Рис

Тун Су

Повествуя о крахе торгующей рисом семьи, о мечтах и мыт

а

рствах юнца, убежавшего в город из смытой потопом деревни, Су Т

у

н погружает читателя в мрачные будни Китая начала мин

у

вшего века, где пища, валюта, фермент сладострастья, орудье убийства и символ всех благ – это рис. Отверзающий бездны безумных страстей и диковиной чувственности, опьяняющий обворожительной прозою «Рис» – роман редких словесных красот и неистовой творческой силы.

Глава I

На закате – гружённый углём товарняк, содрогнувшись, застыл возле старой товарной платформы. У Л

у

н в забытьи полусна вдруг почувствовал дрожь и отдачу вагонов, расслышал раскатистый лязг, тихий шорох просевшего под обессиленным телом угл

я

. Он вскарабкался выше по угольной куче. Глаза ослепил резкий свет электрических ламп. У путей суетливой толпой мельтешили какие-то люди. Белесое облако пара, сливаясь с вечерними сумерками, укрывало неясные – тут неподвижные, там колыхавшиеся – очертанья вокзала.

Пора выбираться. Стряхнув с одеяла слой угольной пыли, У Л

у

н перебросил потрепанный тюк через борт, спрыгнув следом на насыпь. Лишенное сил исхудалое тело его показалось У Л

у

н’у почти невесомым – как связка соломы. Дрожащие ноги нетвердо ступили на землю чужбины. Он даже не знал, в какой город его занесло. Ветерок, вдруг повеявший гарью с равнины, принес и ночною прохладу. Дрожа от озноба, У Л

у

н приподнял грязный сверток с земли, оглядев напоследок проделанный путь. Рельсы тянулись на север, в бескрайнюю темную даль, где мерцающий глаз светофора подмигивал синим и красным. Под станционным навесом послышались гулкие стуки: с юга к платформе спешил уже новый состав. Рельсы, составы... Пусть он и трясся в вагоне два дня и две ночи, весь этот новый неведомый мир был ему безразличен.

Продравшись сквозь х

а

ос людей и поклажи, У Л

у

н потащился к скоплению ветхих домишек. Днями копившийся голод достиг высшей точки. Казалось, из сдавленной спазмой утробы вот-вот хлынет теплая кровь. Трое суток ни крошки во рту. У Л

у

н на ходу ковырялся в своем узелке. Пальцы наткнулись на мелкие твердые шарики. Извлекая один за другим, У Л

у

н отправлял зерна в рот, разгрызая их с резким рассыпчатым хрустом. Это был рис, неочищенный рис из родного селения Кленов и Ив. Доедая последнюю горсть, У Л

у

н робко ступил на мощеную улицу.

Видно, недавно был дождь: в расщелинах старой брусчатки мерцали скопленья серебряных капель. Свет разом вспыхнувших редких кривых фонарей неожиданно вырвал из тьмы очертанья домов и деревьев. Северный пригород бедный и грязный район. Воздух насыщен неописуемой смесью зловонья людских нечистот с резким смрадом гниющих объедков. На улицах редко увидишь прохожих. В мертвой тиши слышен лишь гулкий рокот фабричных машин.

На перекрестке, закинув башку на холщевый мешок, крепко спал средних лет незнакомец. У Л

Глава II

Нет на всей улице Каменщиков другой столь привлекающей взоры девицы, как старшая дочь пожилого владельца Большого Гуся. Дни её чистоты незаметно прошли, словно тихий предутренний дождь. Уже несколько лет – и на улице это известно любому – Чжи

Ю

нь была «диким цветком»

[8]

на ладони почтенного Лю.

Говорят, с досточтимым Чжи

Ю

нь повстречалась в пятнадцать. В то время хозяин, оставив торговлю заботам еще не почившей жены, проводил дни и ночи в притоне курильщиков опия. День ото дня всё сильнее кляла непутевого мужа хозяйка, но вскоре поток сквернословья иссяк, и мамаша послала Чжи

Ю

нь за отцом. Как назло хлынул дождь, и Чжи

Ю

нь, проклиная папашу, тащилась по слякотной грязи от улицы Каменщиков до проулка Бамбуковых Шляп под бумажным, пропитанным маслом зонтом.

Притон укрывался во чреве общественных бань – в него не попасть, не минуя купальни. Увидев в клубах белоснежного пара раздетых мужчин, Чжи

Ю

нь не решилась войти.

– Пап, ты слышишь меня? Выходи! – во всё горло пищала она.

От купален к дверям потянулись какие-то люди. Чжи

Ю

нь отвернулась: