Однажды на Рождество, во время одного из своих путешествий, известный московский сказочник Егорий очутился в Германии, в городе Франкфурте-на-Майне.

Если вы когда-нибудь раньше слышали о сказочнике Егории, — то наверняка знаете и про его замечательное кольцо, которое досталось ему от прадеда. Кольцо обладает множеством удивительных свойств. Например, повернув его три раза вокруг безымяного пальца левой руки, можно в мгновение ока очутиться там, куда направлен волшебный луч, льющийся из камня: хоть на Луне. А если в темноте приблизить его к лицу, то в перстне, словно в экране телевизора, возникнут разные события, в разное время случившиеся — по вашему интересу. Кроме того, цветной луч, исходящий из перстня, может усыплять и будить. И много ещё чего. Такой вот перстенек!

Конечно же Егорий с перстнем никогда не расстается, не снимает его с пальца ни днем, ни ночью, и множество приключений — иногда забавных, иногда опасных — пережил и продолжает переживать именно благодаря наследственному сокровищу.

Итак, под Рождество, путешествуя с помощью волшебного кольца, сказочник Егорий очутился на каменном мосту во Франкфурте-на-Майне.

Следует добавить, что немецкие реки, в отличие от российских, имеют обыкновение не замерзать зимой, поэтому холодные воды Майна плавно текут по городским каналам. А Егорий любовался ими с высоты старинного моста.

Спустя полчаса они пришли к дому, в котором жили Нойберты. Господин Генрих и фрау Моника слушали Егория, широко раскрыв глаза. Он говорил недолго, но обстоятельно, в основном повторив то, что мы уже знаем. А в конце обратился к фрау Монике:

— Как я понимаю, эти исчезновения начались ещё давно. Именно в те ночи, когда неосознанное желание Людвига увидеть мать было особенно сильно, — именно тогда вы пропадали из вашей комнаты и появлялись в его снах. Господин Генрих долго не замечал этого. — Сказочник поклонился хозяину. Лишь сейчас — перед Рождеством, вы, герр Нойберт, стали свидетелем удивительных исчезновений и внезапных появлений жены! Я надеюсь вернуть вашего сына.

Фрау Моника заплакала. Герр Генрих сжал её руку.

— Дай-то Бог! — сказал он.

Егорий продолжил:

Рождественскую ночь решили коротать скромно — за бутылкой рейнского с бутербродами. Слишком многое должно было проясниться в эту ночь.

После выпитого вина и съеденных бутербродов, хозяйку отправили спать. Хозяин и сказочник сели в гостиной играть в шашки, а Розалина с тревогой ждала раскрытия Тайны…

За окном слышались чьи-то песни, на город падали искрящиеся лепестки фейерверочных букетов, хлопали петарды.

— Не проснулась бы! — обеспокоенно сказал господин Генрих и поднялся на второй этаж, но тут же вернулся расстроенный: — У жены — бессонница…

— Это от волненья, — заметила Розалина. — Может быть, дать снотворное?

Фрау Моника крепко спала. Лицо её было спокойно, словно она знала: её маленький Людвиг возвратится домой непременно сегодня.

Сказочник прислушался. Было тихо.

«Верно, и Розалина, и господин Генрих тоже задремали», — подумал он. У него у самого отяжелевшую голову клонило набок.

И тут Егорий увидел слабое свечение, идущее от головы фрау Моники.

Свет из белесого становился голубым, затем засверкал позолотой и вдруг вспыхнул так ярко, что сказочник на мгновенье зажмурился! А когда открыл глаза, то увидел в световом луче мальчика лет десяти. Мальчик казался прозрачным и двигался навстречу Егорию с закрытыми глазами.

Стало тихо и странно. Сами по себе все вещи и утварь, выпавшие на снег, словно в обратной киносъемке, влетали назад в окна. Вновь заколыхались сгоревшие шторы. Все. что было разбито, сломано или сожжено как ни в чем не бывало являлось в своем первозданном виде. И вскоре от пожара не осталось не только следа, но даже запаха гари.

Растерянный брандмейстер никак не мог взять в толк: был пожар на самом деле или его не было. Наконец, уяснив, что помощь не понадобится, он принял решение оштрафовать семью Нойбертов за ложный вызов. И господин Генрих с радостью выложил пятьсот марок. Еще бы!

Зеваки разошлись, а чудеса не кончились. Как снег из облака, с потолка в доме Нойбертов, стали плавно опускаться и ложиться с шуршаньем на пол, на стол, на постели и подоконники страницы неизвестных сказок. Они были на разных языках. Одни были напечатаны на пишущей машинке, другие написаны то пером, то карандашом. Понять, какая страница от какой сказки — не было никакой возможности, их просто собирали и складывали на столе в лаковый чемоданчик.

Одни листы были мятые, другие обгорелые, третьи разорванные, попадались даже исписанные маленькие клочки.

Утром, когда городские гуляки ещё спали крепким сном, а над Майном встало январское холодное солнце, и Людвиг проснулся в своей семье, и в доме Нойбертов воцарилось веселье, а редкие прохожие, заслышав смех из окон, удивленно качали головой: «Ишь ты! Не нагулялись еще!..» — страницы все ещё падали и падали, как падают с тихим шелестом при ласковой погоде осенние листья…

В самом центре Мадрида жил изящный…

Нет, не так!..

В самом центре Мадрида жил-был изысканно-изящный…

Нет, недостаточно!..

В самом центре Мадрида жил-был чрезвычайно изысканный, необычайно изящный, безупречно черный…

Из Рождественской зимы он попал в конец лета. Вокруг было так тепло, что собака, которая смотрела жующему мальчику в рот, никак не отреагировала на появление кота. Мурильо этим воспользовался и вскочил на стену, у которой сидели мальчишки. Оттуда была видна не попавшая в картину испанская деревушка XVII века.

Стоял август — время сбора винограда. Крестьяне в войлочных шляпах традиционно рисовали огромные круги на боках белых быков, окуная пучки травы в синеватый виноградный сок. Среди зарослей маслин проходил бой петухов. Крича и смеясь, их окружили черноволосые женщины и юные девушки в разноцветных юбках, со свежими розами в волосах. Мужчины и юноши в ярких куртках азартно топали ногами и хлопали в ладони.

Посреди деревни стоял фонтан, в котором плескались собаки и ребятишки.

Все это Мурильо увидел в один миг, до того, как мальчик с булкой повернулся к двум другим мальчишкам.

И впятером они отправились по деревенской улице. Дорога была с размытыми колеями, вокруг стояли неказистые домишки без окон. У одной из невысоких изгородей Теодоро велел всем остановиться.

На крыльцо выбежал деревенский столяр, весь в опилках и стружках.

Сеньор Менго вышел к калитке и, глядя на Мурильо, строго промолвил:

В раскрытые настежь ворота Мурильо увидел у пылающего горна стоял высокого мужчину. Алые отблески огня освещали его сильную фигуру. Кузнец осторожно постукивал небольшим молотом по раскаленным колокольцам, зажатым в длинных щипцах.

И Рикардо с приятелями рассказали все, что совсем недавно узнали. На это кузнец хитро усмехнулся.

Он отложил в сторону колокольчики и стал раскалять в горне железные прутья…

А все мальчики, Мурильо и Мулей побежали к третьему дому. В нем жила бабушка Луиса — донья Паскуала. Она была очень строгой сеньорой.

Бабушка Луиса была не только хорошей пряхой, но ещё искусной портнихой и поэтому, выслушав услышав от мальчиков, что нам уже известно, она решила сделать вот что.