Интерес к сочинениям Нила Сорского, к образу его подвижнической жизни возник в конце XVIII — первой половине XIX вв. в связи с общим стремлением к возрождению русской монашеской жизни, а также вместе с интересом славянофильской части интеллигенции к духовному наследию Русской Православной Церкви.

В XVIII в. к изучению древних традиций «умного делания» обратился известный русский подвижник святой Паисий Величковский. Нямецкий монастырь, основанный им в 1764 г. после 18 лет жизни на Афоне, стал одним из центров возрождения русского монашества. Здесь «создается знаменитая аскетико–литературная школа старца Паисия, в которой собирается огромная библиотека переводов аскетических и мистических книг… Из этой школы вышло и славянское «Добротолюбие», которое было удачно названо энциклопедией монашества»

[27]

.

Переводы старца Паисия Величковского определялись практическими задачами. Он стремился «сообщить мистическую направленность аскетическому деланию современных ему иноков»

[28]

. Важно, что для этого он выбрал творения не только древних святых, но и преподобного Нила Сорского, сочинения которого активно изучали и переписывали в Нямецком монастыре

[29]

. Паисий Величковский первым начал работу по составлению свода сочинений Нила Сорского, разбросанных в рукописях различного времени и сохранности.

В начале XIX в. ученики Паисия Величковского возрождают козельскую Оптину пустынь, ставшую вскоре знаменитой своими традициями старчества. С 40–х гг. XIX в. Оптина пустынь начинает издавать аскетические творения святых отцов в переводах Паисия Величковского, в 1849 г. она предпринимает новое издание сочинений Нила Сорского (впервые основные сочинения Нила Сорского: «Предание», главы «О мысленном делании», «Завещание» были опубликованы в 1813 г. в «Истории российской иерархии» архимандрита Амвросия (Орнатского), здесь же сообщались краткие сведения о преподобном, но публикация 1813 г. отличалась неисправностью текста).

Последующие издания XIX в. повторяли с небольшими изменениями и дополнениями издание Оптиной пустыни. Творения Нила Сорского стали доступными для широкого круга людей: «для всех духовных подвижников, и в пустынях, и в мире» (С. П. Шевырев)

Выводы дореволюционной историографии во многом сформировали концепции историков и философов Русского зарубежья. Политизация взглядов Нила Сорского и Иосифа Волоцкого, свойственная либеральным историкам XIX в., была характерна для статей, выходивших в 20–30 гг. XX в. в журнале «Путь», издававшемся под редакцией Н. А. Бердяева. Статьи журнала отличало одно общее направление — религиозно–философское осмысление причин русской революции. Немаловажное значение, по мнению авторов журнала, для исторической судьбы России имел путь, избранный Русской Церковью в споре «иосифлян» и «нестяжателей». Путь Иосифа Волоцкого, как считал Бердяев («Русская идея»), был роковым, а сам Иосиф Волоцкий — роковая фигура не только в истории православия, но и в истории русского царства

[138]

. Иосиф Волоцкий и Нил Сорский, по его мнению, олицетворяли собой два типа в истории русского христианства. Иосиф Волоцкий — представитель православия государственного. «Он сторонник христианства жестокого, почти садического, властолюбивого, защитник розыска и казней еретиков, враг всякой свободы. Нил Сорский сторонник более духовного, мистического понимания христианства, защитник свободы по понятиям того времени, он не связывал христианство с властью, был противник преследования и истязания еретиков. Нил Сорский — предшественник вольнолюбивого течения русской интеллигенции»

[139]

.

Концепции Жмакина — Архангельского в общей оценке иосифлян и нестяжателей следовал И. К. Смолич в своей статье «Великий старец Нил Сорский» (1929 г.) и фундаментальной книге «Жизнь и учение старцев (1952 г.). Нил Сорский, по мнению Смолича, не мог примириться с религиозно–обрядовым формализмом, который «осифьлянское направление» считало правильным и единственным для православных

[140]

. От всей личности Нила Сорского веет необычайной духовной свободой. Созерцательное направление Нила Сорского, как подчеркивал Смолич, было чуждо русской действительности, в России он «оставался одиноким и первым со своими созерцательными настроениями»

[141]

Другим центром русской религиозно–филосовской мысли за рубежом был Богословский институт в Париже. В 1931 г. вышла книга Г. В. Федотова «Святые древней Руси», несколько очерков которой были посвящены противостоянию «иосифлян» и «заволжцев». По мнению Федотова, «противоположность между заволжскими «нестяжателями» и осифлянами по–истине огромна как в самом направлении духовной жизни, так и в социальных выводах»

Правда, в отличие от Жмакина, он не утверждал, что противоположность духовных направлений необходимо означала борьбу, но «практические выводы — отношение к монастырским вотчинам и еретикам — сделали борьбу неизбежной»

Эта борьба изображалась автором книги как разгром «нестяжателей» и «заволжских скитов». С разорением северных скитов в 50–х гг. XVI в. (историческими фактами исследователь это никак не подтвердил) Федотов связывал «трагедию русской святости». Победа иосифлянства, по его мнению, привела к торжеству в Русской Церкви типа уставного «благочестия, обрядового исповедничества», к угасанию мистического направления и духовной жизни в русском иночестве, в конечном счете — «к омертвению русской жизни, душа которой отлетела»

Традиционное противопоставление «иосифлян» и «нестяжателей», «монопольно утвердившееся», по выражению А. В. Карташева 

[155]

, в большинстве работ дореволюционной и зарубежной историографии, перешло и в советскую историческую литературу. Так, Н. К. Гудзий писал в своей «Истории древней русской литературы» (1934 п): «С точки зрения Нила Сорского и заволжских старцев задачей монахов было внутреннее подвижничество, аскетизм и полное отрешение от тех материальных забот и политических функций, которое брало на себя иосифлянское духовенство, а также критическое отншение к «писанию», чего совершенно не было у иосифлян, не умевших отличать авторитетное в этом «писании» от неавторитетного, внутренний его смысл от мертвой буквы»

[156]

. Более того, это традиционное противопоставление приобрело в исследованиях того времени классовый характер: Гудзий считал, что Нил Сорский был выразителем интересов боярства, а иосифляне — идеологами дворянства

[157]

.

