После полосы сплошного тумана мне, наконец, слегка улыбнулось счастье. Всего-то и делов, что взяли меня в Хоум Центр продавцом в отдел красок. До этого я служил там же, только в охране: проверял сумки на входе, обшаривал посетителей магнитометром и приговаривал:

— Оружие есть, господа-дамы?

Оружия у покупателей, как правило, не бывает, а те, у кого оно есть, покорно предъявляют мне пластиковое разрешение. Собственный пистолет висит у меня сзади в кожаной кобуре и доставляет массу неудобств. Главное неудобство — это постоянная забота, чтобы он, не дай Бог, не пропал. Придется тогда заполнять массу бумаг и бланков, давать показания, возмещать компании номинальную стоимость утерянного старья. Самое лучшее — держать оружие в сейфе, целее будет, вот только стоит нормальный сейф побольше, чем моя месячная зарплата. Поэтому я, как настоящий революционер-конспиратор, держу его под подушкой, а туда, куда король ходит без свиты, я хожу вооруженный до зубов, мало ли что может случиться. И, как вы уже догадались, я всегда готов замочить врага прямо в сортире.

Раньше мой пост был на въезде на стоянку, где мне вменялось в обязанность проверять багажники. Что дают такие проверки, так и осталось военной тайной, потому что кроме как«…на предмет подозрительных предметов…», а также весьма сомнительных «случаев из практики» наш офицер безопасности Моше ничего придумать не мог. Зато на еженедельном инструктаже наша полупенсионерская команда неизменно получала лекцию о «контурах безопасности», в которых багажники служили внешним контуром, а магнитометр — внутренним. Но я не долго пачкал руки на внешнем контуре, всего через месяц из-за текучки кадров меня приставили к магнитометру. Моему молодому коллеге Виктору повезло меньше — он стоит на стоянке в жару и в дождь уже больше года. Вот так, уже привык называть Витю «моим молодым коллегой», а ведь он лет на десять старше меня, но поскольку его стаж в компании на полгода меньше, то он по универсальным «дедовским» правилам считается «молодым», и пост его поганей моего.

— Виктор, сам подумай, — утешаю я его, — для такого прибора им нужен по крайней мере кандидат наук.

Практикуемый у нас в трудовых коллективах «день сплочения» — странное мероприятие. Даже название на русский язык трудно перевести: то ли смычка, то ли случка. В конце концов, вспомнив, что пролетарии всех стран должны объединяться, приходим к выводу, что это переводится как «междусобойчик». Заключается он в том, что с утра нас забирает автобус и, вместе со всеми работниками лабораторий, везет на гору Кармель, где нас ждет гид, чтобы повести гулять на маршрут среди низкорослых средиземноморских дубов. Дубы здесь мелковаты и совсем не под стать русским раскидистым великанам, вошедшим в мировую классику с легкой руки Льва Николаевича, и попавшим с чьей-то нелегкой руки в школьный курс литературы, где про них заучивают наизусть. Коллективная память принимается громко цитировать вслух зазубренные навечно отрывки. Кажется, нам придется карабкаться вверх. Меня такая перспектива не особенно пугает, а вот подруги мои заметно приуныли. Но на вершину горы, ко всеобщей радости, нас везут на джипах. Гид рассказывает о местной фауне и флоре, сыпет названиями цветов и деревьев, которые в памяти не удерживаются.

Вниз мы должны спускаться на своих двоих, и это самая приятная часть нашей программы. Погода прекрасная — не жарко и не холодно, ноябрь уж на дворе. Первые ливни уже смочили бренную землю, и она подарила молодую травку и желтые цветочки после нескончаемой засухи лета. Идем себе среди увешанных желудями дубов вниз с горы и хвалим мудрость организаторов. Но недолго душа пела — на очередной поляне нас подстерегает массовик-затейник. По-над лесом разносится гортанный резкий крик, который один из наших сотрудников метко обозвал: «голос-отрыжка средиземноморья» (что на иврите звучит гораздо короче и сочнее, чем на русском). Программа начинается с дежурных шуток и плавно переходит к загадкам. После них наступает момент, когда четверку пожилых женщин привязывают за ноги к двум доскам и заставляют бежать наперегонки. Бежать такая тяни-толкайка никак не способна, спасибо, что не падает, она даже не может одновременно поднять стреноженное четвероножие. С завистью наблюдаем, как молодые лаборанты-аналитики, вышибая досками пыль из земли ханаанской, пересекают финишную черту. С облегчением освобождаемся от пут, но далее нас подстерегают яйца. Да-да, обыкновенные куриные яйца в картонных сотах. Нас делят на пары, выстраивают в длинную цепочку друг против друга и дают в руки яйцо. В России такой затейки быть не могло по причине дефицита яиц. А в Ханаане яиц, как видно, куры не клюют, поэтому ими можно перекидываться. Выигрывает тот, кто последний яйцо не разбил. Какое счастье, что пары мне не достается. Вспоминаю, что в рюкзачке у меня засунутая Владиком дигиталка.

Когда остается неразбитым лишь последнее победное яйцо, появляются знакомые джипы и везут нас на базу. С надеждой смотрим в сторону ресторана, но, как выясняется, на трапезу мы еще не наработали. Нас ожидает еще одно страшное испытание — прогулка верхом. Очередной инструктаж не слишком долог: лошадь сама знает, куда идти, поэтому расслабьтесь и получайте удовольствие. Про удовольствие — сомнительно, потому что минут через десять начинаю понимать, что отобью себе о седло копчик. Утешаюсь знаменитым анекдотом про армянское радио и горжетку. Пытаюсь строить из себя джигита и ловить в объектив перекошенные от страха физиономии своих сотрудниц.

Ресторан, однако же, вполне приличный. Всем коллективом радуемся, что и на этот раз остались живы, и набрасываемся на жареное на углях мясо. Мужикам — пива вволю, а для утонченных женских натур после третьего четверга ноября подается «Божоле», взращенное на холмах Голан.

В обратный путь отправляемся в темноте. Я жалею, что мероприятие без супругов — Владику бы понравились лошади и мясо. В автобусе удается-таки подремать минут сорок. Когда я подхожу к дому, то замечаю, что в окнах света нет. Сразу начинаю соображать, куда мог подеваться мой благоверный. Открываю дверь и зажигаю свет в корридоре.