К фантастике литература обращается с незапамятных времен, но в Болгарии исторически обусловленное развитие научно-фантастической литературы началось менее полвека назад. И если раньше произведениям этого жанра принадлежало скромное место в общелитературном процессе, то в последние два десятилетия болгарская фантастика уверенно шагнула вперед.

Сборник «Детские ладошки» поможет читателям познакомиться с молодым поколением писателей-фантастов, в активе которых имеется одна или несколько книг.

Разумеется, болгарская фантастика вряд ли могла добиться значительных успехов, если бы не опиралась на творчество писателей старшего поколения, таких как Георгий Илиев, еще в тридцатые годы утверждавший образ ученого как человека, обязанного защищать гуманистическую направленность науки в эпоху бурного научно-технического прогресса.

Или на произведения Светослава Минкова, в которых поднимались социальные проблемы общества, напичканного техническими достижениями и раздираемого политическими распрями.

О творческом же сообществе фантастов, о коллективных: усилиях, направленных на создание национальной модели научной фантастики, можно говорить лишь применительно к шестидесятым годам.

Преодолевая отвращение, он прикоснулся к разбухшему от прилива крови телу Змеевидной, провел ладонью по ороговевшему хребту, погладил мягкие, осклизлые складки шеи. Вздрогнув от неожиданной ласки, она прижалась к камню и вздохнула, обнажив белые резцы.

«Оставь посевы воспоминаний. Равнина велика, она впитает их. Посевы прорастут, жилистые стебли ростков пережитого встанут над полем, сопротивляясь ветру и не поддаваясь времени. Потом явится Великий Ароа и начнет свою жатву, примется косить побег за побегом, страдая от боли, ибо жатва для него — это всегда великая скорбь. Только в Великом Ароа осталось жить сострадание».

Лаской благодарности он хотел успокоить свою бунтующую совесть, предчувствие роковой неизбежности прощания полнило душу яростью и тоской. На стартовой площадке в нетерпении застыла серебристая игла звездолета, готового грохотом плазменных двигателей сотрясти тишину утреннего неба.

«Здесь останутся семена. Пройдет горький дождь, кора вберет его в себя и даст семенам жизнь. В сезон дождей я превращусь в мертвую чешую, спрячусь в расселину, перестану дышать и думать. Вокруг меня зашумят струи горького желтого дождя, разъедающего камни, и, проснувшись, я увижу причудливый рисунок, оставленный стекающими ручейками. Целых полгода я буду оставаться мертвой, тонкой и прозрачной, как оболочка семени, а потом буду в одиночестве бродить по земле в поисках новых рисунков, оставленных дождем. Помню, как ты жалел о том, что единственному живому и разумному существу, обитающему на этой планете, приходится по полгода проводить в состоянии летаргии. Не отказывайся… Да, ты не сказал, но подумал. Полгода я мертва. Полгода — одинока. Всё так и есть».

Он так и не понял, что удерживало его подле Змеевидной. А теперь поздно. Ладонь его коснулась гноящихся глаз существа, но тут же он осторожно отвел руку. Хотел что-то сказать, но слова застревали в горле, сворачиваясь в комок и не давая дышать. Ему приходилось бороться со страхом и отвращением, накатившимися вместо благодарности, поэтому он отворачивался и молчал.