Вчера, 1 июня в 19 часов 42 минуты по Гринвичу, двумя самолетами-торпедоносцами был затоплен паром «Лапландия», приписанный к порту Мальме и совершавший свой обычный рейс Мальме — Копенгаген. По свидетельствам очевидцев, находившихся в тот момент в море в районе катастрофы, самолеты не имели опознавательных знаков. Они зашли на цель с курса норд-норд-вест, выпустили каждый по торпеде, которые обе попали в паром. Паром раскололся пополам и стал стремительно тонуть. Торпедоносцы совершили боевой разворот и сбросили на место крушения до восьми авиабомб. Как сообщили нам в порту Мальме, паром не перевозил военных грузов. Все пассажиры, прошедшие регистрацию перед посадкой, являлись гражданскими лицами — подданными его величества короля Швеции и гражданами Рейха. Подоспевшим на место затопления парома судам спасти не удалось никого. По предварительным данным, на борту было свыше двухсот пассажиров и членов экипажа. Точное количество жертв уточняется. Эта варварская, необъяснимая, с точки зрения человеческого разума, атака гражданского судна…

Правительство его величества выражает соболезнование семьям погибших».

«Aftonbladet» от 2 июня 1942 года, Стокгольм

«Главное Командование сухопутных войск

31 мая 1942 года. Кабинет немецкого военного атташе.

Стокгольм, Швеция

— Ну вот! Видите, господин подполковник, с нами вполне можно работать. Если, конечно, не капризничать, а выполнять все, о чем вас просят. Хотите еще кофе?

Идиллическая картина. Марта Фишер с самой любезной улыбкой угощает кофе своего шефа — подполковника фон Гетца. Слезы умиления накатывают при виде того, как в порыве служебного взаимопонимания и единодушия с горячо любимым начальником Марта заботливо размешивает в чашечке сахар, подливает сливки и ставит чашечку перед фон Гетцем. Но этим самым слезам мешают навернуться на глаза какие-то сбивающие с толку мелочи. Сущие пустяки разрушают всю талантливо задуманную композицию под названием «Секретарша на досуге ублажает своего шефа». Цельную картину смазывают некоторые детали, ненужные и неуместные в данной обстановке.

Горячо любимый шеф тянется за кофе двумя руками сразу. Иначе он не может. Его руки соединены между собой красивыми никелированными «браслетами». Фон Гетц, всегда такой аккуратный в одежде, сидит сейчас в грязном от пыли и пятен крови мундире, разорванном под мышками, без погон, орденов и нашивок, на месте которых небрежно и некрасиво торчат нитки и лоскутки. Лицо и голова фон Гетца разбиты в кровь до безобразия, один глаз совсем затек. Чувствуется, что ему невесело, и он вовсе не польщен той любезностью, с которой за ним ухаживает красивая девушка.

1 июня 1942 года. Москва

— Сукин сын! Сукин сын! — повторял Головин, сидя в своем кабинете.

Известие об отказе Штейна возвратиться в СССР огорошило его. Подобно Сфинксу, он положил обе руки на свой рабочий стол и бессмысленными глазами смотрел в пустой лист бумаги, будто надеялся прочесть на нем подсказку, выход из того щекотливого положения, в котором он теперь оказался. Почти физически Головин почувствовал сейчас холодное и страшное дыхание Смерша на своем голом затылке, представил лицо Абакумова, и ему стало совсем нехорошо. Уж кто-кто, а Абакумов-то допрашивать умеет, и уж Филиппа-то Ильича он будет допрашивать с особым рвением и удовольствием. Как же! Конкурент. На одном поле топчутся. Сколько раз Филипп Ильич наступал на ноги абакумовцам? То-то. Жаловаться не на кого и некому. Дознается Абакумов до истины. Как Бог свят дознается. И уж тогда… Даже представить страшно.

