– Ну и в чем твоя проблема? - спросил Мансур, когда ощутимо полегчало всем: и бутыли достоинством в литр, и Мансуру, и Носоглотке.

Носоглотка, шишковатый здоровяк, шмыгнул носом и потянулся за жиденьким пучком кинзы. Другую руку, которой он только что брал шашлык и макал его в острый соус, Носоглотка вытер о просторную бесформенную рубаху.

– Да не проблема даже, - ответил он, чуть растягивая слова.

– Но ты же сказал, что надо перетереть.

В шашлычной было чадно и хорошо, так пахнет на вокзалах, в недорогих кафе и милицейских обезьянниках. Главенствующая составляющая определяется контекстом, но общая гамма неизменна. Играла простая и понятная музыка, она же песня. Посетителей было мало: Носоглотка и Мансур. Мансур не любил роскошную жизнь и устроил в шашлычной нечто вроде приемной. Поэтому в назначенные часы ее закрывали на мероприятие.

Дядя Носоглотки, Константин Андреевич Черемисин, полностью соответствовал описанию, которым наградил его племянник Гриша по прозвищу Носоглотка. Долговязый, угловатый, неизменно жизнерадостный, переполненный оптимизмом дядя. Лицом он напоминал развеселившегося окуня. Серебряные волосы торчали природным бобриком. Если по паспорту дяде и в самом деле исполнилось пятьдесят восемь лет, то в душе ему не было и четырех. Это, конечно, в известном смысле преувеличено - вернее, приуменьшено, но многие окружающие не могли отделаться от впечатления, что да, никак не больше четырех - в крайнем случае, девять.

Черемисин действительно провалил военно-патриотическое воспитание, которым - как и любым порученным делом - занимался с удовольствием, с огоньком и выдумкой. Он вывез предоставленных ему для этого дела старшеклассников на место боевой славы, где думал почитать стихи и запустить китайские петарды. Но старшеклассники перепились еще в электричке, на месте боевой славы затеяли драку, и одного покалечили, а двое других едва не утонули в реке. Константин Андреевич огорченно скакал вокруг, плескал руками, приседал и восклицал. События приняли оборот, которого он совершенно не ждал, которого не мог даже помыслить.

Тогда он расстроился по-настоящему, и это состояние подавленности было для Черемисина редким и необычным. Оно объяснялось тем, что Константин Андреевич не прослуживший в армии и дня по причине плоскостопия, искренне любил все военное, особенно техническое. Он был ходячей энциклопедией и знал решительно все вещи, ни в малой степени его не касавшиеся. Он выписывал и покупал военно-технические журналы, делал вырезки и ксерокопии, переписывал статьи от руки. У него можно было получить ответ на самый неожиданный вопрос. Он мог, например, без запинки рассказать о дальности полета новейших беспилотных летательных аппаратов. Или о системе сканирования морского дна в акватории Финского залива. Или о системе радиолокационной защиты в Казачьей Бухте.

Мало того, что Константин Андреевич знал все эти вещи, он еще и умел применить их в гипотетическом развитии. Любая техническая задача, вплоть до полета на кольца Сатурна, представлялась ему простой и довольно легко осуществимой. За пару дней на паре тетрадных листков он мог набросать шариковой ручкой свою версию технического решения. Показать, "как сделал бы это он".

"Вот здесь у нас будет клапан, сюда - заглушку. Датчики по бокам. Это? Это аккумулятор. А это соленоид".