Начало лета 849 года от основания Рима

[1]

Эск. Провинция Нижняя Мезия

[2]

— Кто прислал нам этих цыплят… А? — Центурион скептически оглядел стоявшую перед ним восьмерку новобранцев. — Где растят нынче подобных птичек?

— Мы из Италии, — отозвался коренастый крепыш с очень смуглой, темно-оливковой кожей.

Начало лета 849 года от основания Рима

[27]

Эск. Нижняя Мезия

Хотя Пятый Македонский легион основал в этих местах постоянный лагерь почти сто лет назад, еще в конце правления Цезаря Августа, поселок при лагере так и остался маленькой канабой и не превратился в настоящий город.

Прибыв в Эск накануне вечером, новобранцы толком не успели осмотреть поселение. Тогда они, как только миновали ворота, тут же наткнулись на вывеску таверны «У стены», где поели (весьма скудно) и сразу же завалились спать в холодной и грязной общей комнате. Утром, наскоро перекусив, отправились в лагерь. Так что теперь новобранцы не представляли, где можно в Эске повеселиться. Римляне, обустраивая постоянный лагерь для легиона, позаботились отхватить солидный кусок земли — где и лагерь можно было поставить, и канабу разместить, и еще чтобы осталось солидное поле для выпаса скота — как для того, что держали обитатели канабы, так и для мулов и лошадей легиона. Имелось еще немного земли под огороды и под покос — там в основном возились сожительницы и дети легионеров.

Вход в канабу охраняли четверо солдат из вспомогательной части. Впрочем, охранные обязанности были не слишком обременительны. Один из солдат стоял на галерее башни, трое других, полусонных, расположились внизу, якобы контролировали входящих и выходящих из городка. Стены канабы были деревянные, только башни из камня. Башни выступали вперед, точно так же, как и те, что стерегли ворота военного лагеря, на башнях наверху имелись деревянные галереи, с которых можно было обстреливать противника у самых стен снаружи или уже за воротами — коли прорвутся в городок.

Начало лета 849 года от основания Рима

[36]

Эск. Нижняя Мезия

В этот раз лагерь встретил их недружелюбно даже по меркам Куки. Воплями встретил. Истошными криками привязанного к столбу человека. Голый, он обвисал на веревках мешком. Центурия легионеров, выстроенная в два ряда по обе стороны столба, производила экзекуцию. Выйдя из строя, легионер наносил удар прутом по спине и, передав орудие пытки следующему, становился в шеренгу напротив. Судя по длине двух построений, парень на столбе получил уже ударов пятьдесят. Одни соратники щадили несчастного, замахивались только для вида, другие били так, что летели клочья кожи.

При каждом ударе парень выкрикивал:

— Это не я!

Лето 849 года от основания Рима

[43]

Эск. Нижняя Мезия

Обычно тренировал новобранцев специальный инструктор из числа ветеранов, но в этот раз Валенс занялся «цыплятами» лично.

Центуриона явно задело, что Адриан отозвался о новичках с презрением. И то: каждый из них (за исключением Малыша) был ниже Адриана почти что на полголовы. Ну, может быть, для военного трибуна сила и рост — отличные качества. А для легионера высокий рост может обернуться бедой — вражеский пращник первый приметит великана в строю и первому засадит камнем в лоб.

«Новобранцы не хуже других, — размышлял Валенс, расхаживая перед новичками. — Другое плохо. Их мало. Восемь вместо ста. Наверняка Сульпицию просто не выдали денег, да и нам вон задерживают жалованье. Говорят, легионная казна пуста. Да только дакам плевать, пустая казна или полная, они все равно зимой явятся на этот берег. С половинным составом легиона их не удержишь. Почти все сторожевые бурги

[44]

пустые, стоят для вида. Если разошлем в каждый, как положено, по пятьдесят человек, то в лагере никого не останется».

