— Вы переморите голодом последних интеллигентов, отвергающих мздоимство и воровство. Средний класс ваш составят неудачники от большого бизнеса, не способные талантливо и по крупному обогатиться, морально изможденные, завистливые, беспринципные и некультурные людишки, — бушевал владелец процветающего рекламного агентства, мой университетский сокурсник.

— Вот и займись частной благотворительностью. Осточертело слышать отовсюду: «Вы такие, вы сякие…» На себя посмотрите, радетели. Купил бы «Оку» вместо «мерса» да на разницу в ценах взял бы на содержание какую-нибудь библиотеку, — огрызался государственный чиновник, мой одноклассник, по-весеннему двинувшийся в рост после того, как решительно обрубил побеги сентиментальности, мешавшие формированию кроны его чиновного имиджа.

— Слушай, с меня такие налоги лупят, что я вправе спросить, куда утекают мои денежки. Увольте от необходимости оплачивать еще и ваше комфортное существование, и я с удовольствием помогу библиотеке.

— Знаем мы, с какой части доходов вы налоги платите, а какую скрываете…

Оба они порознь явились ко мне около часа назад справиться о нашем с сынишкой житье-бытье и оставить гору деликатесов под тем предлогом, что рассчитывают на ужин. Им вечно кажется, что мы с малышом голодаем, хотя самый паршивый период моей неприкаянности уже миновал. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно. Дружим мы давно и по-настоящему, но все равно трогает меня их забота и готовность помочь. Я водрузила на стол консервы из холодильника, бутылку водки из бара, жаркое из духовки, сымпровизировала пару легких салатов и стала ждать, кого из них раньше отзовет домой долг семьянина. Оставшийся окажется в ссоре с женой, и его придется поуговаривать уступить ухабистую тропу семейной войны более молодым, резвым и глупым мужьям. Но они так разгорячились, что вот уже пятнадцать минут за содержательным трепом не замечали моего отсутствия в комнате. С таким же успехом они могли бы пообщаться и в кабаке. Тем более, что кончат взаимными деловыми предложениями, просьбами и обещаниями. Я вошла и раздала им плащи. Они разом облачились в них, поцеловали мне одновременно обе руки и отбыли, продолжая спор на лестничной площадке.

Эта двухкомнатная квартира досталась мне от тетушки с дядюшкой, когда они переселились в лучший из миров. Году эдак в семьдесят девятом было принято прописывать к себе родственников, чтобы получить после тридцати лет беспорочной службы жилье попросторнее. Вот меня и ухитрились как-то документально пристроить в их бездетную семью. После переезда я несколько месяцев даже пожила у них, чтобы люди видели: все чисто, двухкомнатная на троих, как бутылка, и должность дяди тут совершенно ни при чем. Я не понимала смысла своего пребывания на их новехонькой, еще чуть пахнущей обойным клеем жилплощади, скучала по родителям, и мама по телефону ласково, но упорно раздражала во мне лучшее: «Дочь, надо помочь родне, они без тебя не обойдутся. Благородное дело делаешь». Ничем, кроме зубрежки и обжорства, я там не занималась. Тем приятнее было слышать высокую оценку моих стараний. О том, что когда-нибудь я буду благодарить их за эту авантюру, мама тоже проговаривалась, однако на меня это впечатления не производило. И лишь теперь, после изматывающего развода, я поняла значение собственной норы для существа, неудачно поцапавшегося с представителем своего биологического вида.

Особенно дядя и тетя боялись некоей Анны Ивановны, профессиональной общественницы, потомственной пролетарки, входившей во все ревизионные комиссии райкома в качестве лицемерно-нематерного гласа народа. Она сразу ощутила себя хозяйкой подъезда, устраивала муторные собрания жильцов, приглашала на них участкового милиционера и требовала разобраться с начальничками, проживающими на верхних этажах. Потому что одного, пьяного, шофер каждый вечер носил в квартиру; а за другим, трезвым, водитель таскал тушенку, сгущенку и чешское пиво ящиками. Пока участковый, хищно скалясь, брал на заметку руководящих везунчиков, а сдуру явившаяся на сбор теща одного из них пыталась упасть в обморок, я и выступила:

— Вы, Анна Ивановна, перед Новым годом проверяли наш гастроном. Интересовались, много ли дефицита под прилавками спрятано. Вышли с проверки с двумя полными сумками. А на прилавках так ничего и не возникло.

Наступила недобрая тишина.

— Да у меня в сумках молоко и хлебушек лежали, — воздела к небу жирные руки Анна Ивановна.