биологии как теория
Черной Королевы
— в честь шахматной фигуры, которую Алиса встретила в Зазеркалье и которой приходилось постоянно бежать, чтобы оставаться на месте, ибо окружающий пейзаж двигался вместе с ней. Эта идея оказывает все большее влияние на эволюционную теорию и будет звучать в этой книге постоянно. Чем быстрее бежишь, тем быстрее вместе с тобой движется мир и тем меньше твой успех. Жизнь — это шахматный турнир. Причем, если побеждаешь в одной игре, в следующей соперник имеет фору в пешку.
Правило Черной Королевы срабатывает, однако, не в любых эволюционных изменениях. Возьмем, к примеру, белых медведей. Мех у них густой и теплый, потому что их предки лучше выживали и размножались, когда меньше страдали от холода. Тут направление эволюции однозначно: шерсть у медведей все гуще и гуще, и им все теплее и теплее. В ответ на улучшение их теплоизоляции холода не становятся суровее. А вот с цветом меха совсем другая история — она о маскировке. Белому медведю приблизиться к тюленю проще, чем бурому. Наверное, в старые добрые времена к арктическим тюленям подобраться было легко, поскольку, сидя на льдине, они не боялись никого. Во всяком случае, современные антарктические тюлени на льду абсолютно бесстрашны. В те времена белым медведям жилось легко, ведь поймать тюленя было просто. Но вскоре тревожные и нервные тюлени стали жить дольше, чем доверчивые. И постепенно они становились все осторожнее и осторожнее — и жизнь медведей осложнилась. Нужно было подбираться к тюленям скрытно, но бурый цвет на льдине отлично видно. И вот однажды (это могло произойти и не сразу, но принцип тот же) за счет случайной мутации у какого-то медведя появились детеныши с белым мехом. Они стали процветать и размножаться, потому что тюлени их не видели. Все эволюционные успехи тюленей пошли прахом, их отбросило туда, откуда они начали. Так работает Черная Королева.
В ее мире любой эволюционный прогресс будет относительным, поскольку ваш враг — живой, и сильно зависит от вас (например, когда вы являетесь для него ресурсом или сами используете его как ресурс). Правило Черной Королевы особенно сильно проявляется в отношениях хищник-жертва, паразит-хозяин, самец-самка одного вида
Паразиты зависят от хозяев и, тем не менее, заставляют тех страдать. Животные готовы эксплуатировать своих половых партнеров до истощения, но все же нуждаются в них. Черная Королева никогда не появляется одна: она несет с собой туго переплетенный узел кооперации (взаимопомощи) и конфликтов.