Лето 849 года от основания Рима

[57]

Эск. Нижняя Мезия

Раненых Кубышка отправил на перевязку, остальных — в бани при госпитале — натираться маслом да париться до одурения в сухой парильне. После чего тироны перешли в горячее влажное отделение, и тут уж ими занялся иатролипт,

[58]

который разминал их тела так, будто это не человеческая плоть, а куски податливого воска. Потом последовали бассейн с прохладной водой и чаша горячего вина со специями. Заедали кусками жареного мяса.

— Госпиталь для легионера — это как загородная вилла для аристократа! — усмехнулся Молчун. — Остаться бы здесь дней на десять!

Однако пожелания его не сбылись. Всех, кто не был ранен, наутро выставили из госпитального барака. Правда, и заниматься в этот день они ничем не должны были — легат Наталис милостиво даровал тиронам день отдыха после бурной ночи.

Лето 847 года от основания Рима

[65]

Рим

Днем солнце нещадно жгло маленький перистиль. Ранним утром стена соседнего здания, нависая, накрывала полосой фиолетовой тени внутренний дворик, но потом, когда солнце поднималось все выше, выбеливая ржаво-коричневую старую черепицу, перистиль превращался в раскаленную жаровню. Тень оставалась только под навесом крыши с южной стороны. Перистиль в доме Остория был довольно странный — дерево всего лишь одно-единственное — печальный кипарис с корявым серым стволом, похожим на тело старого раба-привратника, что сидит у двери и вечно дремлет, почесывая за ухом такую же старую и тощую, как он сам, собаку. Когда-то перистиль был вымощен серым и черным мрамором, но Осторий выломал кладку и засыпал садик речным песком, оставив лишь дорожки вдоль стен и бордюр у крошечного бассейна. В бассейн стекала вода во время дождя, но этим летом дождей давно не было, и сейчас на дне остался мерзкий зеленый осадок. Бассейн некому почистить — из прислуги в доме только рабыня-кухарка, старик-привратник да вольноотпущенник Клемент, главным достоинством которого является полное равнодушие ко всему на свете — к ругани хозяина, угрозам, побоям, приказам, запахам, жаре и холоду. Клемент утверждает, что он философ-стоик, и в подтверждение своих слов время от времени достает из-под подушки свиток с сочинением Сенеки — того самого, которому Нерон приказал умереть.

Утром Гай Осторий неспешно вышагивал по маленькому дворику и говорил, чеканя слова, словно оратор в Юлиевой базилике.

[66]

При этом он даже не смотрел на девушку лет восемнадцати в одной короткой кожаной повязке на бедрах, что невольно пыталась прикрыть руками обнаженную грудь. Осторий был гол, если не считать набедренной повязки и широкого кожаного пояса да еще кожаных ремней на запястьях. Какой-нибудь модный греческий скульптор вполне мог бы выбрать его моделью для статуи Геркулеса. Но только не молодого полубога, а изрядно побитого жизнью героя, свершившего все свои двенадцать подвигов, но так и не нашедшего покоя, признания и славы. На загорелой коже Остория бугрились давние шрамы: один на правой руке, второй — на груди наискось и третий — повыше колена — уже не от меча, а от кинжала, которым Осторий вырезал впившуюся в бедро дакийскую стрелу с крючковатым жалом — а резать надо было быстро, чтобы яд не успел разлиться по телу.

Лето 847 года от основания Рима

[75]

Рим

Сколько раз приносил Авл Эмпроний жертвы Фортуне Первородной в Пренесте! Но невзлюбила его Фортуна, невзлюбила, и все! Всякий раз Пренестинский жребий — нацарапанное на дубовой дощечке предсказание, полученное Эмпронием в храме, — сулил нечто смутное, неопределенное: если удачу, то сомнительную, но при этом непременно препоны и трудности. Обещание воздвигнуть алтарь из великолепного белого мрамора не помогало. Как прежде правила Судьба его жизнью вкривь и вкось, так и продолжала швырять Эмпрония из одной ямы в другую, не желая выводить на прямую дорогу к нужному милевому столбу.

Отец Авла когда-то содержал крошечную лавчонку, торговал тканями, в основном дешевой некрашеной шерстью и немного льном. Но отец рано умер, лавку пришлось продать, Авл в семье остался за старшего, хотя и числился как несовершеннолетний под опекой дяди. Вместе с Авлом перешли под дядин присмотр его мать и младшие братья с сестрами. Авл так и не закончил школу грамматики — пришлось уйти из-за драки. Смешно сказать — из-за драки с учителем. Однажды в жаркий день, когда от духоты в школьной пристройке учеников клонило в сон, Авл услышал за спиной странный шепот. Он оглянулся, уже заранее зная, что делать этого не стоит, но не в силах сладить с любопытством. Учитель, склонившись над хорошеньким мальчиком лет двенадцати, облизывал тому щеку и шарил рукой у паренька под туникой. Мальчишка краснел, что-то бормотал, делая слабые попытки отстраниться… Авл не мог отвести глаз от этих двоих, пальцы сами собой сжали острый бронзовый стиль.

«Такая жара… — пробормотал учитель, выпрямляясь, и направился прямиком к Авлу. — Ты весь течешь, малыш…»

Лето 847 года от основания Рима

[78]

Рим

Первым делом отец с сыном заглянули в лавки одежды и к башмачникам, потом посетили цирюльню, где постриглись, а старшего Остория еще и побрили. После цирюльника отец и сын отправились в термы.

Давно они не мылись так долго, со вкусом. Клемент ждал в раздевальне — с новыми льняными туниками и новенькими тогами. Башмаки тоже были новые — кожа приятно поскрипывала при каждом шаге, металлические застежки сверкали, будто из серебра. Такое добро в банях надо стеречь зорко, лучше всего с собаками.

Когда отец и сын явились в дом ланисты вечером, обед уже начался. Подавали смешанное с медом вино, ланиста и его амазонки были слегка под хмельком. Впрочем, много пить девчонкам не позволят, учитывая предстоящие бои на арене. А вот мужчину каждая получит на всю ночь. У Остория Старшего и Гая тут же мальчишка-раб забрал тоги, помог снять башмаки, второй мальчишка водрузил гостям на голову венки из виноградных листьев и цветов.

Лето 847 года от основания Рима

[81]

Рим

Все последующие дни казались Гаю чудесными. Солнце светило как-то особенно радостно, жара не томила. Теперь каждый день они с Марком отправлялись в бани. Чтобы стеречь новенький плащ Гая и отличные башмаки, приходилось брать с собой кого-нибудь из слуг. Обычно брали Клемента. Стоик относился к новым обязанностям, как и ко всему на свете, равнодушно. Гай пребывал в эйфории: деньги — вот истинное счастье. Ничто их не заменит! Они дают путь к наслаждению, дают власть. И свободу. Он еще надеялся уговорить отца отправиться в путешествие. В самом деле, почему бы и нет?!

— Надо принести благодарственную жертву Фортуне, — каждый день повторял Марк. Как-то уж очень настойчиво повторял.

Гай отмахивался: отец относился к древним обрядам пренебрежительно, хотя и соблюдал обычаи — в январские календы занимался тем, чем хотел заниматься потом весь год, в положенные дни кидал через плечо черные бобы, но все это совершал как заученный ритуал, не вкладывая ни капли страсти. Гай и того реже вспоминал о древних богах. Разве что поутру, когда заглядывал в шкафчик домашнего алтаря, надеясь отыскать в нижнем отделении остатки вчерашнего обеда.

Четырнадцатый день до календ сентября 849 года от основания Рима

[89]

Эск

Как-то незаметно подкралась осень.

В буйной зелени на деревьях стала проглядывать тусклая желтизна, уже солнце не пекло, а лишь ласково нехотя грело, зачастили дожди.