Застрелиться, что ли? Навсегда унести с собой государственную тайну в могилу. И все тогда будет шито-крыто. Только какой от этого толк? Этот сукин сын Штейн останется разгуливать по белу свету. Еще и посмеется над генералом. Застрелился, мол, как влюбленный гимназист.

«Сукин сын! — стучало в голове. — Это же надо! Какую моду взяли — от командиров бегать! Получил приказ вернуться — вернись. И умри по приказу старшего начальника. Воспитал подлеца! Вырастил погибель на свою голову! Еще неизвестно, где он вынырнет. Нет, вы полюбуйтесь, какой подлец! Взял и сбежал».

1 июня 1942 года. Мальме, Швеция

Для Бехера и Кользига проведение ареста было привычным делом. Обыденной работой. Арест фон Гетца и Валленштейна был у них не первым и не двадцатым. Их нисколько не смутило высокое звание подполковника. Бывало, они и не таким гусям шеи сворачивали. Но как они ни готовились, как ни пытались предусмотреть все мелочи, связанные с хлопотами по доставке арестованных в Рейх, главное из виду все-таки упустили.

Ничто не предвещало никаких сюрпризов. Сначала они благополучно добрались до Мальме поздним утром, спокойно и быстро преодолев сотни километров от Стокгольма. Потом, через военного коменданта порта, предъявив жетон СД, Марта легко приобрела пять билетов первого класса до Копенгагена на вечерний паром «Лапландия».

На дополнительные расходы пришлось пойти потому, что комфортабельные каюты первого класса располагались на самой верхней палубе, на которую не пускали пассажиров второго и третьего классов, а люди, привыкшие путешествовать со всеми удобствами и могущие себе позволить приобрести дорогие билеты, как правило, не были любопытны. В первом классе никто не обратит внимания на то, что четыре каюты весь рейс оставались пустыми, а их обитатели скучились в пятой. Дорога от Копенгагена до Берлина тоже была тщательно рассчитана. Казалось, никаких неожиданных осложнений за остаток пути произойти не должно, но…

Дело внезапно осложнилось тем обстоятельством, что сразу всем пятерым приспичило сходить в туалет. Не избегла этой пагубы и фройлен гаупштурмфюрер. И вот когда все четверо мужчин, сделав свое дело, вернулись к машине, Марта почему-то задержалась.

Тиму Неминен, состоящий на учете в Управлении кадров Генерального штаба РККА как Николай Федорович Саранцев и хорошо известный генералу Головину и сбежавшему к америкосам подполковнику Генштаба Штейну как капитан Рабоче-крестьянской Красной Армии Осипов, спал тихим и спокойным сном законопослушного налогоплательщика. Его разбудил звонок, а затем последовали негромкие, но настойчивые стуки в дверь. Не зная еще, кого черт принес к его дверям ни свет ни заря, раздосадованный, что эти гады прервали сон, в котором он обходился с красивой и милой девушкой Анной не так деликатно, как при личных свиданиях, Коля скинул ноги с кровати, поймал тапочки и, пройдя через пустую и темную мастерскую, открыл дверь. На пороге стояли двое подвыпивших, как показалось Коле, оборванцев.

Один, со следами былой интеллигентности на опухшем, должно быть, от пьянки, лице и в мятом костюме из дорогой ткани, наверное, купленном в лучшие времена или подобранном с чужого плеча. Другой — еще хуже. У него не нашлось ни денег, ни сноровки для того, чтобы приобрести в свой гардероб что-нибудь поприличнее рваного немецкого кителя. И как он его только достал?! На какой барахолке? Эти двое стояли сейчас на приступке Колиной мастерской в своем жалком обличье. Один в мятом костюме, второй в рваном немецком мундире.

Первый снял шляпу и вежливо поклонился.

— Господин Неминен, нам необходимо срочно увидеть Олега Николаевича.

— Кого? Какого Олега Николаевича, господа?! Это частная мастерская, а если вам нужно в полицейский участок, то я вам помогу…