Сбой реальности

Романовский Александр

Дивный новый мир. Будущее, которое уже на пороге. Предвестия витают повсюду: в выпусках новостей, всемирной Сети, в самом воздухе, наполненном электронами и смогом.

Могущественные корпорации ведут невидимую, тайную войну за обладание технологиями и гениальными умами. Мятежные ИскИны стремятся обрести свободу. Якудза заливает Токио кровью. Неоновый свет, горящий хром, океаны информации. Компьютерные ковбои рискуют жизнями ради обрывков двоичного кода.

Война, в которой все против всех. Выжить в ней способен лишь настоящий солдат. Он не носит формы, но привык сражаться. И — получать плату за то, чтобы кровавые тайные битвы разгорались снова и снова.

Объемный текст смещается в сторону. Появляются трехмерные снимки номера отеля, забрызганного кровью и внутренностями. Участки тел, наиболее изувеченные взрывом, прикрыты полосами с надписью «Цензура. Полная версия — зарегистрированным абонентам».

Всплывает заставка «За гранью фактов».

Голограмма принимает облик ведущего, похожего на Айзека Азимова в молодости. Бакенбарды, роговые очки.

Мужчина улыбается и начинает говорить:

01. ЦЕНА СВОБОДЫ

Жара стояла нестерпимая. Кондиционер, захлебываясь, бешено вращал лопастями, однако воздух почти не охлаждался.

Чейн достал очередную сигарету и закурил, глядя на сидевшего перед ним человека. Он курил в исключительных случаях — после окончания операции или хорошего секса. Как первое, так и второе случалось не часто.

Табак, смешанный с марихуаной, медленно тлел. Вентилятор разгонял дым по всей комнате. Дневной свет, пробиваясь в щели жалюзей, превращался в тонкие прямые лучи.

Чейн сделал затяжку и сел поудобнее. Это грозило затянуться. Он должен был сидеть здесь и выслушивать этот бред — лишь потому, что объект не следовало оставлять в одиночестве. С начала разговора прошло не более получаса, но нейлоновая кобура, надетая на голое тело, успела насквозь пропитаться потом.

Женщина сидела в пластмассовом кресле с гордо выпрямленной спиной. Она ни разу не изменила положения тела, хотя всем троим было очевидно, что эти штамповки — чертовски неудобные штуки.