В тот день случилось странное происшествие. Имагинифер

[90]

вынес изображение императора Домициана из хранилища знамен. Был предпоследний день Римских игр, и по распоряжению легата Наталиса решено было устроить на поле перед лагерем небольшой парад и состязания в беге и метании дротиков. Погода была отличная — ясное небо, теплый, но не жаркий день. Легионеры уже начали строиться перед принципией, чтобы ровным строем выйти из лагеря, когда посреди ясного неба образовалось темно-синее облачко, густо кипевшее по краям. Оно зависло над лагерем, и — никто не успел ничего понять — ветвистая молния ударила в имаго императора. На свою беду, знаменосец держал древко на весу, синие вспышки заплясали вокруг знаменосца, и он, так и не выпустив из рук имаго, рухнул на землю. На нем затлели туника и волчья шкура, которую имагинифер носил вместо плаща. Запахло паленым.

Осень 849 года от основания Рима

[92]

Эск

Когда легат Наталис услышал рассказ о похищении, он глубоко вздохнул, покачал головой и, выставив Валенса за дверь, повернулся к Адриану:

— Твои проделки?

— Ты о чем? — недоумение военного трибуна было искренним.

Осень 849 года от основания Рима

[95]

Эск

Через полчаса в том же зале принципии, где проходил суд над Приском, опять сидели все те же: Наталис (изрядно пьяный), Адриан (почти трезвый) и Декстр (совершенно трезвый, но очень мрачный).

Привели Мурену, его уже развязали, растерли закоченевшие руки и ноги и дали глотнуть вина. И к тому же разрешили помыться и переодели — Приск не развязывал пленника в дороге, лишь пару раз давал пить воду с вином, посему знаменосец был весь в собственной моче. Раны на руках были поверхностные и неглубокие, а на правом боку темнел синяк — именно туда Приск ударил с такой силой, что Мурена потерял сознание.

Приск изложил все факты: и то, что ауксиллария убил Мурена, и про кошелек убитого легионера, и то, что Мурена расспрашивал про осмотр места преступления в день их прибытия в лагерь, и то, что именно знаменосец имел возможность подменить монеты. Под конец передал в подробностях подслушанный разговор. Было ясно, как в полдень: Мурена знал, что Приска везут именно на этом корабле. Откуда? Только если он сам лично пристроил похищенного на корабль.

Осень — зима 849 года от основания Рима

[97]

Эск

Кутаясь в толстый лоскутный плащ, украденный у одного из рабов-таможенников (надо будет отослать назад вместе с парой серебряных монет), Приск вышел из принципии.

— Приск! — заорал вдруг кто-то и стиснул его в объятиях так, что хрустнули кости.

Это был Малыш.

Январь 850 года от основания Рима

[100]

Эск

Присягу давали на форуме перед преторием. Ради такого случая из легионного святилища вынесли аквилу и знамена когорт. Легион построился в парадном вооружении, подобные мероприятия всегда обставлялись торжественно, легионеры начистили оружие, извлекли походные щиты из чехлов и прицепили к шлемам алые гребни. Сорок восемь новобранцев в начищенных доспехах — в их лорики можно было смотреться, как в серебряные зеркала, — выстроились перед своими командирами. На шлемах не было еще ни одной зарубки и вмятины, металлические пластины пригнаны друг к дружке, ремешки новенькие, аж похрустывают, нигде ни один не оторван, щиты со сверкающими умбонами, их красная обивка еще не порвалась и не полиняла. Калиги тоже надели новенькие, не разношенные, вместо растрепанной лагерной обувки.

— «Мы клянемся Юпитером Спасителем и божественным Цезарем Августом, — повторял Приск вместе с другими вслед за легатом Наталисом, — что будем верны Императору Цезарю Нерве Августу и всему его дому, будем считать друзьями тех, кого он в друзья выбрал, и врагами, кого он ими объявил. Если я сдержу мою клятву, да будет мне во всем хорошо; если нарушу, да будет мне во всем плохо. Я не дезертирую от страха и сойду с места лишь затем, чтобы взять оружие, поразить врага или спасти согражданина».

