Женщина сидела на краю обрыва, устремив пристальный взгляд на размытую черту, где серое небо встречается с серым морем. Соленый ветер, гнавший волны к берегу, вздыбил прядь ее спутанных волос и бросил на щеку. Но она ничего не замечала; бледное, безжизненное лицо ее казалось отекшим; широко раскрытые, затененные ресницами глаза смотрели вдаль. Рой чаек со злобными криками кружил над подплывшим к берегу косяком рыбы. Вдруг одна из чаек в стремительном пике отделилась от стаи, подлетела к неподвижно сидящей фигуре и, сделав над ней несколько плавных кругов, снова влилась в крикливый хоровод. Вдали у линии горизонта маячил красный силуэт сухогруза, плывущего в Норвегию. Другая чайка подлетела ближе к женщине, привлеченная, очевидно, колыханием раздуваемых ветром волос, а еще через несколько мгновений и вся стая, устав от шумной свары над рыбным косяком, закружилась над ней. Наконец одна из птиц села на плечо женщины, устроившись на нем в такой же позе, в какой попугай Джона Сильвера сиживал на плече своего хозяина. Женщина не шелохнулась. Склонив голову набок, птица осмотрелась вокруг, словно шкодливый школьник, желающий убедиться, что за его проказами никто не наблюдает, и вдруг вонзила клюв прямо в ухо женщины.

Старший инспектор уголовной полиции Алан Бэнкс в церковь не ходил и воскресное утро священным временем не считал. Однако справедливости ради следует отметить, что и в состоянии тяжкого похмелья, когда больно даже рукой пошевелить, он в воскресные дни просыпался крайне редко. Вот и накануне, в субботу вечером, Бэнкс показал себя человеком вполне умеренным: глядя по телевизору дивиди-фильм «Черная орхидея», он поужинал разогретой пиццей с грибами, запив ее двумя бокалами первосортного чилийского каберне, купленного в винном супермаркете «Теско». И все-таки, поскольку ничто человеческое было ему не чуждо, он с удовольствием повалялся бы часок-другой в постели с газетой. Позже днем Бэнкс намеревался поздравить свою мать по телефону с Днем матери, обязательно прослушать недавно купленный диск с записью струнных квартетов Шостаковича, а уж потом продолжить чтение книги Тони Джадта «Послевоенная эпоха» — о путях развития европейских стран после Второй мировой. Недавно Бэнкс вдруг осознал, что почти перестал читать беллетристику: он почувствовал необходимость докопаться до понимания мира, в котором вырос, и посмотреть на него с различных точек зрения. Романы конечно же дают возможность ощутить истинную атмосферу времени, но Бэнксу для воссоздания общей картины требуются факты, а также и их толкование.

Но в это воскресенье, третье воскресенье марта, всем добрым делам, которые старший инспектор наметил, не суждено было осуществиться. Все началось с малозначительного на первый взгляд события, вслед за которым обычно и развивается вся последовательность взаимосвязанных ситуаций, а именно с телефонного звонка детектива-сержанта Кевина Темплтона, бывшего в тот уик-энд оперативным дежурным в отделе по расследованию особо важных преступлений Западного округа.

— Шеф, это я. Сержант Темплтон.

Энни не потребовалось много времени, чтобы доехать до Ларборо-Хед из Уитби, куда она была временно откомандирована для работы в полицейском управлении на Спринг-Хилл, относящемся к Восточному округу Скарборо, где штат детективов значительно поредел ввиду болезней и недавних праздников. Она снимала комнату на Уэст-Клифф, в гостинице миссис Барнеби, где всегда останавливались командированные офицеры полиции. Комнатка была отличная, хотя и очень маленькая; все удобства ее состояли из совмещенной с туалетом ванной комнаты, вида на море из окна, телефона, электрочайника и нескольких чашек. Однако прошлой ночью… ну, прошлой ночью она изменила прекрасной комнатке миссис Барнеби.

Была суббота, и Энни, заработавшись допоздна, вдруг сообразила, что уже невесть сколько лет не позволяла себе оттянуться по полной. Вероятно, именно это она и внушала себе, когда девушки, работающие в управлении, пригласили ее выпить в ближайшем пабе, а потом пройтись по клубам. Она не заметила, как в разгар веселья оторвалась от девушек, и теперь надеялась лишь на то, что они не видели, чем закончился для нее тот вечер. Теперь вина и стыд, терзающие Энни, жгли ее желудок почти так же, как похмельная изжога. Доехав до поворота, она остановила машину у края неогороженной дороги примерно в сотне ярдов от края обрыва. У нее сжалось сердце, когда в первой же появившейся перед ее глазами фигуре она узнала знакомые очертания дородного тела суперинтенданта Брафа.

— Добрый день, инспектор Кэббот, — объявил он, хотя было еще раннее утро. — Рад, что вы сумели к нам присоединиться.

Энни принеслась сюда как на крыльях, потому замечание начальника могла бы счесть бессмысленным, но решила пропустить его слова мимо ушей. Она привыкла к подобным излияниям Брафа, имевшего репутацию ленивого и тупого приспособленца. Он мечтал лишь о том, как бы поскорее выйти на пенсию — до этого события ему оставалось служить шесть месяцев, — а потом… потом ему виделись бесчисленные партии в гольф и бесконечный отдых на курортах Коста-дель-Соль. За годы службы он не проявил ни должной энергии, ни предприимчивости, чтобы как-то пополнить свой карман, потому и жил сейчас не в собственном доме, а в убогой съемной квартире с пожилой испанской потаскухой, неравнодушной к вульгарной бижутерии, дешевым духам и еще более дешевой выпивке. Такие слухи ходили среди его сослуживцев.

— Сэр, я не ожидала увидеть вас на ногах в это время, да еще в воскресенье, — произнесла Энни с такой искренней радостью, какую только смогла изобразить. — Вы, наверное, были в церкви.