Появление на русском языке книги Дж. Ролза «Теория справедливости» представляется событием немаловажным. Будучи одним из значительнейших трудов в области политической философии в XX в., этот труд особенно нужен в нынешней России, где собственно политическая философия зачастую подменяется публицистикой или пересказами идей. Известность как автора, так и его главного труда огромна. По меткому выражению одного из философов, эту книгу на Западе либо читали все, либо притворяются, что читали. Для книг такого масштаба это типично, потому что само существование их формирует стиль мышления, на фоне которого ознакомление с детальной аргументацией не представляется уж столь существенным. Но при одном условии — книга должна быть в распоряжении тех вдумчивых читателей, которые являются одновременно и творцами интеллектуальной атмосферы в обществе, и критиками.

В данном случае необходим именно такой читатель, поскольку книга трудна. Во-первых, она имеет явно выраженный междисциплинарный характер, как труд, написанный на стыке политической философии, политической экономии, социологии, этики, с привлечением средств современной аналитической философии, теории игр и решений. Во-вторых, книга опирается на значительнейший массив исследований, практически неизвестный русскоязычному читателю. В частности, при изложении своей концепции автор постоянно полемизирует с последователями двух направлений — утилитаризма и интуитивизма, — которые слабо представлены в существующей на русском языке литературе. В-третьих, способ преподнесения материала, сложность аргументации, широчайший спектр привлекаемых к обсуждению понятий и концепций и своеобразный стиль, в котором лапидарность сочетается с разговорным подходом к изложению проблем, — все это создает трудности и для квалифицированного читателя, не говоря уже о неподготовленной к такого масштаба работам публике.

Отмеченные особенности дают представление о том, с какого рода сложностями пришлось встретиться при подготовке перевода книги. В наибольшей степени это касается терминологических проблем. Отсутствие какого-либо канона в русскоязычной литературе вполне объяснимо, поскольку отсутствует и сама литература.

Поэтому приходилось принимать терминологические решения, исходя из следующих соображений. Многозначность таких английских терминов, как «good», «right», «fair», «value» и т. п., гибко приспосабливаемая автором в контексте книги к однозначному, прочтению, при переводе на русский язык приводит к неоднозначности, объясняемой несовпадением контекстов. Нужно было выбрать термины, которые не давали бы повода к неоднозначному их толкованию. На этом пути переводчик встречается со многими трудностями. Например, термин «right» в соответствующей русской литературе переводился как «должное», «подобающее», «правильное» и т. д. Ясно, что каждое из этих значений имеет важную философскую коннотацию, и выбор термина нами производился, исходя из философского контекста (в частности, философии Канта, ввиду важности кантианской интерпретации многих исходных положений Ролза). Однозначный выбор русских терминов, предложенный в данном издании книги, мотивирован еще и таким тезисом, какой сам Ролз активно использовал в своей книге, а именно: «экспликация есть элиминация». Вводя перевод некоторого термина, мы предлагаем рассматривать его не в связи с его обыденными или техническими значениями, а как термин, служащий целям понимания предлагаемой автором концепции. Конечно, при этом максимально сохранялась привычная терминология.

Следует отметить, что в книге Ролза активно используется терминология из математики, а также из аналитической философии. Поэтому в переводе была сделана попытка сохранения (там, где это уместно) специфики соответствующих контекстов. Кроме того, максимально избегалась латинизация терминологии, и там, где это было возможно, вводились русские термины, а не иноязычные кальки. Наконец, все терминологические решения производились на основании обращения к тем источникам, к которым по ходу текста апеллировал сам автор книги. Прекрасно осознавая, что не все предложенные терминологические решения покажутся безупречными, хочется заверить читателя, что они являются результатом, используя терминологию Ролза, «обдуманных суждений» и «осмотрительной рациональности».

С чувством удовлетворения представляю это предисловие к русскому изданию «Теории справедливости»1, которое в основном следует предисловию к французскому изданию 1987 г. Несмотря на значительную критику в адрес этой работы, я все еще разделяю основной ее замысел и защищаю ее центральные доктрины. Конечно, как и следовало ожидать, многие вещи сейчас я хотел бы сделать по-другому и внести в работу важные изменения. Но если бы я писал «Теорию справедливости» еще раз, я не написал бы, как иногда говорят многие писатели, совсем другой книги.

Поскольку предисловие к французскому изданию было первым и единственным, которое я писал для переводных изданий, пользуюсь удобным случаем, чтобы повторить, что в феврале и марте 1975 г. оригинальный текст на английском был значительно переработан для немецкого издания этого же года.

Насколько мне известно, эти изменения были включены во все последующие переводные издания, и с тех пор ничего не было добавлено. Все переводы, в том числе представляемый русскому читателю, осуществлены с одного и того же пересмотренного текста. Так как этот текст, с моей точки зрения, значительно улучшен, переводные издания (при условии точности перевода) превосходят издания на английском языке.

Перед тем как прокомментировать важные изменения в исходном тексте, и причины, по которым они были введены, я сделаю замечание относительно концепции, представленной в «Теории справедливости», концепции, названной мною «справедливость как честность». Я рассматриваю центральные идеи и цели этой концепции в качестве основы философской концепции конституционной демократии. Я надеюсь, что справедливость как честность будет считаться разумной и полезной концепцией, даже если она и не полностью убедительна для широкого круга глубоких политических вопросов, и тем самым представлять собой существенную часть демократической традиции.

Основные цели и идеи этой концепции я изложил в предисловии к изданию на английском языке. Как я уже объяснял (второй и третий абзацы этого предисловия), я хотел разработать концепцию справедливости, обеспечивающую разумно систематическую альтернативу утилитаризму, который в той или иной форме долгое время доминировал в англо-саксонской политической традиции. Главная причина поисков такой альтернативы была, я полагаю, в слабости утилитаристской доктрины как основания институтов конституционной демократии. В частности, я не верю, что утилитаризм может дать удовлетворительное объяснение основных прав и свобод граждан как свободных и равных личностей, что является требованием наипервейшей важности для обоснования демократических институтов. Я использовал более общее и абстрактное представление идеи общественного договора посредством идеи исходного положения. Убедительное объяснение основных прав и свобод и их приоритета было главной целью справедливости как честности. Вторая цель — объединение этого объяснения с пониманием демократического равенства, ведущего к принципу честного равенства возможностей и принципу различия2.