Они присягали Нерве…

Зима — весна 850 года от основания Рима

[102]

Эск

Миновал почти месяц, но никаких изменений в жизни легиона не происходило. Нерва выплатил солдатам донативы, но все равно в легионах роптали. Говорят, в Седьмом Клавдиевом случился бунт, но его быстро подавили.

Адриан, что ни день, отправлял какого-нибудь человека с письмом — куда, неведомо, и довольно часто — уж раз в три дня точно — ему тоже кто-нибудь привозил послание.

Начались морозы, Данубий встал, и все ожидали массового нашествия даков, такого как при Домициане, когда погибли три когорты Пятого Македонского и пал в сражении сам наместник провинции Опий Сабин, а вся провинция была разграблена. Но было тихо. Видимо, Децебал тоже хотел выяснить, на что способен новый властелин Рима.

Весна 850 года от основания Рима

[105]

Нижняя Мезия — Рим

Трое друзей не просто ехали в Рим, они мчались. Кто знает, быть может, прежде чем они доберутся до столицы, Нерва будет уже мертв, а преторианский префект провозглашен императором. Или в Сирии составят заговор, и восточные легионы провозгласят нового императора.

В Аквилее друзья попытались узнать новости, но, похоже, все было пока тихо. Разве что из уст в уста передавали фразу Кация Фронтона о том, что анархия еще хуже тирании. Нерва чеканил монеты с девизом «Согласие в армии», и это настораживало.

Весна 850 года от основания Рима

[108]

Рим

Занятная получалась процессия. Клиенты собрались на улице возле дома Плиния еще до рассвета, дожидались, когда же господину будет угодно их принять. Наконец привратник открыл дверь, и пришедших дармоедов допустили в атрий. Приск и его спутники, пришедшие чуть позже, избавлены были от неприятного стояния на улице, зато стали свидетелями свары: приживалы ссорились и спорили, кого сегодня их патрон поведет в бани за свой счет, а кого не удостоит такой милости. В основном это были вольноотпущенники, но среди прочих толкались еще человек пять свободных обедневших бездельников.

Наконец патрон вышел. Плиний с показной любезностью поздоровался со всеми, назвал каждого по имени (раб-номенклатор

[109]

пару раз подсказал), и процессия двинулась к термам Тита, что находились сразу за амфитеатром. Патрона несли в лектике, остальные шли пешком. Рабы несли скребки, масло, ткани, вино, холодную воду и закуски. У дверей терм процессия столкнулась с почти точно такой же — это прибыл старый Спуринна, один из самых близких людей Плиния, рьяный противник Домициана. На него, видимо, Плиний больше всего уповал.

Однако важного разговора стоило ждать не сразу: поначалу полагалось помыться, а банный ритуал начался с натирания маслом и посещения парильни. Здесь, обливаясь потом, господа лишь перекинулись отдельными фразами. Плиний представил своих гостей сенаторам. Все трое были старше Плиния, все уже побывали в консулах, и все (по заверениям Плиния) были друзьями и сторонниками Траяна. Нервы еще не было, но (шепнул Спуринна) он придет обязательно.

Весна 851 года от основания Рима

[111]

Эск

Новости из Рима приходили в лагерь довольно странные. Нерва, как и ожидали многие, скончался зимой, Адриан лично доставил дяде в Колонию Агриппины

[112]

известие, что тот отныне — властелин Рима. Но новый император не поспешил в столицу, а остался в Германии, инспектируя рейнские легионы, потом двинулся в Паннонию.

В Рим отправились его доверенные люди.

