Обещал моряк вернуться...

Рябко Пётр

Идея написать эту книгу пришла вместе со зрелым возрастом — все меньше и меньше моих товарищей-однокашников остается в живых. Если они не погибли трагически в море, то морская жизнь, тяжелая работа не позволили им быть долгожителями. Когда-то в светлое советское время профсоюз добился для капитанов-промысловиков пенсии в 55-летнем возрасте, ибо в 50-е, 60-е, 70-е годы редко кто из них доживал до 60 лет. Мы грустно шутили: «Капитаны, как Маршалы, на пенсию не уходят».

Основная часть моей книги посвящается морю и морякам, погибшим и умершим. Пусть будет им морской грунт и береговая суша мягкой периной.

В «Исповеди капитана» я пишу о милых женщинах. Память сохранила их красоту и короткие мгновения, подарившие нам радость от жизни, от молодости, от близости. Невозможно быть моряку счастливым без женщины, без любимой женщины.

Капитан Рябко

ОБЕЩАЛ МОРЯК ВЕРНУТЬСЯ

Эту незатейливого и запоминающегося мотива песню я услышал в моем родном селе Пушкари, раскинувшемся на высоком берегу Десны-красавицы. Был цветущий май. Немногие уцелевшие после войны деревья белой акации вечерами источали такой сладкопряный аромат, что, проходя мимо них, каждый колхозник, переживший тяжелые времена, видевший кровь и смерть, становился мягче и добрее.

Запах цветущих акаций обволакивал, завораживал и отгонял нерадостные мысли, если таковые были (а они были, их хватало с избытком!). А мне, хлопцу-подростку, хотелось любить, хотелось встретить красивую и нежную.

В этот теплый вечер, опустившийся на село мягкими ветвями цветущих деревьев, звонкий девичий голос вдруг запел:

Я не запомнил всю песню, но эти слова остались в памяти на годы, на всю жизнь. Не знаю, какая пушкаревская девушка пела, не знаю, кто привез в далекое от моря украинское село песню о моряке, не вернувшемся к любимой, — я больше никогда не слышал ее. Но помнил этот грустный куплет.

НА СПУТНОЙ ВОЛНЕ

Этот рассказ прислал из Клайпеды капитан дальнего плавания, писатель, доброй души человек Колещук Владимир Яковлевич.

Памяти В. И. Скорнякова

Описанным ниже событиям уже более полувека, и свидетелей их, почитай, не осталось. Только не бежит перо легко по бумаге, нет-нет, да и замрет, а пишущий призадумается: как бы это выставить себя того, непутевого, в лучшем виде? Вздохнет да и продолжит дальше. Надумал покаяться, кайся, взялся писать правду — ее и пиши. Но не зря поражался Генрих Манн тем отчаянным смельчакам, что осмеливались писать дневники: ведь каждая жизнь полна позора.

Свинцовым декабрьским днем 1955 года средний траулер «Ясень» торопливо кромсал ломти студенистых волн Северного моря, пересекая его наискосок к Шетландским островам. Лирическое название мало подходило пропахшему рыбой суденышку, но рыбакам нравилось, смягчало их грубоватые души.

Скворцов, бывший краснофлотец, а ныне — капитан дальнего плавания, мужчина двадцати семи лет, со стальными глазами, волевым подбородком и непререкаемым баритоном, нрав имел, вместе с тем, довольно добродушный, характер сдержанный. Своей представительной фигурой не обеднил бы интерьер капитанского мостика большого океанского корабля. Судьба же назначила Скворцову водить по морям не белоснежный лайнер с вылощенной командой, а посадила на скромный, крашеный шаровой краской СРТ, типа «логгер», водоизмещением в триста пятьдесят тонн, с малым, не обремененным изысканными манерами экипажем. И капитанский мостик здесь тесноват, не разгуляешься. Рыбацкий капитан на судьбу не сетовал. Более того, выпавшая доля ему даже нравилась, склонен был неленивый добытчик к промысловым утехам. Потому побуждал сегодня механиков накручивать обороты. А еще и зюйд-остовый ветерок, балла на четыре, помогал, толкал в корму. Со вчерашнего дня, едва только вернулся «Ясень» из нелюдимого всегда Скагеррака, плотно засел капитан Скворцов в кресло радиооператора. Терпеливо вращал он верньеры, стараясь выдавить из приемника что-либо существеннее, чем скупая официальная промсводка, перехватить приватные обмены. Слышимость плохая, по ушам бьют грозовые разряды, но «желающий слышать да услышит».