В книге И. У. Будовница «Русская публицистика XVI века» (1946 г.) позиция «нестяжателей» в оценке автора имеет резко «воинствуюший» характер: «в среде самого духовенства к концу XV века выделилась воинствующая группа, тесно связанная с боярством, которая была заинтересована в секуляризации церковных земель. Всеми доступными ей средствами пропаганды… и с помощью закулисных влияний группа эта проповедывала совершенное нестяжательство монахов, полный их отказ от владения селами с крестьянами. Духовным главой этих нестяжателей был знаменитый старец Нил»

[158]

. Его «аморфное учение, отражающее интересы крестьянства», впоследствии Вассиан Патрикеев сделал «орудием боярской политики»

[159]

. Сам Нил Сорский вместе со своими учениками, по мнению Будовница, также вел борьбу против Иосифа Волоцкого «и по вопросу о церковных землях, и об отношении к еретикам. В этой жесткой борьбе он проиграл, и монахи–стяжатели постарались, чтобы о Ниле Сорском не осталось ни жития, ни памяти, и из всех монастырских библиотек было изъято все, что напоминало знаменитого нестяжателя»

Такое историографическое противопоставление было впервые оспорено в работах Я. С. Лурье. Изучая состав библиотеки Иосифо–Волоколамского монастыря, он отметил, что «писания» Нила Сорского активно переписывали в этом монастыре еще при жизни Иосифа Волоцкого и его ближайших преемников, значит, никакой враждебности в отношениях двух русских святых не существовало. В их сочинениях «яснее выступают черты сходства, нежели различия»

Статья Лурье «Краткая редакция «Устава» Иосифа Волоцкого — памятник идеологии раннего иосифлянства» (1956 г.) посвящена в немалой степени взглядам Нила Сорского и Иосифа Волоцкого на монашеское нестяжание. Подробно анализируя две редакции «Устава» Иосифа Волоцкого, исследователь отметил, что личное нестяжание монахов является одной из главных тем «Устава». На этом основании Лурье сделал вывод, что «идея личного нестяжания монахов, являвшаяся, по мнению исследователей, «наиболее отличительной чертой мировоззрения Нила, не только не вызывала возражения со стороны Иосифа Волоцкого, но получила в его творчестве определенное и отчасти более яркое выражение, чем у Нила»

Что касается вопроса о монастырских селах, то, по мнению Лурье, до собора 1503 г. Нил Сорский в своих сочинениях прямо не выступал за ликвидацию монастырского землевладения. «В сочинениях Нила мы можем найти только общие и косвенные указания на его позицию в этом вопросе»

Широкий круг проблем, связанных с изучением жизни и творчества Нила Сорского, решается в зарубежной историографии. Статья профессора Оксфордского университета Д. Феннела «The attitude of the Josefians and Trans–Volga Elders to the Heresy of Judaisers» (1951 г.) касается истории собора 1490 г. и отношения старца Нила к еретикам. Автор отметил, что до настоящего времени не сохранилось письменных свидетельств Нила Сорского о том, как следовало бы поступать с еретиками. Однако, по мнению Д. Феннела, можно полагать, что отношение Нила Сорского было мягким и терпимым, это очевидно из характера его посланий. Для автора статьи очевидно также, что «убедительное красноречие» старцев Нила и Паисия на соборе 1490 г., соединенное с властью митрополита, много сделало, чтобы повлиять на очень мягкие решения собора.

Характеризуя взгляды «заволжских старцев», Д. Феннел отметил, что они были такими же православными (хотя и не всегда последовательными), как и сами «иосифляне». Эта непоследовательность, как ее увидел исследователь, означала фактически большое сходство между учениями «заволжцев» и еретиков, до такой степени, что учение старцев можно оценить «как смягченную, христианизированную версию генеральных тенденций жидовствующих».

Нил Сорский, как считает Феннел, критически относился к святоотеческим писаниям, отрицал эстетическую сторону литургии, украшение храма, общую молитву, что являлось «слабым отражением еретических учений». Исследователь отметил существование родственных связей, факты близкого знакомства между Вассианом (Патрикеевым) и московскими еретиками (автор предположил даже, что существовали дружественные связи между Нилом Сорским и Федором Курицыным). Он пришел к выводу, что политические позиции еретиков и «заволжских старцев» также были сходны.

Статья имеет характер размышления, но в целом ее автор склоняется к тому, что «ересь жидовствующих» была, скорее, проявлением вольномыслия, и еретики неслучайно находили себе убежище в заволжских скитах, где к ним относились терпимо

Среди работ зарубежной историографии особо выделяется монография Ф. фон Лилиенфельд «Нил Сорский и его сочинения: кризис традиции в России времен Ивана III» (1963 г.), а также ряд ее статей по этой теме.