Весна 851 года от основания Рима

[114]

Эск

В мае Валенс отпустил Приска на шесть дней в усадьбу Корнелия — расписывать стены во флигеле. Ветеран встретил легионера как старого друга, тут же привел в пристройку. У входа еще осенью посадили кусты сирени, теперь они цвели как сумасшедшие, одуряющий аромат проникал в окна комнаты.

— Вот, гляди, все четыре стены твои, — объявил Корнелий. — Кто нужен в помощники, говори. Прим будет штукатурить, а Далас подносить краски и воду.

Приск поставил ящик с красками и кистями на пол.

Весна 851 года от основания Рима

[115]

Эск

Вернувшись в лагерь, Приск столкнулся с Ноннием, когда тот выходил из барака пятьдесят девятой центурии. Выходя, центурион как-то странно глянул на Приска и усмехнулся совершенно глумливо. У легионера противно заныло под ребрами. Гай терпеть не мог Нонния. Но Нонния, который улыбается вот так, будто держит тебя за яйца, он по-настоящему боялся.

Приск кинулся в казарму.

В это майское утро в казарме из легионеров никого не было — все были заняты тренировками. Не было, разумеется, и Валенса, он вряд ли явится из канабы раньше отбоя. А вот опцион, как всегда, сидел в своей комнатушке и что-то царапал стилем по воску. Приск увидел Скарабея в полураскрытую дверь. Как-то не понравилась ему спина, обтянутая серой туникой, уж больно она была напряжена, будто опцион изображал старание, а не писал на самом деле. И чего это он сидит в помещении в духоте, когда можно с теми же дощечками пристроиться на воздухе. Вдруг Приск вспомнил, что у Нонния, когда тот выходил из казармы, был при себе кожаный футляр для свитков. Футляр Валенса — сомнений быть не могло. Досье, о котором говорил центурион!

Лето 851 года от основания Рима

[116]

Эск

Через несколько дней солдат Пятого Македонского построили перед преторием, все понимали, что сейчас объявят виновников бунта, и что этих дерзких ждет — неведомо. Нонния после того, как он скрылся в претории, никто из солдат не видел. Что с ним сталось — никто не знал. Одни утверждали, что центурион до сих пор сидит в карцере, другие — что его перевели в Первый Италийский легион в Новы.

Легат стоял возле претория — рядом с ним еще три центуриона, в том числе Валенс.

— Вот увидите, Валенс разберется, он справедливый! — улыбнулся во все тридцать два зуба Кука.

Лето 851 года от основания Рима

[118]

Нижняя Мезия, Эск — Дакия

На другой день после возвращения в лагерь Адриан призвал «славную восьмерку» к себе. Правда, теперь их было семеро. Адриан оглядел пришедших, понял, кого именно среди них больше нет, и понимающе кивнул.

— Знаете, ребята, мне стоило больших трудов вытащить вас с того уступчика над рекой и доказать дядюшке, что вы обожаете Дисциплину почти так же сильно, как и он.

— Мы просто требовали правосудия, — стоял на своем Кука. — Требовали наказать убийцу Квинта.

Весна 854 года от основания Рима

[127]

Мезия

Запах грядущей войны витал в воздухе. Римский флот на Данубии курсировал с самого рассвета до непроглядной темноты. А если ночь была светлой, лунной, то корабли шли даже ночью. Маяками горели огромные факелы, выставленные в береговых бургах. Из Малой Скифии, с берегов Понта Эвксинского везли зерно. Торговцы торопились разгрузиться и уйти назад, прежде чем пожар войны захлестнет берега. Теперь корабли из устья Данубия, где реку именовали Истром, поднимались до самого Виминация без опаски, обходя несудоходное ущелье по прорытому в обход скальной теснины каналу шириной в целых сто футов — еще один подвиг римской кирки во славу грядущих подвигов меча и пилума.

В лагере Пятого Македонского полагали, что война разразится еще в предыдущем году, как только был построен канал и вырублена в скалах дорога, но тот год миновал, наступил новый, а подготовка к кампании продолжалась.

