С самого утра профессор Эдвард Чьюз был в дурном расположении духа. Это случалось каждый раз, когда не ладились опыты. Работа, которой он посвятил двадцать лет жизни и которая, казалось, была уже близка к завершению, снова натолкнулась на непредвиденные трудности.

В конце концов, успеет ли он ее завершить? Правда, для своих семидесяти лет он еще достаточно бодр и, занятый научными работами, меньше всего думает о смерти. Но в его возрасте смерть приходит и к тому, кто ее не ждет…

Джордж Уиппль думал, что увидит лысого старика с острым, пронизывающим взглядом и высоким лбом, этим классическим атрибутом мыслителя. Но у профессора была густая седая шевелюра, лоб казался самым обыкновенным, и глаза вовсе не пронизывали, а смотрели устало и немного грустно (Уиппль хорошо рассмотрел их, потому что профессор снял очки).

«И это „великий отшельник“, — с невольным разочарованием думал он, — тот „великий отшельник“ (иначе газеты его не называли), который, сделав несколько блестящих открытий, вдруг уединился в своей лаборатории, как монах в монастырской келье, и вот уже десятки лет трудится над чем-то неизвестным, не интересуясь миром и ничего не сообщая о себе?»

Джордж Уиппль не ошибся: интервью с профессором Чьюзом-старшим, его резкая отповедь сыну наделали в научных кругах не меньше шума, чем статья профессора Чьюза-младшего. В мыслях, высказанных стариком, ничего необычного не было, но самый спор между двумя крупными учеными — отцом и сыном — не мог не привлечь общего внимания.

Интерес к этому спору возрос еще больше после того, как появилась вторая статья профессора Чьюза-младшего.

Уиппль ликовал: разве не он породил эту бурю? Правда, отец и сын ни разу не назвали друг друга, но в этом была даже особая острота.

Схватив новую статью, Уиппль понесся к профессору Чьюзу-старшему. Но его ждало жестокое разочарование: профессор не принимал. Как он ни настаивал, но поделать ничего не мог — старый слуга заявил, что хозяин неделю тому назад заперся в лаборатории и никого, даже его, своего постоянного помощника, к себе не пускает.

Металлическая стена отодвинулась, и представший перед изумленными гостями профессор Чьюз спросил:

— Вы стучали? Что вам угодно?

— Профессор, вы живы? — в один голос воскликнули журналисты.

— Мне, кажется, жив, — сказал ученый. — Впрочем, со стороны виднее.

В жизнь Чьюза ворвались волнения, которых он раньше совсем не знал. Он чувствовал себя, как человек, долго просидевший в темной комнате и вдруг выглянувший на воздух: дневной свет ослепил его… И в этом дневном свете оказалось очень много неожиданного и неприятного…

Прежде всего, он с досадой обнаружил, что репортеры напутали. На Чьюза налетел шквал писем, телеграфных и телефонных запросов. Оглушенный ими, он, в конце концов, посадил к телефону Роберта. Слуга отвечал всем одно и то же. «Читайте завтра в газете „Свобода“ заявление профессора». Так как отчет Уиппля оказался наиболее точным, Чьюз уже благоволил и к нему и к его газете.

После того, как заявление было напечатано, письма и телеграммы приняли иной характер: теперь уже не запрашивали, а поздравляли, приветствовали, восторгались, изумлялись.

Академии, научно-медицинские общества — внутри страны и за границей избирали профессора Чьюза своим почетным членом. «Лига борьбы с туберкулезом» избрала великого ученого пожизненным почетным председателем. Знаменитый Институт экспериментальной медицины, учрежденный Докпуллером, Первым миллиардером страны, просил профессора Чьюза прислать доклад с тем, чтобы можно было решить вопрос о присуждении ученому большой национальной премии имени Докпуллера. Премия ежегодно присуждалась за наиболее выдающуюся работу в области медицины.

Как ни велико было раздражение после разговора с Грэпсом, оно вскоре улеглось. Чьюз рассудил, что от всех этих хищников ничего другого и ожидать было нельзя. Что же касается угроз, то на них попросту не стоит обращать внимания. Опасность грозит вовсе не с этой стороны. Хуже всего то, что он не может найти человека, который согласился бы финансировать «план оздоровления».

Чьюз вспоминал свои давние споры с Эрни и Эндрью. Да, пожалуй, дело не всегда в одних тупицах. Ну кому же придет в голову назвать тупицей Мак-Кенти? И разве любой предприниматель не поступил бы точно так же на его месте? «План оздоровления» не сулит прибыли — вот в чем все дело…

Но если господам предпринимателям нужна прибыль, то государство должно служить интересам общества и не гнаться за прибылью. Чьюз не мог считать тупицей Мак-Кенти, который заботился о своей выгоде, но министра Хэтчоусона он считал тупицей и подлецом. Если бы Хэтчоусон действительно выполнял свои задачи, он ухватился бы за «план оздоровления». Говорил же депутат Рони, что средства можно почерпнуть из разбухшего военного бюджета…

Но стоило только Чьюзу об этом подумать — и в его воображении тотчас возникала длинная вереница тупиц в военных мундирах. С ними неизбежно столкнулся бы каждый, кто посмел бы посягнуть на военный бюджет.