Восемнадцать ноль-ноль. Низкое солнце прямой наводкой беспощадно лупит по окнам. Кондишн астматически хрипит, с трудом выдыхая жалкое облачко прохладного воздуха на метр от себя. Я с остервенением стаскиваю с рук резиновые перчатки, отвратительные, как лягушачья кожа, и швыряю в корзину. Корзина наполнена до краев, и лягушачья кожа лохмотьями вылезает наружу.

— Тося, много там еще? Скажи, что прием окончен.

Я сажусь за стол и включаю вентилятор. Теплая волна мягко обдувает лицо и на какое-то время даже приносит ощущение прохлады. Несколько мгновений я кайфую.

— Олег Евгеньич, тут одна сидит и не хочет уходить, — сердито кричит из коридора Тося. — Послушайте, девушка, нам тоже отдыхать нужно! Завтра приходите!

Я вздыхаю и выхожу в приемную.

Я пристроил машину на стоянку и, поглядывая по сторонам, направился к клинике. Жара с утра еще не доставала, и настроение было хорошим. Однако уже в коридоре оно начало постепенно убывать. Перед нашей дверью толпилась очередь. При моем появлении поднялся гвалт. Пробившись через толпу женщин, я прошел к себе. В приемной Тося с трудом обеспечивала видимость порядка. Я прошел в кабинет, жестом пригласив ее войти тоже.

— Олег Евгеньич, я так больше не могу, — с отчаянием простонала Тося. — По-моему, они все сошли с ума. Такое впечатление, что весь город хочет рожать. Вы ничего не слышали, может быть, произошел демографический взрыв?

— Нет, — сказал я. — Зато я прочитал, что теперь в публичных домах платить будут не девочкам, а клиентам.

— Здрассьте! — засмеялась Тося. — И кто же платить будет? Девочки?

— Хм-м, — я тоже засмеялся. — А действительно…