Новые части все прибывали и прибывали. На поле, где прежде Пятый Македонский выпасал свой скот, теперь стоял временный лагерь. Только он не разбирался, а служил перевалочной базой для войск, что двигались вверх по Данубию. Куда они точно двигались, никто не знал, одни говорили, что в Виминаций или Ледерату, другие — что в Понтус. Прежние уходили, новые прибывали. Британские лучники, обнаженные по пояс германцы, за ними нумидийские всадники, что скачут на лошадях без седел, и нумидийские пехотинцы со страшными лохматыми собаками на поводках, следом — закованные в броню панцирники из Паннонии и Босфора. Потом еще испанцы, галлы, сирийцы. Империя всей своей мощью готовилась обрушиться на опасного соседа.

Весна 854 года от основания Рима

[130]

Дакия

Траян в тот же день, что и Лаберий Максим, переправился через Данубий гораздо выше по течению — у Ледераты. Как и Лаберий Максим, император заложил постоянный лагерь на левом берегу и двинулся дальше. Небо то рушило дождь, то пекло жаром, чередуясь. Всадники, ускакавшие вперед, вернулись, сообщили, что дальше на северо-запад идет вполне сносная дакийская дорога. На севере сигнальным огнем горела подожженная разведчиками деревня.

В долине реки варвары бросили небольшую крепость и все деревушки вокруг. Селения римляне сожгли, жителей, кто не успел бежать, заковали, а крепость Траян приказал перестроить.

Здесь во временном лагере возле чужой крепости Траян устроил военный совет.

Лето 854 года от основания Рима

[132]

Дакия

Траян потратил три дня на штурм Арцидавы. Децебал оставил здесь лишь небольшой гарнизон смертников, рассчитывая хоть немного задержать римлян. Пускай армия Траяна на границе собиралась открыто и о грядущем нападении знали в Дакии, но все равно война, как всегда, оказалась нежданной. Вернее, ожидание затянулось. Децебал рассчитывал, что Траян нападет еще в прошлом году. Весной, едва начали освобождаться от снега перевалы в горах, собрал армию, подготовился. Лазутчики говорили, что римляне вот-вот нападут, что легионы укомплектованы, и для вторжения все готово. Но Траян так и не пришел. Соваться на ту сторону не имело смысла, во-первых, не к этому готовился Децебал, во-вторых, чтобы летом отбить атаку на Мезию, римляне накопили достаточно сил. Обороняться же в своих горах оказалось не от кого. Армию к осени пришлось распустить. Ополчение ворчало — опять не посеяли, опять не успели отогнать скот на удобные пастбища. Так что, когда этой весной вновь полетели во все стороны гонцы, собирая ополчение, многие на этот второй призыв уже не откликнулись. А вот римляне пожаловали.

На третий день осады легионеры Седьмого Клавдиева легиона, построившись черепахой, сумели подобраться к самой низкой из стен. Пока горстка варваров старательно сбрасывала на римские щиты камни, ауксилларии с другой стороны тараном пробили ворота и ворвались в крепость. Оказалось, гарнизон так мал, что его вырезали меньше чем за час.

После взятия Арцидавы небольшой отряд варваров ночью попытался ворваться в римский лагерь. Но недаром Траян столько лет прослужил военным трибуном в различных уголках империи, потом — наместником Верхней Германии, сражался в Паннонии со свевами, так что тактику варваров знал неплохо. Лагерь император строил тщательно и укреплял так, будто планировал оборонять его как минимум месяц. По периметру вырубили и кустарник, и деревья, устроили ловушки, где только можно. Караул поставили двойной, всю ночь пылали на сторожевых башнях огромные, пропитанные смолой и нефтью факелы, военные трибуны постоянно обходили караулы, проверяли, все ли стражи на месте. Ворота стерегли нумидийцы со своими страшными лохматыми псами.

Лето 854 года от основания Рима

[134]

Дакия

Наместник Лаберий Максим по-прежнему не спешил — в покрытых лесами дакийских горах легко угодить в засаду. Приходилось прокладывать дороги, рассеивать по склонам отряды конницы и легковооруженных ауксиллариев, чтобы те прочесывали буквально каждый куст, выискивали засаду. Один хребет за другим вставали на пути, как шеренги легионеров хорошо обученной армии. Если посмотреть на карту, дорога не так уж длинна. Обе армии должны были соединиться где-то в долине Тибуска,

[135]

чтобы выйти к ущелью Бистры. Но где этот самый Тибуск, где ущелье, и сам наместник Лаберий Максим, и его легаты, и даже разведчики во главе с Валенсом представляли весьма смутно.

Неожиданно ежедневные дожди прекратились, солнце принялось палить нещадно, к вечеру кожа с лица и рук легионеров слезала тонким полотном. Догадливый Кука сбегал к лагерной прислуге, принес в миске кислого молока — легионеры мазали ожоги, ругались, плевались, но молоко помогало. Горное солнце слепило, Приск приделал на козырек шлема кусок коры, чтобы сберечь глаза.

Построив дорогу как раз на один дневной переход, войска Лаберия Максима прошли по ней всей армией (оставив лишь гарнизон в небольшой крепости), вновь разбили временный лагерь, вновь принялись сооружать крепость, мост через ручей и новый участок дороги. На это вновь уйдет несколько дней. Никто не знал, пригодится ли когда-нибудь эта крепость в горах, но работали так, как не работает даже раб-колодник. Отовсюду слышались стук топоров, отрывистые команды, ругань. Сколько невероятного изматывающего труда, чтобы еще одно царство склонилось перед Римом!

Лето 854 года от основания Рима

[138]

Дакия

Во всем виновата была косуля — она выскочила из-за деревьев прямо на Малыша и рванула вверх по склону. В этот раз, отправляясь на разведку, Малыш прихватил с собой пилум — как раз ради такого случая. Малыш уж приготовился сделать бросок — но резвая косуля мелькала за деревьями, и легионеру никак было не прицелиться. Не сговариваясь, Малыш и Крисп полезли наверх, осыпая вниз рыхлую коричневую почву, палую листву и камни. Когда взлетели на гребень, то увидели, как косуля уже спустилась по склону и внизу вот-вот пересечет ручей. Малыш прицелился и метнул пилум. Попал. В заднюю часть. Древко, как и положено, отломилось, а металлический стержень глубоко застрял в теле и согнулся. Косуля перекувырнулась через голову и упала, так и не перепрыгнув ручей. Попыталась подняться, задние ноги разъехались, животное заскользило по осыпи к воде.

Легионеры, обо всем позабыв, помчались вниз за добычей. Первым подле раненой косули оказался Крисп. Фракийским ножом он перерезал горло, потом вырвал пилум, упершись ногой в тушу. И тут же совершил какой-то нелепый нырок, запнулся об эту самую тушу и упал. На лице его застыло изумление. Малыш разглядел оперение стрелы, торчавшей у товарища из плеча. Малыш пригнулся (вторая стрела свистнула у щеки), издал утробный звук и вытянул из ножен меч. На него уже мчался огромный лохматый дак со страшным фальксом в руках. Малыш взвизгнул от ярости, упал на колени и, уже стоя на коленях, откинулся назад, едва не коснувшись затылком земли — фалькс свистнул над ним, Малыш выпрямился пружиной и всадил меч по самую рукоять в незащищенный живот дака. Тот не упал, продолжал стоять, пошатываясь, но сил не было поднять меч и замахнуться. Малыш вскочил, ударил ногой по руке, сжимавшей меч, выбивая фалькс, выдернул свой клинок и еще раз пырнул мечом — в этот раз в шею. Дак стал валиться назад. В этот миг на Малыша налетели еще двое.

— Крисп! — рявкнул Малыш.